Коллектив авторов - Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад
В общем, отключайте свои мобильники. Откиньтесь на спинки. Да не сутультесь. Давайте внимательней – или вовсе не обращайте внимания. Что должно произойти – то и произойдет, внемлете вы или нет, но происходящее иногда называется «эвкатастрофа» – снова Толкин, – сиречь утешением. «Утешение воображаемым не есть воображаемое утешение», – утверждает британский философ Роджер Скрутон, с которым по множеству иных поводов я не согласен, но не в этом случае. Но – хватит уже цитат. Бархатный занавес раздвигается – в разные стороны, словно кто-то из родителей играет с нами в «ку-ку».
Прожекторы ведут лучами, запрокидываются, сила света растет. Меняются фильтры: красный шапочек, турецкий синий халцедон оттоманских бород, ярко-зеленый «линколн» Шервудского леса, серебро того самого яблока солнца, золото этого яблока луны. Не лицо ли Ханса Кристиана Андерсена высветилось на заднике – и ниже его же рукой не выведена ли по-датски надпись? «Сама жизнь есть Чудеснейшая Волшебная Сказка».
А может, и надо было той шипучки пронести; но тут подают такое, что пьянит гораздо сильнее простого шампанского. Тш-ш.
Задник поднимается. В вечнозеленом плаще приближается призрак. Навострите уши – слышите, что он произносит? «Внемлите…» Что мы здесь разберем на сей раз? И что оно разберет в нас?
Джой Уильямз
Баба-Яга и Пеликаничка
Перевод с английского Анны Веденичевой
Россия. «Баба-Яга»
У Бабы-Яги была дочка Пеликаничка. Старуха не очень-то этому радовалась. Слишком уж диковинная птица эта Пеликаничка, слишком уж прекрасная, да еще и добрая к тому же – чему тут радоваться Бабе-Яге. Нелегко пеликанам жить в дремучих темных лесах, но дочь Бабы-Яги никогда не стремилась в другие края из своей избушки со злобной костлявой мамашей, котом и псом. Избушка на курьих ногах вовсе не так уж неуютна. Гостей Баба-Яга не привечала, и если кто-то появлялся поблизости, курьи ноги начинали топтаться по кругу, чтобы чужак не нашел дверь. Это всех тоже устраивало.
Когда Баба-Яга отлучалась – а отлучалась она частенько, хотя непременно возвращалась, – приказывала псу, коту и прекрасной Пеликаничке не пускать в дом чужаков. Даже если станут прикидываться своими, все равно не пускайте, повторяла Баба-Яга. И улетала по своим неведомым делам в железной ступе, ловко погоняя ее пестом. Иногда она привозила рыбешек, которых Пеликаничка с котом уписывали за обе щеки, а псу они не нравились. У пса был свой запас съестного, который он очень экономно расходовал, ел всегда медленно и понемногу, но никогда не копил на черный день. Очень добрый и щедрый пес, даже слишком добрый, хоть лохматый и свирепый на вид.
В один прекрасный день, когда Бабы-Яги не было дома, к избушке подошел высокий мужчина в несколько деловом костюме. Курьи ноги тут же пришли в движение, чтобы дверь не попалась на глаза незнакомцу. (Только кажется, что ноги ничего не видят и не слышат, будто спят, но на самом-то деле они всегда бодрствуют.)
– Я слышал, тут у вас живет диковинная птица, – закричал незваный гость, – разрешите мне ее зарисовать! – Он помахал блокнотом. – Мое искусство обессмертит ее!
Пеликаничка с котом и псом тихо сидели на полу, играли себе в домино. Чужак маячил у избушки до темноты, время от времени крича, что он художник – и очень известный. Наконец все-таки ушел. Кот зажег лампу, и они стали ждать Бабу-Ягу. Ламп в избушке было две – одна освещала то, что уже известно, а вторая, запертая в чулане, освещала никому не известное.
Вернувшись, Баба-Яга принюхалась и сказала:
– Чем-то у нашей избушки пахнет… Мучительной смертью никак. Кто здесь был?
Ей рассказали про чужака, про то, что он обещал.
– Если опять придет, ни за что не пускайте, – сказала Баба-Яга.
На следующее утро она снова улетела в ступе с пестом. Еще и помело захватила, потому что в туманный день кто-нибудь мог заметить ее легкий след в небе. Лучше на всякий случай замести. Баба-Яга очень осторожна, но иногда проруха бывает и на нее.
Пеликаничка, пес и кот сидели на полу со своими раскрасками. У Пеликанички любимый цвет синий, у кота – черный, а пес сказал, что ему все цвета нравятся. Тут избушка пошла вертеться вокруг себя, карандаши покатились по полу. Появился вчерашний незнакомец, и курьи ноги затеяли привычную маскировку. Тот опять закричал, как он восхищается диковинной красотой Пеликанички, как мечтает обессмертить ее.
– Мое имя у всех ассоциируется с прекрасными птицами! – вопил он, махая под окнами папкой с работами.
– А-со-ци… это что? – прошептал пес. Он такого сроду не слышал и не услышит никогда.
Тут по лесу пошел треск и гул – вернулась Баба-Яга и со всех костяных ног бросилась на осанистого художника, собираясь как следует отделать его пестом.
– Стойте, стойте! – закричал тот. – Я только хотел создать портрет вашей дочери! Нельзя же держать взаперти такую красоту! Любая мать хочет, чтобы дочь оценили по достоинству. Дайте людям восхищаться ею! Идите сюда, посмотрите, как я изобразил ее пернатых братьев и сестер.
Бабу-Ягу одолело любопытство, да и совесть ее глодала за эту глушь, где проходит детство дочери… и она согласилась взглянуть на рисунки.
А они и впрямь того стоили.
Там были черные и белые цапли, розовые колпицы, ибисы, аисты – то на охоте, то в гнезде с птенцами, то высоко в небе, то скользя над искрящейся водой: даже струящийся сквозь великолепные крылья свет художнику удалось показать, так велико было его искусство.
– Позвольте зайти к вам, хотя бы на полу разложить рисунки, чтобы вы могли их как следует рассмотреть, – попросил незнакомец. – Здесь такой ветер, прямо рвет всё из рук.
И правда – ураганный ветер вдруг налетел на избушку, и каждый порыв его словно хотел сказать что-то Бабе-Яге, но та не обращала внимания.
Курьи ноги послушно развернули избушку, и Баба-Яга зашла туда с незнакомцем, которого звали Джон Джеймз Одюбон.
– Что ж, приготовьте гостю чаю с печеньем, – рявкнула Баба-Яга коту, но тот ответил:
– У нас нету ни чая, ни печенья. – А пес зарычал.
– Не обращайте на него внимания, – сказала Баба-Яга. Пес очень обиделся.
– Света слишком мало, – заметил Одюбон. – Может, у вас есть еще лампа, чтобы рисунки получше разглядеть? Я бы очень хотел, чтоб вы оценили их по достоинству и позволили написать портрет вашей прекрасной дочери.
– Да, лампа есть, – радостно кивнула Баба-Яга.
– И еще, бабушка, уважьте меня, будьте так добры, – посадите куда-нибудь под замок этих пса и кота. Пес слишком у вас агрессивный, а на кошек у меня аллергия.
Баба-Яга отвела пса и кота в чулан и сама полезла туда же искать лампу.
– Вот поди ж ты, – бормотала старуха, – я ж ее сюда ставила, на самую верхнюю полку, чтоб не достать…
Одюбон захлопнул дверь и задвинул засов. Баба-Яга с котом и псом от удивления дар речи потеряли. А потом услышали свою прекрасную Пеликаничку:
– Пожалуйста, добрый господин, не забирайте меня из этого ясного мира!
Потом резкий хлопок, словно бы из пистолета, жуткие крики изумления и боли, а потом – тишина… Пес завыл, кот зашипел. Баба-Яга что есть мочи заколотила в дверь костлявыми кулаками и пятками, острыми, как лошадиные копыта, но дверь была старая и надежная, доски почти окаменели, и одолеть ее было нелегко. Пес бросался на дверь снова и снова, царапал ее, грыз и наконец отодрал щепку, за ней еще одну. Он и сам не знал, долго ли терзал дверь. У собак ведь нет понятия о времени. Вроде бы еще вчера он был щенком и цапал зубами носок Бабы-Яги, ковылявшей по комнате, ловил бабочек и радостно скалился, когда хозяйка сажала его полетать с собой по небу в ступе (пока он не перестал в нее помещаться). Вроде бы еще вчера у него была мягкая черная шерстка, нежные розовые лапки, а зубы такие белые… а может, это завтра, а?
Все-таки пес прогрыз в двери дыру, сквозь которую сумел протиснуться. И глазам его предстала такая жуть, что он ничего не понял. Только задрожал и завыл. Прекрасную Пеликаничку проткнули железными прутьями и поставили в красивую позу, словно живую – огромные крылья развернуты, шея изящно выгнута. Но жизнь из нее ушла, глаза стали тусклые, черные, страшные.
– Образец! – закричал кот у пса за спиной. – Он сделал из нашей сестры образец!
И псу на спину посыпались слезы Бабы-Яги, тяжелые, словно градины.
Пес выскочил за дверь. И помчался по лесу. Где-то впереди тоже бежал сломя голову человек, зажав подмышкой свои презренные карандаши и бумагу. Пес то и дело оступался и дважды падал, потому что ноги у него отвыкли от таких нагрузок, а сердце кровью обливалось с горя. Наконец он бросил тщетную погоню – злодей ушел уже слишком далеко. Посидев и отдышавшись немного, пес почуял все тот же ужасный запах – мучительной смерти. Совсем рядом оказался брошенный бивак Одюбона, кострище еще теплилось. Вокруг было много спиленных деревьев, и на каждом пне – по яркой лесной птице… дрозды, жаворонки, дятлы, какие-то разноцветные узорчатые пичуги, пес даже имен их не знал. Тельца, проткнутые длинными костылями, стояли стоймя, нитки и проволока поднимали головки, крылья, хвосты. Еще ужаснее было смотреть на расчлененных птиц – у них для науки отрезали перья и лапы. Пес заскулил и бросился прочь. Долго ли, коротко ли бежал он, большое расстояние покрыл или не очень, но в конце концов вернулся к избушке на курьих ногах. Курьи ноги плакали, плакала Баба-Яга, и кот тоже плакал. Баба-Яга обнимала дочку, баюкала ее на коленях, и слезы-градины катились потоком на бурую грудь Пеликанички.
