Николай Хайтов - Змей
Гаки первым нырнул в пещеру, с мечом в одной руке, с дубиной — в другой.
Сначала пастухи хоть что-то различали, а потом уже шага без ощупи не могли ступить — чем глубже в пещеру, тем гуще становилась тьма. Летучие мыши зашмыгали у них над головой, заухал, захохотал филин. Но сытый змей продолжал спать. Не проснулся он даже тогда, когда пастухи наткнулись на его тушу. По знаку вожака отряд разделился и стал обходить чудище с двух сторон. Вот тут-то и стряслась беда: один из пастухов споткнулся и нечаянно охнул. Кое-кто принял это «ох» за сигнал «у-ух» и кинулся в атаку, а другие только пялились в темноту. Одним словом, вместо того, чтобы разом оглушить чудище, пастухи себе на беду разбудили его.
Змей почуял опасность и взревел. Рванулся было к выходу, но не тут-то было, брюхо мешало, как-никак десяток овец проглотил целиком, с рогами и копытами, да осла с верблюдом впридачу. Тогда чудище забило хвостом, и пастухам пришлось худо. Одним махом змей отшвыривал дюжину пастухов. С грохотом посыпались камни, раздались предсмертные стоны. Уцелевшие не сдавались. С боевым кличем смельчаки продолжали молотить змея, но их увесистые дубины раскалывались в щепы.
Гаки смекнул, что сражаться с таким чудищем дубинками, пускай даже окованными, — пропащее дело и взялся за меч. Но и меч, уж на что крепкий, только слегка царапнул змея и переломился. От этой царапины змей взревел во второй раз, а когда кто-то из пастухов саданул его по уху, — в третий. На этом удачи нападающих и кончились. Чудище совсем осатанело, оно металось так, что крушило и давило все подчистую.
Уцелели только трое пастухов — их спасли трещины в стенах пещеры. Этим троим удалось живыми выбраться наружу. Но один испустил дух у самого выхода из пещеры, другой — по дороге в деревню, а третий, единственный из ста трех храбрецов, которые двинулись во главе с Гаки на змея, весь израненный, дотащился до боярской крепости и принес страшную весть.
Да, страшнее и не придумаешь. Погибли сто два пастуха — цвет и гордость деревни Петухи.
— Хорошо еще, что в пещере тесно и он не мог разинуть пасть вовсю, — объяснял раненый любопытным, — а не то бы и мне нипочем не уцелеть. Чешуя у него — что броня. Я пырнул ножом, лезвие враз погнулось. Во, глядите! — И он показывал свой нож, не переставая стонать да охать. — Ох, настала погибель наша!
— Вот что бывает, когда верховодит пастух! — Воскликнул главный дровосек Колун. — Виданное ли дело? Загнать в пещеру весь отряд! Кабы этот Гаки остался в живых, его бы за такое повесить мало! Я бы на его месте...
— А кто тебе мешает? Бери своих дровосеков и отправляйся! — подзадорил его Зверобой. — Или, небось, страшно?
— Это кому страшно? — раскипятился Колун.
— Пока у меня в руках топор, мне ничего не страшно!
— Змей-то о трех головах! — предостерегающе сказал раненый пастух.
— Тебе это, небось, со страху померещилось. Да коли и так — что с того? Голова на шее сидит, а шею и отрубить можно! — храбрился Колун.
— Да чешуя-то на нем непробиваемая! — Возразил раненый еле слышно — он очень ослабел. — Держи ухо востро.
Но у Колуна другое было на уме.
— Ты мне лучше вот что скажи, — спросил он пастуха, — глаза у змея есть или нет?
— Я только один глаз видел, — из последних сил проговорил раненый. — Сверкает, будто раскаленный уголь, потому его и видно было.
— Это все, что я хотел узнать! — Колун повернулся к односельчанам и решительным тоном произнес: — Люди! Ступайте теперь спать, а назавтра, чуть свет, чтобы все дровосеки, до одного, с топорами были на этом самом месте. И кто-нибудь пусть захватит тростинку и меру горького перца. Все понятно?
— Понятно! — ответили дровосеки.
— Тогда — по домам! — Колун поклонился боярину, потом народу и громко, чтобы все слышали, повторил: — По домам! И помните, завтра, еще до того, как солнце выглянет из-за гор, змеева туша будет лежать на этом самом месте! Или пусть разразит меня гром!
Глава четвертая
ПРОТИВ ЗМЕЯ ИДЕТ КОЛУН
На другой день, затемно, к главным воротам крепости собрался народ. Еще никогда в жизни не вставал боярин в такую рань, да, видно, и ему не спалось этой ночью — даром, что Колун страшной клятвой поклялся одолеть змея. Темнее тучи взобрался Калота на сторожевую башню и вместе со своей свитой стал дожидаться, что будет дальше.
Последним явился сам Колун. Не было при нем ни меча, ни ножа, только тяжеленный топор блестел за поясом. Идет, плечами поигрывает, за спиной бурка развевается из рысьей шкуры. Остановился главный дровосек и зычно, на всю округу, скомандовал:
— Дровосеки, ко мне!
А когда товарищи обступили его, спросил:
— Топоры у всех с собой?
— У всех! У всех! — ответили дровосеки.
— Поднять топоры! Дровосеки повиновались.
— Матушки! — ахнула толпа. — Лес целый!
— А тростинка у кого? — спросил Колун.
— Вот она! — ответил дровосек по прозвищу Заячья Губа. — И тростинка, и мера перца — все, как ты наказывал.
В толпе засмеялись.
— Пускай дураки гогочут! — презрительно обронил Колун. — А вы, дровосеки, слушайте меня. Я придумал, как одолеть змея. Все знают, где пещера?
— Знаем, знаем!
— А орешник у пещеры знаете?
— Знаем, знаем!
— Тогда слушайте мой приказ! Вы все засядете в орешнике — держите топоры наготове и — ни гугу. Ты, Заячья Губа, подкрадешься к пещере сверху, ляжешь у самого края, наберешь перца в тростинку и — жди... Ну, а я, — продолжал объяснять Колун, — притаюсь у входа в пещеру и зареву по-ослиному. У змея, небось, со вчерашнего уже брюхо подвело с голодухи. Как заслышит ослиный рев, ясное дело, выползет наружу. Только он высунется, тут Заячъя Губа и дунет ему перцем в глаз... Понятно?
— Как не понять! — обрадовались дровосеки. — Перец кого хошь ослепит...
— Змея перцем ослепить удумали! — хохотали в толпе.
— Да, ослепить! — упорствовал Колун. — Хоть не надолго, а змей ослепнет. Вот тут-то мы ему и покажем, что пастух — это одно, а дровосек — совсем другое!
— Совсем другое! — закричали дровосеки.
— Глядите! — Колун выхватил у Заячьей Губы тростинку и всыпал в нее немного перца. Никто и опомниться не успел, как он направил на дровосеков тростинку и дунул. Что тут сделалось! Одни закашлялись, другие расчихались, и все глаза трут и слезы проливают. Только и слышно:
— Ой, ослеп!
— Ой, ничего не вижу!
— Воды! — Дайте воды!
— Вот что такое перец! Настоящее боевое оружие! Нет, не поздоровится змею! — бахвалился Колун. — А теперь несите воды, спасайте дровосеков.
— Марш за водой, Бранко! — приказал Калота стражнику и со злостью посмотрел на своих военачальников — почему, мол, не додумались до такого оружия?
После того, как дровосеки очухались, Колун посмотрел на небо, видит — пора выступать.
— Смир-но! — гаркнул он. Дровосеки окаменели.
— Топоры на пле-чо! Запевалы, вперед! К пещере змея шагом марш!
Дровосеки выполнили команду так быстро и точно, что Калоту даже всего передернуло. Зверем посмотрел он на своих военачальников, что-то пробурчал себе под нос, а что пробурчал, никто не разобрал, да и разбирать было некогда — дровосеки дружно грянули песню.
Ветер свищет, речка плещет.Ветер свищет, речка плещет.То не ветер, то не ветер —свищут камни, топорища!То не речка, то не речка —то мечи на солнце блещут!Враг уж смазывает пятки —удирает без оглядки!Кукурузные початкитучей вслед ему летят.Помни битву, супостат!Тра-та-та-та, тра-та-та-там!Тра-та-та-та, тра-та-та-там!
— Видали? — сказал Гузка со сторожевой башни. — Эти будут драться по-умному, а не тяп-ляп, как иные-прочие.
В толпе помалкивали. Только Зверобой — видно, зависть укусила — обратился к боярину:
— По моему разумению, зачем ослеплять змея перцем, коли стрелой это верней будет?
— Стрела может и не попасть! — вмешался дед Варадин. Он терпеть не мог Зверобоя с той самой поры, как вытащил ему из ноги стрелу, а Зверобой ничем не расплатился за услугу. — Стрела может и не попасть! — повторил он.
— Это смотря кто стрелять будет, — ответил главный охотник. — Моя стрела не пролетит мимо цели.
— А чем плох перец-то? — спросил Калота, которому хитроумный замысел Колуна пришелся по душе.
— Да ведь от перца у змея только слезы прольются, а ослепнуть — он нипочем не ослепнет, — твердил свое Зверобой.
— То-то и оно, что слезы. Из-за слез он ничего и не увидит, — настаивал Калота.
— Куда там, одно другому не помеха! — не уступал Зверобой, откуда только смелости набрался перечить боярину.
— Да как же он будет видеть, ежели у него слезы ручьем потекут! На что хошь спорю — ослепнет! — поддержал боярина Варадин.
Мало-помалу в спор втянулись все, кто был у крепостных ворот. Одни кричали, будто слезы змею — тьфу, другие — что совсем наоборот. Каждый уперся на своем, люди уже не кричали — вопили, размахивали руками, а там заработали и кулаки. Одним словом, началась катавасия.
