Сергей Козлов - Всё-всё-всё о Ёжике
— А ты сам откуда? — спросил Ёжик.
— Я — здешний. Мама у меня куница, от неё — хитрость.
— А папа? — спросил Медвежонок.
— Папа — бобр. Всё плотины строил.
— Значит, ты — хитрый? — спросил Ёжик.
— Смышлёный, — сказал Кукуня. — Я — смышлёный, трудолюбивый, люблю поспать, поесть, поплотничать, повеселиться…
— И плавать любишь? — спросил Ёжик.
— И плавать.
— А кувыркаться?
— Нет, — сказал Кукуня. — Кувыркаться не люблю. У меня от этого голова болит.
Они сидели посреди туманного леса в беседке, которую построил Кукуня.
Накрапывал дождь, пахло землёй и листьями.
— А что ты ещё любить? — спросил Медвежонок.
— Черёмуху.
— А ещё?
Кукуня задумался. Он был небольшой зверёк с маленькой головой и мохнатыми лапами. Больше всего он походил на собаку таксу, если бы она надела пушистые валенки.
— А ты откуда пришёл? — спросил Ёжик.
— Из-за реки.
— А зачем построил вот эту?.. — Медвежонок не знал, как назвать беседку.
— Не знаю. Где-то видал, — сказал Кукуня. — Дождь не мочит, а стен нет.
— А если ветер?
— В дом уйду.
— А где дом?
— Построю.
— Ты к нам надолго? — Медвежонок обошёл Кукуню и даже потрогал его лапой.
— А что?
— Интересно, — сказал Ёжик.
— Посмотрю, — сказал Кукуня. — Понравится — останусь, не понравится — уйду.
— А куда? — спросил Медвежонок.
— Мало ли! Захочу — вернусь к себе за реку, захочу — пойду дальше.
— А куда? — спросил Ёжик.
— Пойду к белым медведям, к песцам. Меня северные олени любят.
— А ты и на севере был?
— Был.
— И на юге?
— Везде. Я даже на Ките плавал.
— Врёшь! — сказал Медвежонок.
— Я старый, — сказал Кукуня. — Годы мои большие. Чего мне врать?
— А сколько же ты живёшь? — спросил Ёжик.
— Лет 300, — сказал Кукуня. — А может, 500. Не помню.
— Мою бабушку помнишь?
— А как же! Славная была Ежиха.
— А моего дедушку?
— Печальный был Медведь, — сказал Кукуня. — Всё на скрипке играл.
— Правильно! — воскликнул Медвежонок. — У меня и скрипка в шкафу осталась.
— Бери, говорит, Кукуня, свою скрипку. Сыграем!
— Это кто говорит?
— Это твой дед. Мне.
— А ты и на скрипке можешь?
— А мне — что топором, что на скрипке.
И Медвежонок уточкой полетел домой и вернулся со скрипкой. Пока он бегал, Ёжик ни о чём не спрашивал, а только глядел на Кукуню во все глаза.
— Ну-ка, давай скрипку!
Кукуня потрогал струны, взмахнул смычком — скрипка запела. Кукуня играл по-деревенски — просто и от души. Скрипка то плакала, то хохотала. И Медвежонок с Ёжиком то сидели, насупившись, то пускались в пляс.
— Нет, лапа не та, — вздохнул Кукуня, опуская смычок. — Эх, бывало, сядем с дедом твоим на два пенька, да как грянем, как потащит, потащит он вверх, а я — кругами хожу. Волки плакали.
— Куда потащит? — спросил Ёжик.
— Кого?
— Ну, туда… Душу.
И Кукуня снова взял скрипку и заиграл так, что Ёжик с Медвежонком заплакали.
— Хороший у тебя дед был, — сказал Кукуня. — Редкий Медведь, жаль только, моя скрипка сгорела.
— Бери, — сказал Медвежонок. — Бери дедушкину!
— И никуда не уезжай, — сказал Ёжик.
Кукуня зажмурился, посидел так с закрытыми глазами, взял скрипку — и накрапывающий дождь, и лес, и туман — всё смешалось с запахом земли и листьев, и беседка, построенная Кукуней, вместе с друзьями уточкой поплыла над землёй.
Урюк
— А можно сказать — бушует весна? — спросил Ёжик.
— Конечно!
И Заяц понёсся через лес, и Ёжик с Медвежонком следом.
Заяц прискакал к дикой вишне.
— Глядите! — сказал Заяц. — Как снег!
— Цветёт, — сказал Ёжик.
— Пахнет…
— Нюхайте! — сказал Заяц.
И все стали подпрыгивать и нюхать.
— Снегом, — сказал Медвежонок.
— Свежестью!
— А почему — бушует? — Ёжик остановился. — Ведь когда бушует — всё свищет, летит?
— А дожди? — сказал Заяц. — А птицы?
— Верно! Дожди — летят, птицы — свищут!
— И облака, — сказал Медвежонок. — Облака тоже летят.
— И бабочки!
— При чём здесь бабочки?
— Как? А цветы? — и Заяц показал на вишню.
— Персики, — сказал Медвежонок. Знаешь, как персики цветут? Урюк!
— Нет у нас персиков!
— Сирень, — сказал Ёжик. — Вот уж цветёт!
— Сирень — сиреневая, при чём здесь вьюга?
— А белая?
— И липы, — сказал Заяц. — Отцветут, и лепестки так и летят.
— Вместе с яблоневыми…
— И урюк! — сказал Медвежонок.
— Отстань ты со своим урюком!
— Как метель! — Медвежонок хотел, чтоб не забыли урюк.
— И дожди! — крикнул Ёжик.
— И облака!
— И черёмуха!
— И слива!
— И черешня!
— И вишня!
— Вот потому-то — бушует!
— Не-а, — сказал Медвежонок. — Уж если кто по-настоящему бушует, так это — урюк!
Сова-сова
В эти самые лучшие часы, когда солнце уже садится, но ещё не наступили сумерки и от деревьев на снегу — длинные глубокие тени, — в эти часы Ёжик садился у окна и мечтал.
То же самое делал Медвежонок.
А у Зайца не было сил мечтать, потому что Заяц просто не мог сидеть на месте.
Вот и сегодня он сперва сбегал к Ёжику, потом — к Медвежонку, и обоих застал сидящими у окна, глядящими в затухающий лес.
— И птицы не поют! — огорчился заяц. — Поговорить не с кем.
Белка сидела у печки с вязанием.
Хомячок съел кашу и теперь пил компот.
Филин ещё не проснулся.
И Волк видел последний сон.
«Взойдёт луна, вылезет на поляну и — завоет», — подумал Заяц.
Он знал, что Ёжика с медвежонком сейчас трогать нельзя; с Белкой и Хомячком — скучно; и поэтому Заяц один прыгал по остывающему насту и просто не знал, куда себя деть.
С Лисой у Зайца сложились особые отношения, и поэтому он решил сбегать к Лисе.
— Лиса-Лиса, бон суа! — сказал Заяц.
— Бон суа! Добрый вечер, Заяц!
У Лисы была французская бабушка, и она учила Зайца по-французски.
— Коман са ва? Как дела? — спросил Заяц.
— Са ва комси комса. Так себе, — сказала Лиса.
— Сова-сова, — обрадовался Заяц. — Так себе.
— Учи, — сказала Лиса.
И Заяц полетел по лесу, повторяя:
— Сова-сова! Сова-сова! Сова-сова!
— Тебе чего? — спросил Филин. — Чего надо?
— Ничего, — сказал Заяц.
— А чего зовёшь?
— Я тебя не звал.
— Как же не звал? — рассердился Филин. — Прыгаешь, кричишь: «Сова! Сова!» Это я же!
— Это по-французски — так себе! — сказал Заяц.
— Это я — так себе?
— Нет, это по-французски «так себе», а ты — очень и очень хороший!
— То-то, — сказал Филин. — А что будет по-французски Волк-волк?
— Ещё не знаю.
— А Лиса-лиса?
— Надо спросить. Сбегаю и спрошу.
«Сова-Сова!» — пол по дороге к Лисе Заяц и с порога спросил:
— Сова-сова — так себе, а Лиса-лиса?
— Не сова-сова, а са ва комси комса, — сказала Лиса. — А Лиса-лиса — это я, и больше никто.
— А Волк-волк?
— Волк-волк — по-французски ничего не значит.
«И всё-таки что-то здесь не так, — зубря „сову-сову“ и в третий раз огибая лес, на бегу думал Заяц. — Сова-сова — так себе, значит, а Волк-волк — ещё хуже».
Он до того задумался, к тому же, не переставая вопил «сову-сову», что не заметил Волка.
— Ты кого славишь? — схватил Зайца Волк.
— Сова-сова — так себе! — выпалил Заяц.
— Вот именно! Кому она нужна, твоя Сова? Бегай и кричи: Волк! Волк!
— Что ж мне тебя кричать, когда ты ничего не значишь?
— Я?
— Ну да. Для французов ты — тьфу!
«Неужто Волк для них — ничто?» опечалился Волк. Он так расстроился, что даже отпустил Зайца.
— Совсем, — горько вздохнул Заяц. — Представляешь, Волченька, ты — Волк, а тебя как будто и нет.
— Ничего, Заяц, — сказал Волк. — Это, может, меня у французов нет, у них и леса-то нет. Зато здесь мы с тобой — у-ух!
— Ух! — кивнул Заяц.
— Ну, беги, — потрепал по ушам Зайца Волк. — Тянись к знанию.
И, по-волчьи осклабившись, показал страшные зубы:
— Беги-беги! Учись! Пусть знают наших!
И Заяц, ликуя, помчался по лунному лесу, зовя Сову-сову — хищную птицу, которая, может, там, у французов, и означает ни то ни сё, ни так ни сяк, так себе, а у нас — тихую жуть.
Солёные ножки
— Почему ты всё знаешь, Заяц?
— От бабушки. Если б вы знали, какая у меня была бабушка!
— И считать тебя научила?
— И считать.
— И писать?
— И писать.
— А мой дед, — сказал Медвежонок, — всё на печке сидел. А бабка ему ножки солила.
— Как это?
— Нагреет воды, выльет в ушат, туда — соли и золы из печки.
— Зачем? — спросил Ёжик.
— Для здоровья. Бывало, скажет: «Ну, Медведюшка, давай ножки солить!» Дед обрадуется — очень он это любил.
