Коллектив авторов - 100 сказок народов мира

Юн-Хо-Зан отпустил его мановением руки и долго сидел в задумчивости.

Выйдя же из задумчивости, он приказал созвать весь двор и сказал:

– Вот дела в нашей стране пришли в величайший упадок. В этом я вижу наказание неба и мщение духов предков за неисполнение их премудрых обычаев. А потому я объявляю, что впредь буду свято исполнять обычаи предков, и со следующего же года восстановляется обычай драть за косу придворного звездочета, если он сообщит, что дни начинают убывать. Вы слышали? Теперь ступайте, и будем надеяться, что наше послушание заставит смилостивиться разгневанных предков и праведное небо.

Все придворные в один голос восславили мудрость богдыхана, но на следующий же день половина звездочетов пожелала перейти на какие-нибудь другие должности.

С каждым днем число звездочетов таяло, как кусок льда на солнце.

А когда, через год, снова настало время убывать дням, в зал, дрожа от страха, вполз на коленях всего один, прежний звездочет.

Это был самый ленивый и праздный из молодых людей. Но и он хотел накануне отказаться от звания звездочета и сделаться судьей. Ему не позволили только, чтоб не нарушать этикета.

Сделав остальные 14 поклонов пред богдыханом, он, заикаясь от страха, сказал:

– Сын неба, брат солнца, старший родственник луны, пусть все драконы охраняют тебя и день и ночь. Дни нынче стали короче, а ночи длиннее, – но клянусь всеми моими предками и всеми моими потомками, я в этом не виноват! И заплакал.

Юн-Хо-Зан улыбнулся, подозвал его поближе, взял сквозь желтый шелковый платок за косу и принялся таскать во всем согласно с обычаем предков. Напрасно звездочет кричал: – Я вспотел уж! Я вспотел!

Юн-Хо-Зан продолжал таскать его за косу, приговаривая:

– Я тебе покажу, червяк, как сообщать богдыхану неприятные известия.

Так был восстановлен в Китае мудрый обычай предков. И дела страны, – как говорят летописи, – в скором времени процвели.

ИБРАГИМ АЛАЧ

Это не колокольчики стад звенят в горах, – это звенит копытами по горной тропинке сухой, проворный, как коза, горбоносый конь Ибрагима Алача.

Это не искры сыплются от кремней по дороге, – это вспыхивает на солнце золотая насечка на пистолетах, на кинжалах, на ятагане Ибрагима Алача. Зачем спускается с гор Ибрагим?

Сегодня день Великого Всадника[45]. День святого Георгия. Велик аллах!

Он создает птиц, – он же рассыпает им корм по земле. Он создал горы, чтобы жить.

А долины покрыл золотыми нивами, зелеными лугами, стадами, сербами и болгарами.

Каждый год, в день Великого Всадника, «господа» спускаются с гор, чтоб назначить сербам «четели»[46]. Кому сколько платить. Три крови на Ибрагиме.

Три магометанских крови, – потому что кровь «райя»[47] и не считается за кровь.

Но едет он спокойно и беззаботно, рука на рукоятке пистолета, ничего, никого не боясь.

Много чего знает Ибрагим, – только одно не знает: страха. Весело глядит он вниз на долину, – и под тонкими черными усами улыбаются губы Ибрагима. О веселом думает человек.

Думает он, должно быть, какие «зулумы»[48] возьмет с неверных собак.

И «господа», которые спускаются с гор в долину назначать сербам «четели», – видя веселого Ибрагима, улыбаются и думают:

«Будет о чем поговорить! Что на этот раз выдумал головорез?!»

Потому что Ибрагим Алач считается головорезом даже албанцами. Тихо в Рибовице.

Ибрагим едет по пустым улицам, узенькими коридорами между стен без окон, – потому что кто же здесь делает окна на улицу?

И пословица старосербская говорит:

«Если строишь дом в Ипеке[49], не делай окон на улицу; если в Приштине, пожалуй, сделай, только повыше от земли; в Призрение, если крепки железные решетки, можешь даже отворять окно, – когда на улице никого нет». А Ипек рай пред Рибовицей.

Ибрагим останавливает коня пред калиткой и свистит. В тот же миг из калитки выходит серб без шапки. Он ждал по ту сторону калитки, когда его свистнут.

Ждал, и сердце его билось по стуку копыт коня Ибрагима.

– Здравствуй, господин! – говорит серб, рукою касаясь земли, и держит стремя Ибрагиму.

Ловко, как кошка, соскакивает с коня Ибрагим и идет в дом к сербу.

Считает у него скот, говорит:

– А нынче хорошо зазеленело в полях.

Делает на двух «четелях» заметки, сколько в этом году платить сербу, – одну дощечку отдает ему, другую прячет к себе в сумку за седлом.

Даже не смотрит дрожащий серб на дощечку. Сколько там нацарапано.

До Михаила архангела времени много[50]. Успеет насмотреться. Ибрагим Алач объехал всех «своих» сербов и повернул коня на базар.

Дело сделано, теперь можно и повеселиться. «Четели» назначены, теперь можно заняться и «зулумами». На краю базара лавка Данилы.

Ибрагим трогает повод. Конь, перебирая точеными ногами и косясь на разложенную зелень, останавливается у лавки Данилы.

– Здравствуй, господин! – говорит Данило, бледнея и касаясь рукою земли. Ибрагим смотрит на него с улыбкою.

Достает из-за пояса шелковый платок, наклоняется с седла, захватывает в горсть бобов из кошелки, завязывает в шелковый платок и кидает в лицо Данилы.

Данило кланяется, касаясь рукою земли, и с ужасом глядит на платок. Ибрагим уже проехал дальше.

Данило развязывает шелковый платок и считает бобы. Ноги у него подкашиваются, глаза становятся мутными, дрожит отвисшая нижняя губа.

И долго он понять не может, что говорит ему покупатель, пришедший купить зелени. Ошеломило человека.

А Ибрагим окликнул уж скотовода Марко, выгнавшего на базар поганых свиней.

– Поганый!

– Здрав будь, господин! – низко кланяется Марко. Ибрагим, не торопясь, достает две гильзы. Высыпает из дробницы двенадцать картечин. Шесть сыплет в одну гильзу и затыкает пыжом.

В другую насыпает сначала пороху заряд, забивает пыжом. Марко, дрожа, испуганными глазами смочит на то, что делает Ибрагим.

Ибрагим, не торопясь, кладет и в эту гильзу шесть картечин, забивает пыжом и кончиком кинжала чертит на гильзе знак:

– Это будет значить: «для Марко».

Он прячет свою гильзу с порохом в патронташ, который идет по поясу, а другую, с одними картечинами, подает Марко.

– В день Великого Воина я приду опять. От тебя будет зависеть, куда получить свой заряд: в карман или в лоб. Что тебе лучше, то и выбирай.

– Счастлив будь, господин! – бормочет Марко, пряча гильзу за пазуху и все еще кланяясь, хоть Ибрагим уже проехал дальше.

Рука у него ходит ходуном, и долго Марко не может найти даже собственной пазухи.

Ибрагим встретил приятелей – «господ», которые тоже уж назначили «своим» сербам и болгарам и «четели» и «зулумы», – и всех их позвал в гости к Мирко. Самый богатый гяур[51] во всей Рибовице. Знает Мирко, что господин его не минет. Спрятал дочь в погреб. Посмотрел на жену:

– Кажется, не хороша?

Но махнул рукой:

– Ступай и ты в погреб. Лучше будет! Один с работниками господам услужу.

С низкими поклонами встречает Мирко своего господина и чужих господ.

– В прошлый день Великого Воина я видел у тебя дочь. Тогда еще была девчонка, теперь прошел год… Где она?

– Девушки плохие жильцы. Не успел оглянуться, уехала жить в другой дом. Вышла замуж моя дочь! – улыбаясь и кланяясь, отвечает Мирко.

– Жаль, – мрачно говорит Ибрагим, – скажи жене…

– Жена к соседям ушла! – кланяется Мирко.

– Ну, а бараны у тебя дома или тоже к соседям в гости ушли?

– Бараны дома! – старается как можно веселее смеяться Мирко.

– Жарь их.

До позднего вечера бражничает Ибрагим со своими гостями. Угощает их как только можно лучше.

А когда взошла луна, и при ее свете узенькой белой ниточкой засверкала на горе тропинка, Ибрагим поднимается с места.

Заседланные кони уж нетерпеливо бьют копытами о землю.

– Сколько было барашков? – спрашивает Ибрагим, доставая кошелек.

Мирко смотрит на него с удивлением, даже» с испугом.

– Сколько было барашков? – Не слышишь? – уж сердито повышая голос, спрашивает Ибрагим, и брови его заходили ходуном.

Все «господа» смотрят на Ибрагима с удивлением. А он перебрасывает из руки в руку кошелек и звенит серебром.

– Сколько было зажарено барашков?

– Что их считать? – бормочет Мирко. – Было шесть…

– Почем теперь барашки?

– Да стоит ли даже думать об этом, господин…

Брови Ибрагима сдвинулись сурово и страшно. Рука, кажется, потянулась к ятагану.

– К тебе не разбойники приехали, собака. Говори, сколько стоит барашек…

– Три пиастра! Три пиастра! – спешит ответить трясущимися губами Мирко.

Он не знает, не во сне ли ему это снится. И только думает:

«Если сплю, поскорей бы проснуться!»

– Барашки были хороши! – успокоившись, говорит Ибрагим. – За таких барашков не жаль заплатить и по пяти пиастров!