Владимир Даль - Похождения Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета
– – А есть одна особа,- так продолжала она, – есть одна особа, Христиан Христианович, которая очень вами интересуется; очень и много об вас расспрашивает, право; особа почтенная, молодая, павой ходит, очами поводит, а ни на кого кроме вас и глядеть не хочет. Что за красавица, что за разумница, скопидомка, хозяйка, распорядок знает, и таки не без позолоты, стало бы и на двоих, не только на одну! И уж мало ли за нею ухаживают, мало ли вот хотя и меня упрашивают: матушка Степанида Павловна, ручки, ножки, говорят, расцелую тебе – вот ей-богу, не дай господи с места сойти, говорят – только покриви, говорят, за нас душой, а я: нет, сударики мои, уж скажет ли, нет мне вот Христиан Христианович привет да ответ, так это кавалер отборный, пригожий, для него, говорю, постараться можно – а вы что, с вами что мне? много вас тут!..
Все это проговорила Степанида Павловна таким осторожным двуязычным голосом, что могла, по обстоятельствам, сделать из слов своих все что угодно: приступ был по-видимому решительный и вел прямо к делу; но если бы Христиан не подался нисколько, то она поворотила бы слова свои в шутку и уверила бы его, что ему-де таких невест и во сне не видать; но как Громобой наш, подперши бороду локтем от изумления, призадумался, то Степанида не медля ни минуты напустила на него всю стаю гончих своих, приударив языком во все лады и на все напевы. Зная слабейшую сторону Христиана после неограниченного самолюбия его, то есть крайность, в которой он теперь находился, она прямо перешла к тому, что особа, в которой столько добродетелей, завтра же выручит своего возлюбленного из беды, уплатит все долги его и оденет кругом ровно куколку выпускную, и будете вы с моей сударушкой жить да поживать, добра наживать – а ты, красавец, тогда и меня, сироту бесприютную, не забудешь, век станешь помнить и благодарить, бога за меня молить.
Христиан, скорчив такую рожу, будто ему пришлось лезть в петлю, еще-таки призадумался, не зная что делать при таком неожиданном приключении. Они остановились под деревом: умный Аршет присел подле, прислушиваясь, и в ожидании ответа вытянул хвост по земле и вытянул вперед шею, не сводя глаз со своего барина; Аршет не обращал никакого внимания на выставленную у дороги позади его черную доску и грозную надпись ее, которая строго запрещала ему вход в эти Елисейские поля, устроенные заботливым начальством собственно для людей; плотная барыня, прохаживавшаяся в отдалении с мешком и с огромным зонтиком, по-видимому одного мнения с Аршетом и привела с собою целую тройку подружек, родственных Аршету племен: один у нее пудель стриженый, другой нестриженый, а третий какой-то голован вроде бульдога. Еще подальше видите вы знаменитый храм, выстроенный на месте пруда, где потонул пьяный мужик. Сумбурский помещик, нечасто приезжающий в город, обошел сад посмотреть: все ли еще стоит на своем месте; остановившись перед храмом, над которым высится солнце с расписанным человеческим лицом, помещик наш любуется крылатым трубачом, для которого по-видимому собственно храм этот построен, потому что трубач со стоялом своим занимает все место внутри храма, так, что тут живому человеку некуда приступиться. Но обратимся к нашему Христиану: он все еще стоит в раздумьи, Степанида продолжает нашептывать ему сладкие речи, а он слушает и, наконец, увлеченный новостию своего положения и неожиданною помощию, ударил по рукам.
Кто же такова невеста его и откуда она вдруг взялась? Каким образом влюбилась в несчастного Христиана?
Невеста эта молодая вдова Ахтимнева, которую называли обыкновенно в Сумбуре просто ахти-мне. Она помещица не совсем дурного именья, но слухи насчет смерти мужа ее носились самые зазорные. Дело было темное. Мужа схоронила она лет тому шесть, и в продолжении этого времени вдовушка наша вела себя не так, чтобы заставить Сумбурцев – этих строгих ценителей нравственности – позабыть прошлое, а напротив, напоминала о себе почти ежедневно в позорном временнике Сумбура. Христиан, правда, и сам слыхивал прежде кое-что про эту ахти-мне, но, конечно, и во сне не видал, чтобы она сделалась ему столь близкою. Как утопленник Христиан ухватился нынче в отчаяньи за соломинку – и читатель, конечно, предвидит, что это последнее усилие его не спасет. Голова, расстроенная белой горячкой, сердце, измученное неудачами и бедствием всякого роду, отчаянное положение, из которого не было никаких средств выпутаться,- все это вместе заставило Христиана проглотить пилюлю, которая сверх того еще была вызолочена грубою, но удачною лестью.
На другой же день Христиану назначено было свидание с невестой, потому что дело было спешное с обеих сторон; ему грозили тюрьмой, а у ней был свой домашний спех. Христиан, решившись на такое спасительное дело, по-видимому ожил, повеселел, старался расписать будущность свою по возможности веселыми красками и, явившись к невесте от нетерпения и любопытства получасом ранее назначенного, наделал было большой тревоги. Ахтимнева, как приезжая, занимала в Сумбуре одну только небольшую комнату и по тесноте помещения не любила принимать посетителей иначе как поодиночке. Вот почему Христиан внезапным и преждевременным приходом озадачил так невесту свою, которая спешит ударить по рукам, чтобы его скорее ослепить и задобрить; бедный Христиан пренеловко принимает руку ее, глядит каким-то дурачком, улыбается с какою-то невольной ужимкой. Степанида Павловна также пришла заблаговременно, принарядившись очень моложаво, но никому не помешала, а напротив, много способствовала к тому, чтобы скрыть замешательство хозяйки и не показать расплоха, вот почему она и стоит с прелукавым взглядом за стулом невесты, как будто прикрывая или загораживая собою что-нибудь, хотя, кажется, за нею нет никого – а Христиан уставил неподвижные глаза свои как щука, зря прямо перед себя, и ничего не видит, не замечает. Будьте благонадежны, в свое время заметит.
Виольдамур истинно не успел опомниться, полагал, что он все еще думает, решиться ли ему или нет, размышлял, что начать, если отказаться – как был уже обвенчан и внезапно сделался отцом большого семейства. Пышной свадьбы Христиан не ждал и не желал, а потому и был доволен предложением невесты, чтобы уехать, не говоря никому ни слова, из Сумбура, обвенчаться в соседнем селе на половине пути и проехать прямо в Марушкино, в поместье невесты. Долги Христиана были уплачены, разрешение на выезд получено; итак, чета наша собралась не медля в дорогу и поехала. При укладке и других распоряжениях много помогал какой-то близкий родственник невесты, отставной штабс-ротмистр. Он же, как родной, ехал в одном экипаже с невестой, а Христиан, для приличия, особо, со свахой. Степанида Павловна во всю дорогу утешала его будущим благополучием. Через несколько часов приехали в село, где, к удивлению жениха, все уже было готово и чету нашу обвенчали. Христиан сам не мог постигнуть, как это сделалось и что с ним сталось – и правду сказать, не к лицу как-то ему было звание женатого человека и не пристало, как корове седло. К вечеру приехали в Марушкино – и Христиан увидел несколько запущенный господский домик и другие хозяйственные пристройки, которых хозяином назваться было ему довольно приятно. В первый раз после бедствия музыка пришла ему опять в голову, и он вообразил, что теперь исполнятся все золотые грезы его, осуществятся все мечты; теперь, когда он будет жить беззаботным помещиком, посвящая себя вполне своему искусству. Христиан знал, что у супруги его есть дети от первого мужа, с которым она впрочем жила очень короткое время, но не позаботился даже или, лучше сказать, не умел спросить, сколько их, а слышал только, что они остались в деревне. Вошедши под руку с супругой в комнаты, между тем как братец нес шаль ее и шляпку, бедный Христиан собственными глазами своими убедился, что и то и другое было в точности справедливо: шестеро ребят обоего полу, всех возрастов, начиная от девяти лет до девяти месяцев – рассчитывайте тут как хотите – встретили маменьку, которая не успела еще перецеловать их, представляя поочередно папеньке, как Христианом внезапно овладело какое-то ужасное чувство. Он остолбенел от ужасу и в страшном волнении спросил: "Как, все, это все ваши?" – "Да, все,- отвечала она, и морщины начинали сбегаться на ясном челе ее,- все; что же вы, что ли, их кормить будете? О чем вы беспокоитесь?.." Бедный Христиан все еще не мог опомниться; он схватил себя в отчаяньи за голову и, вытаращив глаза, начал спрашивать, указывая на всех поочередно: "И этот, и эта, и этот… все ваши?" Кормилица показалась в дверях и вынесла последнего, шестого; больше видно не было. Аршет смотрел каким-то дураком на полную избу ребят и, мотая ушами, будто хотел стряхнуть муху, прятался за своего господина. Явление это кончилось тем, что супруга скрылась в свои комнаты, хлопнула за собою дверью, а Христиан остался в зале. Можете себе представить, каким он дураком расхаживает из угла в угол, между тем как дворня суетилась около него, пробегая взад и вперед, то к барыне, то от барыни, не обращая никакого внимания на нового хозяина; по временам только, когда беготня утихала, так называемый человек высовывал осторожно голову свою из передней и рассматривал приезжего. Прошло часа полтора; хозяйка не показывается, братца не видать, Степаниды Павловны даже и не слышно. Смерклось; в покои барыни давно пронесли самовар с принадлежностию, а наконец и свечи, при чем Христиан был простым зрителем и видел только, как мальчик пролетел мимо его иноходью и, съехавшись в дверях нечаянно с девкой, которая насунулась из-за угла, ударил ее огромным медным шандалом в лоб так, что подсвечник покатился, а сальная свеча свайкой уткнулась в пол; девка посчиталась с мальчиком за это, вовсе не стесняясь присутствием хозяина-гостя, двери опять затворились, и все стихло. Виольдамур решительно не знал, что делать и как к чему-нибудь приступить. Положение его было так странно, так ново для него, что он не умел в нем найтись. "Нельзя же мне век сидеть в этом глупом положении,- думает он,- невероятно даже, чтобы мне пришлось ночевать здесь, как на почтовой станции",- а между тем он и не понимал, какая тут может быть развязка и чем все это может кончиться. Не хотел он идти к дражайшей половине своей: он не привык еще к мысли, что он действительно женатый человек и что жена его тут, через две комнаты от него; он по чувству смотрел на все, что его окружало, как на чужбину; сватовство и женитьба казались ему каким-то несвязным, бессмысленным сном – он упал в изнеможении на диван, закрыл глаза, в ушах у него зазвенело, и несвязные образы летали вокруг него впотьмах. Вдруг в глазах его посыпались искры, его обдало светом, и знакомые чертенята потянулись перед ним вереницей, один гаже и страшнее другого. Бедняку показалось, что он в белой горячке и сидит еще в больнице под чубарым одеялом, где каждая картина рисовалась в глазах его исковерканным чёртиком нового склада и строю; Христиан вскочил в бешенстве, срывая платок с шеи – и перед ним стояла, сладко улыбаясь, Степанида Павловна со свечою в руках. "Что же вы это, Христиан Христианович, видно, устали с дороги, присели себе в уголок,- разве так молодые делают на новоселье? Пойдемте, батюшка, да положите с супругою-то по поклону перед образом, помолитесь господу богу, да и милости просим: не чужой же вы тут человек, слава богу, домой чай приехали, а не в гости … смотрите-ка, ведь домик хоть куда, не обманула я вас, батюшка, не бойтесь, а завтра и ухожи посмотрите, полюбуетесь, и деревеньку обойдете, и поля объедете… Что же вы так не … невесело смотрите?"
