Редьярд Киплинг - Вторая книга джунглей
Маугли заворчал по-волчьи, и собаки умолкли.
— Хо, — сказал он, бесшумно садясь на землю. — Будь что будет! Маугли, какое тебе дело до людских логовищ? — и он потёр себе губы, вспоминая, как много лет тому назад его рот ушиб камень, брошенный в него другой людской стаей.
Дверь хижины отворилась; женщина выглянула в темноту. В комнате закричал ребёнок, и женщина через плечо крикнула ему:
— Спи. Это шакал разбудил собак. Скоро наступит утро.
Сидевший в траве Маугли задрожал, как в лихорадке. Он узнал этот голос; тем не менее, чтобы вполне удостовериться, тихо позвал, удивляясь, что человеческая речь сразу вернулась к нему:
— Мессуа! О Мессуа!
— Кто зовёт? — спросила женщина, и её голос дрогнул.
— Разве ты забыла? — спросил Маугли, чувствуя, что у него пересохло во рту.
— Если это «ты», как назвать тебя? Скажи. — Она прикрыла дверь и прижала руку к своей груди.
— Нату! Охо, Нату! — ответил Маугли, потому что, как вы помните, так звала его Мессуа, когда он впервые пришёл в селение.
— Войди, мой сын! — позвала она Маугли.
Он вошёл в круг света и взглянул в лицо Мессуа, женщины, которая была с ним добра и жизнь которой он спас. Она стала гораздо старше; её волосы поседели, но ни её глаза, ни голос не изменились. По обычаям женщин, она думала, что увидит Маугли таким же, каким он был в день разлуки с ней, и её глаза с изумлением окинули его грудь и голову, касавшуюся верхнего косяка двери.
— Сын мой, — прошептала она и бросилась к его ногам. — Но нет, ты больше не мой сын, ты бог лесов. Ай!
Он стоял в красном свете масляной лампы сильный, рослый, красивый, с чёрными волосами, рассыпавшимися по его плечам, с ножом, висевшим на шее, с головой, украшенной венком из белого жасмина, и его действительно легко было принять за дикое божество лесной легенды. Дремавший в люльке ребёнок проснулся и громко закричал от ужаса. Мессуа повернулась, чтобы успокоить мальчика; Маугли же стоял неподвижно, оглядывая кувшины для воды, котлы для похлёбки, мешок, мельницу для зёрен и другие принадлежности человеческого жилища, которые были ему памятны.
— Что хочешь ты: поесть или напиться? — прошептала Мессуа. — Здесь все твоё. Мы обязаны тебе жизнью. Но скажи: тот ли ты, кого я звала Нату, или действительно ты божество?
— Я — Нату, — ответил Маугли, — и забрёл далеко от своих мест. Увидев огонь, я пришёл сюда. Но я не знал, что ты здесь…
— Мы побывали в Кханиваре, — робко сказала Мессуа, — и англичане хотели защитить нас от тех людей, которые собирались нас сжечь. Помнишь?
— Я не забыл.
— Когда английский закон сказал своё слово, мы вернулись в поселение злых людей, но не могли найти его.
— Это я также помню, — заметил Маугли, ноздри которого подёргивались.
— Мой муж поступил полевым работником и, как очень сильный человек, скоро приобрёл небольшую землю здесь. Мы не так богаты, как прежде, но нам не нужно много.
— Где он, человек, который копался в грязи, когда им овладел страх?
— Он умер год тому назад.
— А этот? — Маугли показал на ребёнка.
— Это мой сын, родившийся во время предпоследних дождей. Если ты божество, дай ему милость джунглей, чтобы он был в безопасности посреди… посреди твоего племени, как мы в ту ночь.
Она подняла ребёнка, который, забыв свой страх, потянулся ручками к висевшему на шее Маугли ножу, чтобы поиграть им; юноша осторожно отвёл в сторону маленькие пальчики.
— Если ты Нату, унесённый тигром, — задыхаясь продолжала Мессуа, — это твой младший брат. Благослови же его.
— О! Что я знаю о вещи, которая называется благословением? Я не лесной бог, я не его брат и… О матушка, матушка, у меня так тяжело на сердце! — Опуская на землю ребёнка, он задрожал.
— Немудрёно, — ответила Мессуа, хлопоча над котелками, — вот что значит бегать ночью по болотам. Без сомнения, лихорадка забралась в твоё тело до самого мозга костей. — Маугли слегка улыбнулся, не веря, будто что-нибудь в джунглях могло ему повредить. — Я разведу огонь, а ты напейся горячего молока. И брось этот жасминовый венок; от него в нашем маленьком доме делается трудно дышать.
Маугли сел и, закрыв лицо руками, забормотал что-то. Разнородные, новые для него, ощущения охватили его, точно он действительно был отравлен. Голова у него кружилась, и он чувствовал себя нехорошо. Большими глотками юноша выпил молоко. Время от времени Мессуа поглаживала его по плечу, не зная, правда ли он её сын, Нату, или перед ней какое-то чудесное создание из джунглей, во всяком случае довольная, что он, по крайней мере, существо из плоти и крови.
— Сынок, — сказала она наконец, и её глаза загорелись гордостью, — говорил ли тебе кто-нибудь, что ты красивее всех людей?
— А? — протянул Маугли. Он, конечно, никогда не слыхивал ничего подобного. Мессуа засмеялась мягким, счастливым смехом. Выражение его лица послужило для неё ответом.
— Значит, я первая? Это хорошо, хотя мать редко говорит своему сыну такие хорошие вещи. Ты очень красив. Я никогда не видала другого такого человека.
Маугли повернул голову, стараясь посмотреть на себя через своё жёсткое плечо, и Мессуа опять расхохоталась и смеялась так долго, что юноша, не зная причины её смеха, вторил ей; ребёнок, тоже смеясь, бегал от одного к другой.
— Нет, ты не должен смеяться над своим братом, — сказала Мессуа, прижимая ребёнка к своей груди. — Если ты сделаешься наполовину так же хорош, мы женим тебя на младшей дочери короля, и ты будешь ездить на огромных слонах.
Маугли не понимал и одного слова из трех во всей этой речи. Кроме того, горячее молоко, выпитое после долгих блужданий, начало действовать на него; он свернулся и через минуту крепко заснул. Мессуа отбросила волосы с его глаз, прикрыла его и почувствовала себя счастливой. По обычаю Народа Джунглей Маугли проспал весь конец этой ночи и весь следующий день; инстинкт, который никогда не засыпает совсем, подсказал ему, что бояться нечего. Наконец юноша проснулся и вскочил так порывисто, что вся хижина содрогнулась. Дело в том, что покрывавшее лицо одеяло заставило его грезить ловушками. Теперь он стоял, положив руку на нож, с глазами, отяжелевшими от сна, и готовый вступить в бой.
Смеясь, Мессуа поставила перед ним ужин. Она подала только несколько грубых лепёшек, испечённых на дымном костре, немного рису и кусок кислого, давно сохранявшегося тамаранда; но этого было достаточно, чтобы поддержать его силы до вечерней охоты. Запах росы в болотах пробудил в нем голод и беспокойство. Маугли захотелось продолжать свои весенние блуждания, но маленький мальчик требовал, чтобы он взял его на руки, а Мессуа просила позволения причесать его длинные синевато-чёрные волосы. И причёсывая их, она пела, пела глупые детские песенки, то называя Маугли своим сыном, то прося его подарить часть своей лесной силы ребёнку. Дверь хижины была закрыта, но Маугли услышал хорошо знакомый звук, а рот Мессуа открылся от ужаса, когда большая серая лапа продвинулась в отверстие под дверью, и Серый Брат слегка завыл глухим голосом, полным раскаяния, тревоги и страха.
— Уйди и жди! Вы не пришли, когда я звал, — не оборачиваясь сказал ему Маугли на языке джунглей, и большая серая лапа исчезла.
— Не приводи, не приводи сюда твоих… твоих слуг, — попросила Мессуа, — я… мы всегда жили в мире с джунглями.
— Да и теперь мир, — поднимаясь, сказал Маугли. — Вспомни ту ночь, когда вы шли в Кханивару. Этот народ окружал тебя со всех сторон. Однако я вижу, что Народ Джунглей не теряет памяти даже весной. Матушка, я ухожу.
Мессуа покорно отошла от двери. «Он действительно лесной бог», — подумала она; но когда рука юноши легла на дверь, чувство матери заставило её обнять шею Маугли, отпустить его и снова обнять.
— Вернись! — прошептала она. — Сын ли ты мой, или нет, вернись, потому что я люблю тебя. Посмотри, он тоже печалится.
Мальчик плакал, видя, что человек с блестящим ножом уходит.
— Вернись, — повторила Мессуа. — Ни ночью, ни днём эта дверь не будет заперта для тебя.
Горло Маугли подёргивалось, точно на верёвках, и, казалось, он с трудом извлёк из него голос, когда ответил:
— Конечно, я вернусь.
— А теперь, — сказал Маугли, становясь на пороге подле ласково прижимавшейся к нему головы волка, — у меня есть на тебя жалоба, Серый Брат. Почему не пришли вы, Четверо, когда я долго звал вас? Это было так давно…
— Так давно? Это было всего в прошедшую ночь… Я… мы пели в джунглях новые песни, так как теперь время новых песен. Ты помнишь?
— Да, да.
— А когда мы спели все песни, — убедительно продолжал Серый Брат, — я побежал по твоему следу. Убежал ото всех, и как же я торопился! Но, о Маленький Брат, зачем ты ел, пил и спал среди людской стаи?
— Если бы вы пришли, когда я звал, этого не случилось бы, — сказал Маугли, ускоряя шаги.
— А что же будет теперь? — спросил Серый Брат.
