Галина Красовская - Серебряное дерево
Жалко Булыгану расставаться с камнями, но делать нечего. Щёлкнув от досады каменными зубами, он пообещал Гнилушке щедрую плату.
Глава одиннадцатая.
ГНИЛУШКА СОВЕРШАЕТ НОВУЮ ПОДЛОСТЬ
Оседлав Ядозуба, Гнилушка отправился в Свирелию. Он прокрался к озеру и из-под чешуи Ядозуба вытащил семь длинных змей. От их жала мог мгновенно умереть кто угодно, но только не Гнилушка. Его змеи не кусали — боялись отравиться.
На озере никого не было. Гнилушка поднёс к воде змей и что было силы нажал каждой на горло. Змеи раскрыли рты, и с чёрных их языков в голубую воду полились жёлтые струйки яда.
Спрятав змей, Гнилушка стал ждать птиц.
Наконец показалась гусиная стая во главе с вожаком. В клюве каждого гуся виднелось по три крупных зёрнышка.
Гнилушка сложил губы трубочкой и засвистел, точь-в-точь, как это делал Чик.
Гуси удивлённо глядели на Гнилушку, в нерешительности кружась над озером. Но, услыхав знакомый свист, они успокоились и спустились пониже.
Тут Гнилушка напустил мёду и масла в глаза и обратился к птицам с такими словами:
— Оставьте семена здесь и слетайте сегодня ещё разочек... Так просил ваш дружок Чик. Нам понадобилось много семян... А пока отдыхайте, милые птички, пейте эту прекрасную водичку...
Снова удивились гуси — никогда Чик не заставлял их делать по два перелёта в день. Встревожился умный вожак. «Но ведь Чик сказал: люди — друзья птиц», — успокоил он себя, и по его знаку вся стая доверчиво опустилась на берег.
Гуси бережно сложили семена в кучку и бросились в воду. Они купались, ныряли, пили, а потом отряхнулись и взвились в небо.
Птицы улетали, не оглядываясь, и потому не видели, как криво усмехался, глядя им вслед, Гнилушка.
Чик издали заметил летящую прочь стаю и сразу заподозрил неладное. Вскочив на Аргамака, он заспешил к озеру.
Гнилушки с Ядозубом, конечно, уже и след простыл, а на берегу лежала кучка семян, о которых Гнилушка впопыхах забыл.
— Странно, — удивился Чик, — почему гуси не подождали меня? Ладно, завтра узнаю, в чём дело.
Но птицы не появились ни завтра, ни послезавтра. Отлетев немного от Свирелии, один гусь за другим стали падать и, падая, умирали. Дольше других держался вожак, но и он скоро упал.
Погибая, обманутые птицы проклинали зловещее озеро и людей.
— Слушайте, птицы, — обращался умирающий вожак к летящим мимо стаям, — я всегда твердил, что люди — наши друзья, но сейчас я говорю: если не хотите погибнуть, не верьте людям, птицы! Свирелия — страна зла и смерти...
Весть о том, что люди предали птиц, распространилась по всем лесам.
— Да, да, людям ни за что нельзя верить, они за добро платят злом, — повторяли птицы.
После этого печального случая они стали облетать Свирелию стороной и никогда уже не раздавались в свирельском небе их звонкие голоса. Птица Секретарь и та не захотела больше служить Лягушонку и улетела.
Одиноким, печальным стоял молодой свирельский лес без птиц. Даже воробьи приуныли и перестали ссориться и шуметь попусту.
Глава двенадцатая,
ПОЛНАЯ ПЕЧАЛЬНЫХ И РАДОСТНЫХ СОБЫТИЙ
— Теперь людишки уберутся из Свирелии! Что значит, я взялся за дело! — хвастался Гнилушка.
Он сгрёб драгоценные камни и пересчитал их.
— А не уберутся, — добавил он, — мы успеем натворить ещё кое-что.
— А что же мы будем творить, мой славный советник? — спросил Булыган, нетерпеливо впиваясь в Гнилушку взглядом.
— Плати ещё триста драгоценных камней и ни о чём не беспокойся, — ответил главный советник. — За тебя буду думать я!
Выбрал Гнилушка ночь потемней и оседлал Ядозуба. В один карман сунул он спички, в другой посадил семьдесят семь зловредных жуков Усачей.
Доехав до свирельского леса, Гнилушка прокрался в чащу.
Чиркнул спичкой — и задымились, вспыхнули сухие веточки, взвился над тополями огненный язык.
Ядозуб завертел было своим хвостом, чтобы поднять ураган, но в тот же миг вспыхнула метёлка на его хвосте, и Ядозуб с шипением бросился удирать.
Огонь трещал, лизал головы, руки, бока деревьев. Деревья протяжно стонали, истекали почерневшей кровью. А Гнилушка, видя их мучения, хихикал и горстями разбрасывал во все стороны Усачей.
— Не спалит деревья огонь, так сгрызут их Усачи! — приговаривал он, подёргивая носом. — Птиц нет — Усачам раздолье...
А в это время в другом конце леса старый Хвойка, мучаясь от бессонницы, вышел из сторожки и уселся на пенёк подышать свежим воздухом.
— Что это? Посветлело, будто уже день... И вроде дымом пахнет... — пробормотал Хвойка.
Ещё раз принюхавшись, он засуетился, нацепил очки на нос, вложил в ухо аппарат Фитилька.
— Так и есть!.. Беда!
Хвойка схватил винтовку, заряженную крупной солью, и кряхтя побежал в ту сторону, откуда доносились треск и запах дыма.
Огонь бросался с дерева на дерево. Одни из них падали мёртвые, другие, все в ожогах и ранах, ещё крепились, стояли.
Гнилушка глянул на самый красивый тополь, у которого запылала верхушка, пнул его ногой и уже повернулся, чтобы убраться прочь, как вдруг раздалось: паф! паф! паф!
Это настигли Гнилушку Хвойкины выстрелы.
Завертелся злодей волчком, покатился по земле.
И в этот же миг тополь, собрав последние силы, проскрипел что-то, резко наклонился и всем своим пылающим телом рухнул на Гнилушку.
Примеру тополя последовали и другие деревья.
Гнилушка пронзительно взвыл и заклубился бурым зловонным дымом.
И поднялась над горящим лесом бурая туча, подхватил её ветер и погнал прочь.
Хвойка, растерявшись, глянул вслед туче, глянул на своё ружьё и пробормотал:
— Ага! Так ему, злодею, и надо!...
А потом, повторяя: «Пожар!.. Вот беда-то!» — бросился затаптывать горящие ветки.
Огненные языки уже опалили Хвойке бороду, хватали его за рукава, забирались в сапоги, но бесстрашный Хвойка, задыхаясь и выбиваясь из сил, всё топтал и топтал огонь.
Над Свирелией уже вставал рассвет. А свирельцы так бы и спали, не зная о беде, если б не Аргамак.
В эту ночь Аргамак с Желтопузиком вышли поохотиться на змей — просто так, для своего удовольствия. Желтопузик увидел, как Ядозуб шарахнулся от огня, и пополз вслед за ним, чтоб узнать, сгорит у него весь хвост или только метёлка. А Аргамак, испугавшись пожара и Хвойкиных выстрелов, запрокинул безрогую голову и тревожно закричал. От крика оленя всполошились ослики и верблюды, проснулись свирельцы.
Все бросились в лес.
Одни стали хлопотать около чуть живого Хвойки, другие засыпали огонь песком, третьи носили из канала воду.
— Достать водомёт! — приказал Лягушонок. Фитилёк бросился к накрытому чехлом ящику, который возбуждал любопытство свирельцев, и вытащил оттуда не то какой-то душ, не то военный автомат — что-то железное и с длинным шлангом.
— Секретное оружие — и, пожалуйста, показывай его всем раньше времени! — ворчал Лягушонок, прикрепляя к водомётному шлангу насос.
Конец шланга свирельцы спустили в канал и стали качать насосом воду.
Из водомёта долго била сильная струя, и огонь, наконец, сдался.
В золе Лягушонок нашёл красные рубиновые сапоги, и свирельцы догадались, чьих рук дело этот пожар.
Хвойка сбивчиво рассказал, как всё было, и свирельцы попросили у него прощения за то, что потешались над ним за его рассказ о красных каменных сапогах.
— Молодец, Хвойка! Не дал злодею удрать! — радовались свирельцы.
— Опять подвела наша беззаботность, — печально сказал учитель Минус. — Следовало ожидать, что Гнилушка не станет сидеть сложа руки... Надо было выставить охрану на границу Свирелии.
Только теперь все разглядели как следует, что натворил огонь.
Всюду лежали спалённые деревья, и на этом чёрном кладбище стояла чудом уцелевшая сосенка. Она была смертельно напугана, и с обожжённых ветвей её на землю падали чёрные слёзы.
Каково было видеть это добрым свирельцам! Виолка потихоньку всхлипывала, Коренёк добела сжимал могучие кулачищи, а Лягушонок нервно крутил чуб.
— Что же теперь будет? — растерянно спрашивали свирельцы друг у друга. — Нет семян, нет птиц, нет эликсиров... Бедная роща, теперь её не спасти!..
Но тут вдруг — какая радость! — на горизонте показались три пропавших верблюжонка с баками и тюками на спинах.
Оказывается, полежав и охладившись водой, что пролилась из бачков, верблюжата приободрились, раскидали барханы, подкрепились колючками и отправились догонять свирельцев. Зоопарковские верблюжата не знали дорогу в Свирелию. Они так долго блуждали по пустыне, что натёрли себе мозоли на пальцах и даже на коленках, так как им частенько приходилось ложиться отдыхать.
Свирельцы бросились обнимать верблюжат — никто уж не надеялся увидеть их в живых. Только Лягушонок принялся отчитывать путешественников за самовольство.
