Диана Шляхоцкая - Сеня. Миссия Наследной Йагини
Маг сверкнул на меня сначала голубыми, потом желтыми глазами, потом опять голубыми — и так несколько раз, пробормотал что-то о долге, о чести, о высоких материях, потом что-то вроде «так не может дальше продолжаться» — и в этом я была с ним согласна, сколько ж можно то? Подготовиться к такому ответственному делу как следует не дает! А потом взял и выдал, протягивая мне руку:
— Сударыня Хессения, будьте моей женой!
Как у меня остатки штруделю изо рта не выпали, понятия не имею, не иначе как светлые боги помогли. Потому как челюсть моя точно как печная заслонка наружу вывалилась, хорошо еще на софе лежала, на мягком то есть. Ну, челюсть я тотчас подобрала, все-таки несмотря на то, что в лесу воспитана, а кой-чего про этикет знаю! Например, то, что рот разевать от удивления не следует перед молодым человеком, а вот глазами на него хлопать — в самый раз. Ну, вот я и захлопала.
— Я понимаю, сударыня, все не так, — продолжал тем временем маг, — Вся эта ситуация… и замок этот, и само графство, и прежде надлежало бы испросить благословения отца, и ваших уважаемых родителей, хотя бабушки ваши мои искренним чувствам поверили…
А вот это новость! Что же он тогда бабулям-то наплел, пока я в себя приходила?
— И у меня нет с собой подходящего случаю кольца…
Э, нет, сударь! Нет кольца — так чего ж ты! И не мечтай. Я отчего-то перешла про себя с магом на ты. От шока, не иначе. А внешне продолжала хлопать широко раскрытыми глазами — он это что, серьезно?
— Я не могу, не имею права, отпускать вас сегодня ночью исполнять кровный долг. Этот сирин — не обычный, вы сами знаете. А если вы станете моей женой, я буду иметь полное право…
Так вот он о чем! За меня испугался?! Странно. Ему-то сегодня работа посерьезней предстоит, а он боится, что я не разберусь с какой-то там птичкой? Ну, ладно, не с какой-то там, но все же…
Стоп! Это он мне готов предложение сделать, только чтоб от опасности уберечь? Или я чего-то не поняла? А следующая фраза мага развеяла мои сомнения:
— Я обещал, что со мной вы будете в полной безопасности. И слово свое я сдержу. И я не имею права дозволять вам рисковать этой ночью!
Так значит «слово держу»! «Не имею права дозволять рисковать»! На глаза внезапно навернулись слезы.
— Сударь, — холодно начала я, чтобы маг не догадался о том, что сейчас творится в моей душе, — Мне очень лестно, что мой нечаянный спутник столь честно держит свои обещания, — маг ощутимо напрягся на «нечаянного спутника», ну и пусть, — Но то, что вы предлагаете, право, это уже перебор! Я понимаю, что вы, как истинный наследный герцог, — последнее я особо подчеркнула, — Согласны пойти на то, что вам противно ради того, чтобы соблюсти свое обещание, но не до такой же степени! Я, конечно же, понимаю, что потом можно и развестись, видимо, как вы и планируете, и тогда и овцы целы, и волки сыты!
Оборотень как-то странно на меня смотрел, но меня уже, как говорится, несло. Я вскочила с софы и уже не сдерживалась в выражениях:
— Значит, стать вашей женой, да! И долг супружеский исполнить, прямо здесь, а чего тянуть! А того, что благословения не спросили у родителей — ну так зачем нам оно! Зачем вам оно — вы, воспользовавшись приобщением к семье, пойдете воевать на одинокого несчастного сирина, пострадавшего от такого же проходимца, как вы сами!
Вошедший, видимо на мой крик, граф де Менферский, уже не мог меня смутить.
— Вы, таким образом, и слово, данное бабулям, соблюдете, и свой охотничий инстинкт удовлетворите, убивая неприкаянное воплощение бедной девушки! Другой девушкой — попутчицей своей — попользуетесь в пути, и потом, когда не совсем в целости, но в безопасности доставите ее домой, тут же в Храм потащите — разводиться!
Рукавом вытерла злые слезы и взмолилась светлой Макошь, чтобы голос мой, итак дрожащий от слез, совсем на визг не сорвался, а то неудобно:
— Хорошо, я смотрю, вы решили устроиться!
Маг стоял передо мной бледный как мел. А я, не разбирая ничего перед собой от застилающих глаза слез, оттолкнула его и выбежала из комнаты. Краем уха услышала первые слова от нашего хозяина, надеюсь, обращаемые к магу:
— Ну и дурак!
— На себя посмотри! — огрызнулся сударь Лиодор, а я не слушала продолжения, хватит, наслушалась уже на сегодня, просто бежала со всех ног — прочь от этого ненавистного мне мага, подальше от проклятого замка, в самую чащу. Не знаю, как долго мог продолжаться мой забег, если бы я не споткнулась и не полетела кувырком прямо через заросли какого-то серого, неприглядного кустарника. Впрочем, в графстве Менфера, серой казалось была даже Мать Сыра Земля. Как будто нарочно, сам Даждьбог, бог солнечного света, отказывался сюда заглядывать. Серым здесь было абсолютно все. Даже сам воздух — какой-то серый и сумрачный, не смотря на то, что пока полдень. Серый, как будто грязный оттенок имели деревья — их стволы и листья, трава, мох… Мне показалось, что даже мелькнувший в ветках над головой хвост белки тоже был серым. Но спустя секунду я и думать забыла о серой белке, потому что в следующий миг произошла встреча, намного даже более волнительная, чем то, что произошло только что в замке.
Потому что сначала для меня наступила полная, беспросветная тьма. Я лежала на спине, прижимая к груди ушибленную ногу, но тотчас забыла об ушибе, о боли, о своей обиде и злости на мага. То, что я поначалу приняла за тьму, оказались распростертые птичьи крылья, которые в следующий миг уже сложились. Потому что рядом со мной сидел сирин.
Я впервые видела сирина так близко. Да что там, я впервые рассматривала темную птицу вживую — раньше только на картинках учебников. Вблизи сирин одновременно восхитил и оттолкнул меня. Он был прекрасен — крупный, в гладких, иссиня-черных, перьях, сирин выделялся на общем сером фоне как выделяется драгоценный черный рубин в любой оправе, будь то, самая что ни на есть платина или благородный иридий. Если бы не лицо… Бледное, очень бледное красивое лицо на нежной человеческой шее никак не вязалось с мощными, черными, морщинистыми лапами с огромными, черными когтями. Черные, как смоль, волосы, на самой макушке уложенные в каком-о подобии короны… Тонкие, удивительной красоты черты лица, безупречная, нежная кожа… Это лицо можно было бы назвать самым красивым из всех, которые я когда-либо видела, если бы не глаза. Глаза были не человеческие — в разрезе из-под густых ресниц на меня смотрела сама тьма. То есть, это мне поначалу так показалось. На самом деле это были черные глаза птицы, не человека. Без белка глаз, без радужки — ровный, черный цвет. И сейчас эти черные глаза равнодушно, и как-то отстраненно рассматривали меня. Выражение лица было такое — что пускай хоть Переруг поручится — не поверю, что сирину действительно интересно. Здесь было что-то другое.
— Чтоо же ты, яхоонтоовая мооя, — певуче обратился ко мне сирин, — не смоогла доотерпеть, сумерек доождаться? Я днем не поою.
— Я слышала твое пение вчера ночью, мне хватило, — честно призналась я.
Мне показалось, что если бы сирин мог улыбнуться, он бы улыбнулся.
— Так ты поо душу моою поожалоовала, яхоонтоовая?
— Не нужна мне твоя душа, — устало попыталась объяснить я бывшей Мийке, нынче печальной и равнодушной вестнице тьмы, — Не хочу я твоей смерти.
— Ты не хоочешь, так витязь твоой прекрасный не ооткажется, — равнодушно бросил сирин.
— Витязю прекрасному обломится, — пообещала я, вытаскивая сучки и серые жухлые листья из волос.
— Чтоо же ты, лебедушка, неужтоо мужу будущему перечить вздумаешь? — сирин совершенно по-птичьи наклонил голову.
— Да какой он мне будущий муж! — возмутилась я, — Вон, говорить пускай сначала научится! — и, совершенно забыв о том, кто передо мной сидит, пожаловалась, — Ты думаешь, он предложение мне по любви сделал?! Как бы не так! Поиграет и бросит, а оно мне надо?!
Ой, похоже я что-то не то сказала, вот балда! Ведь с ней, с ним, тьфу, не разбираюсь я в ихней, то есть их, этимологии, похоже, все это и случилось по аналогичной причине. Однако сирин не обиделся.
— Чтоо так? — пропела птица, — Не любишь?
— Он не любит, — ответила я тихо, — Иначе бы сказал.
— Смешная ты, лебедушка, — заявил сирин. Да уж такая смешная, обхохочешься. Если бы бледное лицо птицы хоть намекнуло на улыбку — нет, оно оставалось непроницаемым. А хотя чего это я придираюсь. Видимо, радоваться надо или стыдиться, сама не решила еще — вон, даже сирин считает меня смешной.
— Оот меня ты чегоо хоочешь, яхоонтоовая?
— Я хочу тебе помочь, — честно ответила я ей.
— Поомоочь? — птица склонила голову на другой бок.
— Помочь, твердо сказала я, — Людей жалко, которых ты мучаешь. Тебя жалко, потому что ты в этом не виновата.
— Ктоо винооват? Разве не оон?
— Если и был виноват, так ведь наказан давно, — и, видя, что равнодушный сирин, похоже, начинает гневаться, нервно бьет крыльями, я испугалась, что птица улетит, и продолжила говорить быстрее, — Пожалуйста, я ведь ничего тебе не сделала, и, обещаю, что ни я, ни мои спутники, никто больше тебя никогда не обидит! Позволь только тебе помочь!
