Эсфирь Эмден - Дом с волшебными окнами. Повести

А вот и Галя — самая лучшая школьная подруга Марины — смотрит на неё и улыбается. Выросла как будто, загорела. А волосы у неё выгорели — совсем белые стали!

— Ну, как дела, Марина? — спросил Алексей Степаныч, подкручивая колки Витиной скрипки. — Пьесы готовы?

— Что вы, Алексей Степаныч! — сказала Марина, переглядываясь с Галей.

— А я-то думал — пятнадцатого сыграешь, на самом первом концерте.

И, как всегда, было непонятно, шутит он или говорит серьёзно.

— Ну, Витя, покажи нам, как играют на первом уроке. Ну-ка, ну-ка, гамму соль мажор — и без единой фальшивой ноты.

Витя начал играть и сейчас же сбился.

— А лень твоя как? За лето выросла? — вдруг спросил Алексей Степаныч.

Витя промолчал.

— Что же ты молчишь? Ты-то вырос, а лень твоя как?

Ученики засмеялись.

Марина переглянулась с Галей. Ей очень хотелось поговорить с подругой. Не подождать ли им своей очереди в коридоре? Там есть такая хорошая скамейка у окна.

— Алексей Степаныч, можно нам с Галей подождать в коридоре? — спросила она.

Алексей Степаныч кивнул головой:

— Идите. С Галей я уже побеседовал, а тебя позовёт Витя.

Девочки тихонько вышли из класса и сели на скамейке у окна.

— Ой, Галка, как я рада! — сказала Марина. — Хорошо было в Артеке?

— Очень хорошо!

— Счастливая! — сказала Марина. — Ты мне потом всё расскажешь. А у нас тоже хорошо было. Знаешь, я в колхоз ходила работать с ребятами из пионерского лагеря! Мы сено помогали убирать. И за грибами ходила.

— Занималась?

— Немножко. — Марина посмотрела на Галю и смущённо сказала: — Знаешь, я совсем мало играла. Разленилась. Алексей Степаныч, наверно, будет ругать.

— Нет, а я — два часа каждое утро.

— И в Артеке?

— Ну конечно. Я там на большом костре играла.

— И не испугалась? Вот молодец! — И Марина начала, смеясь, тормошить подругу.

Галя тоже засмеялась и тихонько отстранила Марину.

— Ты не бойся, — сказала она. — Алексей Степаныч сегодня занимается не строго, так только — проверяет. Марина, он мне какой концерт сегодня дал! Знаешь, какой трудный и какой красивый! Боюсь — не сыграю.

— Обязательно сыграешь! А ты не слыхала, кто у нас будет вместо Веры?

— Говорят, её подруга, Оксана.

— Да-да, мне Мая писала, что подруга. Только не написала кто. Она в каком классе учится — в девятом?

— В девятом. Пианистка.

— Жалко, что пианистка! — вздохнула Марина. — Лучше бы скрипачка, как Вера. Хотя ничего. Если она хорошая — это неважно. А кто у нас классная руководительница?

— Говорят, Александра Георгиевна. И русский язык — она. По другим предметам — тоже новые учителя.

— Ясно, ведь пятый класс. А интересно как! Пойдём, Галя, посмотрим всё!

— Я уже всё видела. Знаешь — в зале цветов сколько, и ещё одну нотную доску поставили, а для комиссии — стол, длиннющий!..

Девочки заглянули в зал — он показался им ещё светлее и наряднее, чем раньше. Глинка и Бах взглянули на них с портретов: Глинка — приветливо, а Бах… Марине показалось, что он что-то знает о том своём концерте, который доставил ей в прошлом году столько мучений.

Марина потянула Галю за руку. Они обежали все коридорчики и закоулки, такие знакомые им с прошлых лет.

В конце тёмного коридорчика, рядом с их классом, — комната мастера. Девочки тихонько заглянули туда.

Старый мастер Иван Герасимович не заметил их — он внимательно разглядывал чей-то пострадавший, почти безволосый смычок. В углу торжественно высился контрабас. Рядом с ним — виолончели, мал мала меньше: для старших, для средних и для самых маленьких. И кругом — на стенах, на столе, на коленях у Ивана Герасимовича — скрипки, тоже разного размера.

Девочки сбегали и на второй этаж.

Из-за дверей классов слышались звуки роялей, скрипок, голоса учителей.

Вот они и снова в школе.

— Ну, пойдём — Витя уже, наверно, кончил, — сказала Галя.

Девочки сбежали по крутой лесенке вниз, к своему классу, и прислушались: звуков скрипки не было слышно, значит, можно входить. Они осторожно приоткрыли дверь и на цыпочках пробрались к роялю.

За большим роялем было любимое место всех учеников. Там они слушали игру товарищей и тихонько делились впечатлениями.

Но Марина не успела устроиться там поудобней — Алексей Степаныч оглянулся на неё:

— Ну, Марина, бери скрипку!

4. НАЧАЛО ГОДА

Марина открывает футляр. Футляр у неё старый, заслуженный, как говорит Алексей Степаныч. Немало, наверно, учеников открывало его с волнением перед уроком или концертом и закрывало с огорчением или радостью. Уголки потёрлись, обивка отклеилась.

Марина уже не раз чинила футляр, но у неё никогда не хватало терпения аккуратно закончить эту работу.

Она вынула из футляра скрипку и подошла к пюпитру. Знакомый холодок волнения пробежал по спине. Стало и весело и немного страшно.

Вот так бывает, когда отвечаешь у доски и весь класс смотрит на тебя и слушает.

Но, когда берёшь в руки скрипку, это чувство делается ещё сильней.

— Дай-ка ля, — сказал Алексей Степаныч, и Марина стала настраивать скрипку.

— Ну, что же мы будем играть? — задумчиво спросил Алексей Степаныч, когда Марина положила на плечо настроенную скрипку. — Да как же ты стоишь? Стань свободней! Скрипку выше! Всё-всё забыли за лето, как маленькие!

— Гамму? — спросила Марина, становясь по всем правилам.

И зачем это Алексей Степаныч ей, большой девочке, делает такие замечания при всех, да ещё при малышах! Вот всегда он так…

— Да, конечно, гамму. Но я хочу тебя спросить, что мы будем играть в году?

— А я не знаю, — сказала Марина насторожённо. (У Алексея Степаныча были хитрые глаза, он явно что-то затевал.) — Летние пьесы? Те, что я сама играла летом?

— Нет, — сказал Алексей Степаныч, — эти отложим. Галя, давай-ка сюда свои ноты… нет, не эти, не этюды, а концерт.

И он поставил перед Мариной на пюпитр ноты. Марина даже ахнула: этот концерт, такой трудный!

— Алексей Степаныч, — сказала Галя, — Алексей Степаныч… — повторила она, и голос у неё задрожал.

Алексей Степаныч серьёзно посмотрел на Галю, поправил ноты на пюпитре и сел за свой стол.

— Что такое, Галя? Что ты хочешь сказать?

— Алексей Степаныч, как же так? Ведь вы дали этот концерт мне!

— И тебе, и Марине, и еще Лёне, — ответил Алексей Степаныч. Он перелистывал классный журнал и как будто не замечал волнения девочек. — Вот Лёни почему-то нет в классе, а я и ему те же ноты приготовил.

Это было то, чего больше всего не любили и чего боялись ученики. Один и тот же концерт!

Галя упрямо нахмурилась и закусила губы; у неё готовы были брызнуть слёзы.

Ведь Алексей Степаныч обещал ей этот концерт ещё прошлой весной! Когда играет ещё кто-то, пропадает всякая радость от игры: слушаешь в классе одно и то же по сто раз, и всё надоедает. И потом, ведь она играет лучше Марины, — почему же одна и та же вещь?

А Марина смотрела в ноты: какие трудные, ничего не понять! Сейчас придётся разбирать при всех… А как это играть — непонятно.

Не дождавшись ответа, Галя выбежала из класса...

Алексей Степаныч посмотрел на Марину, потом на Галю.

— Ну-ка, Галя, покажи Марине, как играется начало, — сказал он.

Но Галя опустила голову и молчала.

— Алексей Степаныч, я сама попробую… — робко сказала Марина.

Галя исподлобья взглянула на Марину.

— Можно мне уйти? — спросила она и, не дождавшись ответа, выбежала из класса.

Алексей Степаныч покачал головой:

— Вот так подружки! Ну, об этом после… А теперь, Марина, без страха — в путь!

И Марина робко и неуверенно взяла первую ноту. Глаза её напряжённо всматривались в ноты, коротенький нос морщился. Но, одолев первую строчку, она стала смелей — ясная и красивая мелодия захватила её. И, кажется, всё это не так уж трудно!

Разобрав вместе с Мариной несколько строчек, Алексей Степаныч взял у неё из рук скрипку.

Учитель всегда показывал своим ученикам то, что они должны были играть, и Марина привыкла к этому, привыкла и к игре Алексея Степаныча — такой артистической и вместе с тем такой доступной ей.

Потому что для учеников Алексей Степаныч играл не так, как на эстраде. Для каждого ученика он играл так, как тот смог бы сыграть, если б очень постарался. И поэтому игра его была понятна и близка детям.

Но сегодня Марина услышала в игре Алексея Степаныча что-то новое. Он играл для неё шире, свободнее, глубже, чем раньше. Его игра словно говорила ей: ты выросла, Марина, теперь ты должна играть по-другому.

И, словно подтверждая это, Алексей Степаныч сказал:

— Да, ты уже большая девочка, Марина, — пора подумать о настоящей музыке.