Дмитрий Емец - Таня Гроттер и Золотая Пиявка
«Упыри боятся яркого света и осиновых кольев. Зато они не нуждаются в услугах стоматолога», – вспомнила Таня бредовую фразу Феофила Гроттера. Или, возможно, в ней все же был какой-то смысл?
Но самое большое удивление поджидало её, когда она перевела взгляд на ту половину комнаты, которую прежде считала своей. Нет, она и теперь была её, но как изменилась! На тумбочке, где раньше лежали оживляющие волшебные фломастеры и набор самопишущих гусиных перьев – подарки Ваньки и Ягуна ко дню рождения, – теперь скорбно горели кривые черные свечи и стоял стаканчик с зубочистками из крысиных костей.
«Гадость какая! Неужели я могла совать это в рот?» – скривилась Таня.
Увидев выглядывающий из-под кровати край кожаного футляра, девочка вздохнула. Она вспомнила про контрабас, которого у неё больше не было. Замочек с оттиснутыми на нем рунами открылся с прежним звуком.
На дне футляра негромко похрапывал дневник. Машинально щелкнув ногтем по обложке, Таня увидела проступившие на ней яркие буквы:
ТАТЬЯНА ГРОТТЕР
Дневник успеваемости.
Очень темное отделение
Школа смертоносной магии «Тибидохс»
Открыв последнюю страницу дневника, девочка ознакомилась со своим табелем успеваемости. С немалым удивлением она обнаружила, что была почти круглой отличницей. По таким предметам, как «Наложение проклятий», «Отравления», «Магическое убийство», «Порабощение лопухоидов» и «Теория зомбирования» у неё были пятерки. Четверки были по «Азам сквернословия», «Основам ведьмачества» и «Гаданию на кофейной гуще». Единственная тройка была по предмету с мерзким названием «Червеедение».
– Лучше бы двойка! Тогда бы я точно знала, что никаких червей не ела, – поморщившись, проворчала Таня.
В конце табеля одна под другой стояли три подписи, Первые две она узнала. Они были ей хорошо знакомы и принадлежали завучу школы Поклепу и Медузии Горгоновой. Зато увидев третью, Таня ощутила, что её сердце сдавила ледяная рука. Эта острая, угловатая подпись, похожая на прыжки кардиограммы, могла принадлежать только одному самому мерзкому и злобному существу на свете – черной волшебнице Чуме-дель-Торт.
Отложив дневник, Таня продолжила поиски. Под кипой тетрадей, в которые она предпочла не заглядывать, обнаружился большой фотографический снимок в рамке, На снимке – обычном, неоживающем лопухоидном снимке – было запечатлено все семейство Дурневых, включая вредоносную таксу Полтора Километра, С обратной стороны фото была подклеена глянцевая бумажка, на которой круглым каллиграфическим почерком тети Нинели было написано:
"Танюше на долгую память
Обожающие тебя
дядя Герман, Пипочка и тетя Нинель".
– Ого-го! Да я у них теперь в любимицах! Просто хоть лопайся от счастья! – поражение воскликнула Таня.
Кажется, от удивления она произнесла это слишком громко. Гробыня заворочалась во сне и, зевая, села на кровати.
– Привет, родная! Вернулась? Мы с Гунькой жутко переволновались, когда ты упала!.. Представляю, какой был бы облом, если б очень темные не выиграли у темных!.. Не возражаешь, если я ещё посплю? – Гробыня снова зевнула и зарылась щекой в подушку.
– О нет! Только не говорите мне, что Гробыня моя лучшая подруга! Спятить можно! – простонала Таня.
Это была последняя капля. Ванна терпения переполнилась и залила соседей. Толчком ноги Таня зафутболила под кровать возмущенно заскрипевший футляр, выскочила из комнаты и решительно направилась в библиотеку.
«Надо, наконец, понять, кто из нас спятил! Или я, или весь остальной мир! Ягге сказала, что все началось десять лет назад. Просмотрю подшивку магзет за последние одиннадцать, лет!» – решила Таня.
* * *Джинн Абдулла никогда не спал и никогда не ел. От этих вредных привычек он был абсолютно свободен. Зато Абдулла в полной мере страдал от третьей, не менее пагубной привычки: день и ночь, в любое свободное время он строчил длинным пером из хвоста гарпии, то и дело обмакивая его в ядовитую слюну подземного пса Цербера.
Фундаментальный труд, на который древний джинн расходовал все свои старческие силы, был озаглавлен очень просто и непритязательно – «Поэма тысячи проклятий». Поэма эта, как следовало уже из её названия, состояла из тысячи самых роковых, самых убийственных стихотворных проклятий, которые могло породить только иезуитское воображение древнего джинна.
Увязая в поэтической трясине, составленной из имен древних духов и черномагических реминисценций, Абдулла порой так увлекался, что не замечал даже того, что происходило у него перед носом. Тот, кому посчастливилось попасть в библиотеку в такой час, мог сколько угодно бродить между стеллажами и брать книги даже из закрытого доступа. Невозможно было только вынести их: на дверях стояли слишком мощные опознающие заклинания. Но опять же такое благословенное время наступало лишь тогда, когда Абдулла бывал укушен своей злоречивой музой, у которой вместо языка было осиное жало.
Но, увы, в этот раз Тане не повезло. Муза джинна Абдуллы явно зудела где-то в другом месте. Стоило девочке, использовав «Туманус проишыгус», осторожно просочиться сквозь запертую дверь, затрещал зудильник.
Массивный светильник под потолком вспыхнул. В тот же миг, появившись неизвестно откуда, перед Таней возник джинн Абдулла. На его плоском, сотканном точно из тумана лице проявлялся то прищуренный глаз, то усмехающийся рот. Бородавки отсутствовали вовсе – похоже, их дружная стайка успела уже уплыть под чалму.
– Ночные гости? – захихикал он, потирая влажные ладошки. – Разве ты не читала табличку: «Охраняется аспидами и василисками?» Жаль, я не успел выпустить моих малышей из террариума. Ну, ничего, так даже лучше. Я немедленно прокляну тебя самым жутким проклятием!.. Рад сообщить, что ты будешь первой, па кого оно будет наложено. Правда, тебе придется потерпеть минут пять – мое проклятие очень длинное! Я начинаю!.. Кстати, я советовал бы наслаждаться его музыкальностью, потому что после ты, естественно, умрешь... Поехали!
И Абдулла закружился на месте, бормоча:
Эриус финдис крунтас трак демокритус ареопаг
Клио сферус гуртус шмякус каматозус психотапус...
– Эй-эй! Постойте! – крикнула Таня, но остановить непризнанного поэта, работавшего в редком жанре кладбищенской поэмы, было невозможно.
Шипус резус гирькус ребус жиромокрус ешьбез-хлебус
Тренти-бренти сыротряхус семь пелъменус из собакус
– увлеченно стонал Абдулла.
«Что же делать? Надо как-то спасаться! Но как? Убежать? От проклятия не убежишь...» – озабоченно размышляла Таня.
Почему-то ей совсем не было страшно: слишком уж нелепой была сама ситуация – чокнутый джинн, размахивающий короткими ручками, и сотни стеллажей с книгами. Не верилось, что здесь может оборваться её жизнь.
– Склеробус... Тьфу, не то... Как же это? Ага! Склеротикус маразматикус! – воскликнула она, вспоминая один из уроков Медузии.
Перстень Феофнла Гроттера выплюнул зеленую искру, скользнувшую джинну в ухо. Абдулла внезапно осекся и принялся тереть лоб. Бедный библиотечный джинн! Его, как всегда, погубила протяженность собственных проклятий. Ни у кого просто не хватало терпения дослушать их до конца.
– Э-э... Так дело не пойдет! На чем я там остановился? Гундобус стыдобу с вонючкас бульонус? Нет? – растерянно переспросил он. – Погоди, я сейчас сбегаю за книжкой, из которой использовал цитату! Кстати, не напомнишь, где она лежит? А, кажется, где-то на полках! Давай сделаем так! Ты стой здесь, а я пойду найду её и прокляну тебя потом! Лады? Только, чур, никуда не уходи!
Библиотечный джинн сложился в вопросительный знак и, идиотски хихикая, потек к стеллажам. Таня проводила его задумчивым взглядом. Учитывая, что в библиотеке было двести тысяч книг, а Абдулла явно не помнил уже, где что стоит, поиски грозили затянуться до бесконечности. К тому же со временем заклинание «Склеротикус маразматикус» только прогрессировало. Иными словами, примерно через час Абдулла вообще должен был забыть, кого он собирался проклясть.
Отыскав кипу магзет, Таня начала с самой старой подшивки одиннадцатилетней давности. Вначале магзеты долго пестрили ерундовыми заголовками, вроде; «Астрокактус Параноидальный и формула абсолютной магии», или: «У кого усы длиннее? Усыня и академик Сарданапал», или: «Грызиана Припятская и Синяя Борода – новая звездная пара. Кому не повезет на этот раз?»
Прикинув, что она не так давно видела и слышала Грызиану Припятскую по зудильнику, Таня предположила, что на сей раз не повезло именно Синей Бороде, Невольно улыбнувшись, она взглянула на заголовок следующей магзеты, и – внезапно буквы запрыгали у неё перед глазами: «Академик Сарданапал злодейски убивает Леопольда Гроттера и его жену Софью. Младенца берет на воспитание волшебница Чума-дель-Торт. „Лео Гроттер был моим лучшим другом“, – утверждает она».
