Пал Бекеш - Мудрый Исправитель Недостатков
Нет-нет да и выкатывал из сарая свой «Магус Магнус», тяжелый, старомодный мотоциклет, вскакивал в седло и — айда куда глаза глядят! Обматывал вокруг шеи длинный сине-белый шарф, чтоб не прохватило, напяливал большущие защитные очки в кожаной оправе, пригибался к рулю и мчал наперекор стихиям по прямым как стрела путям-дорожкам, тонущим в голубоватой дымке на краю света. Развевался за спиной полосатый шарф, трепетали стянутые в хвост седые волосы и заплетенная в три косицы бородка. Вспугнутые ревом мотора зайцы бросались врассыпную, птицы мчались наперегонки, приветствуя лихого, но безобидного мотоциклиста.
К вечеру он возвращался домой, заводил в сарай верного старого друга, щедро смазывал маслом, хлопал по бокам, желал спокойной ночи и сам отправлялся на боковую. Сны ему снились один слаще другого.
Но теперь от этих головокружительных гонок остались только воспоминания.
Потери, недостатки расплодились по всему свету — ни дать ни взять эпидемия какая-то, а исправлять неисправимое, восполнять невосполнимое кроме него по-прежнему было некому.
Мудрый Мастер едва успевал дух перевести. Он на миг закрывал глаза и видел перед собой старину «Магуса», чувствовал, как лицо обдувает ветер, а от рева мотора закладывает уши. Но потом тотчас же возвращался в привычную колею.
Вот и сейчас…
— Прошу пожаловать! — объявил рыжий помощник, как всегда, излишне зычным голосом. — Извольте сюда, Мастер принимает здесь!
— Вижу, вижу, — недовольно проскрипело старое кресло. — С глазами у меня все в порядке.
— Приветствую тебя! — радушно произнес Мастер, словно увидел перед собой давнего приятеля. — Большая честь для меня принимать в своем доме столь добротное, удобное кресло.
— Добротное, удобное?! — возмутился гость. — Издеваешься, что ли?
— Даже в мыслях не держал.
— Тогда, стало быть, церемонии разводишь. Хрен редьки не слаще!
— Нечего к Мастеру цепляться! — резко оборвал его рыжий ассистент. — Ему не нравится, когда клиенты делают замечания, и…
— Уймись, пожалуйста. Я сам скажу, что мне нравится, а что — нет. Одно мне точно не по нраву: когда ты одергиваешь клиентов. У них и без того бед хватает. Наш почтенный гость наверняка устал в ожидании своей очереди, вот и нервничает. Я его вполне понимаю. Я бы тоже на стенку лез, если бы мне так долго пришлось ждать самого себя.
— А ты и впрямь на мудреца тянешь, Мастер! — оживился посетитель. — Тебе не надо рассказывать, сколько я всего натерпелся, покуда доковылял сюда, за тридевять земель.
— Расскажи, если тебе от этого полегчает.
— Знаешь ли, когда окружающие видели, до чего мне невмоготу, наперебой предлагали подсобить, довести под локоток или подвезти в карете. А один гриф — добрая душа, спасибо ему! — вызывался доставить меня на крыльях. Но я всем и каждому отвечал: благодарствую, мол, но об этом даже не заикайтесь.
— С чего вдруг? — задиристым тоном поинтересовался помощник Мастера.
— Ты про гордость слыхал когда-нибудь? — окрысился на него посетитель. — Я привык всегда и всюду добираться на своих ногах, хоть скрипишь от усталости, а не сдаешься! Я не чета нынешней молодежи, изнеженной да хлипкой, из крепкого дерева сколочен, из букового — знай наших!
— Ясно, ясно, — заверил его Мудрый Мастер. — Тогда ближе к делу! Чего тебе не хватает?
— Ты что, ослеп? — гость был совершенно ошарашен. — Не заметил, как я хожу? Ведь у меня всего три ножки!
Мастер смущенно всплеснул руками.
— Да что ты говоришь? Не упомяни, и я бы нипочем не догадался. Правда, теперь, когда ты обратил мое внимание… Обожди, дай сосчитать… Одна, две… действительно, только три. Но ты так хорошо держишься, что со стороны и не заметить. Ай да молодец!
— Спасибо на добром слове…
— Представляю, каких обид ты натерпелся из-за такого, в сущности, пустячного недочета! — выцветшие голубые глаза сочувственно прошлись по желтой обивке кресла.
— И не сосчитать! — жалобным тоном откликнулся колченогий проситель. — Издевались, измывались по-всякому, отставляли в сторонку, с глаз долой, а под конец… — голос его сорвался. — В конце концов выбросили на свалку. А ведь я когда-то в зале заседаний стоял, на председательском помосте.
Воцарилось молчание.
— Ну, да ладно, — вздохнул опечаленный гость. — Что было, то прошло. Конечно, председательское возвышение — большой почет, но уж какой словесный понос несли те, с задами которых мне случалось быть накоротке… Иной раз казалось — все, конец, больше мне не выдержать, так бы и вышиб этих кретинов с моего желтого сиденья, только привычка к дисциплине помогла совладать с собой. Наш брат ведь не выбирает, кого усадить к себе, а кого — нет. Не пойми превратно, я вовсе не стремлюсь обратно в президиум, упаси Бог! Мне совсем не много требуется… ножку бы четвертую… Пособи, коли можешь, Мастер премудрый!
— Для того я и нахожусь здесь, — кивнул Мастер.
— Я тоже! — оживился колченогий посетитель.
Мастер обошел его со всех сторон и хмыкнул.
— Ну что ж… Первым делом надо расслабиться. Присаживайся, располагайся поудобнее.
Клиент смущенно кашлянул.
— Мы, кресла… как бы это получше выразиться… сидим, где стоим…
— Твоя правда! Прошу прощения… Тогда скрести руки. Главное, чтоб тебе было удобно.
Пациент снова кашлянул.
— Нам, креслам, не пристало размахивать подлокотниками.
— Тысяча извинений! Видишь ли, стоит только мне сосредоточиться на главном, как все остальное из головы вон. Что же тогда предложить тебе для комфорта? При устранении недостатков от клиента требуются полная погруженность в себя и спокойствие. Послушай, а не закрыть ли тебе глаза?
На сей раз креслу нечего было возразить.
— А теперь думай о недостающей ножке. Сосредоточься и постепенно наращивай концентрацию мысли.
Кресло замерло не шевелясь.
— Думай упорнее… еще… еще… — внушал Мастер, и голос его, хотя и ничуть не повысился, вселял в пациента силу. — Еще…
— Меня уже распирает от этих мыслей! Того гляди разорвет…
— Не перебивай неуместными замечаниями! Только дело было пошло на лад, а теперь начинай по новой.
— Прошу прошения… — желтая обивка слегка покраснела.
— Умолкни и сосредоточься! Итак, ты хочешь, чтобы у тебя было четыре ножки. Думай об этом… упорнее… Еще, еще!
В комнате послышался тихий шелест.
— Так, так, хорошо, — кивал Мастер. — Даже чересчур хорошо. Умерь свой пыл…
— Как это? — уточнил клиент.
— Тут очень важно определить уровень концентрации мысли, чтобы не промахнуться. Перестараешься, и четвертая ножка будет длиннее и толще остальных. А не ровен час вырастут рядком пятая да шестая, а разве нам это нужно? Ладно, давай дальше…
Шелест и шорох усилились.
— Малость притормози…
Шорох несколько поутих.
— Ну, пожалуй, и все. Готово дело!
Пациент открыл глаза.
— Что значит — готово? Я не чувствую никаких изменений!
— В таком случае весьма сожалею, — пожал плечами Мудрец. — Я сделал все, что в моих силах.
— Не вздумай от меня отмахнуться! — возмутился клиент.
Он рванулся было к Мастеру, но вдруг застыл, оторопело разглядывая себя в настенном зеркале. И, опомнясь, восторженно завопил: — Ножка! Четвертая! Теперь все на месте!.. Я могу наступать на нее? — робко спросил он, словно страшась ответа.
— Наступай, ходи сколько угодно.
— Можно сплясать?
— Пляши, коли умеешь.
Кресло сделало робкий шажок. Затем шагнуло шире, уверенней. И вдруг со стоном пошатнулось.
В пляс пустился б — раз и два…Закружилась голова!
Поборов минутную слабость, буковый крепыш о четырех ножках, безбожно фальшивя, на радостях затянул:
Кто на свете всех сильнее,Краше, крепче и ловчее?Кто ущербом не страдает,Холит прямо, не хромает?И с чего ему хромать,Ножки целы все опять.Их не две, не три, не пять,Каждый может сосчитать!
Излеченный пациент с дробным перестуком прошелся в пляс по комнате, кружа все быстрее и быстрее к выходу, и наконец распахнул двери, гулко прокричав с порога: «Спаси-ибо!!!»
Весело, вприпляску он промчал мимо бедолаг, ожидавших своей очереди, и окрестные холмы дрогнули от его счастливых криков:
Мои ножки снова вместе,И четвертая на месте!
— Нельзя сказать, чтобы он рассыпался в благодарностях, — язвительно заметил ассистент.
— Его можно понять: он вне себя от счастья, — мягко возразил Мудрый Мастер. — Кто не изведал беды, ни в чем не испытывал нехватки, тот даже не догадывается, что чувствует любой ущербный-обделенный, враз избавившись от сознания своей неполноценности.
