Орден Жёлтого Дятла - Лобату Монтейру Жозе Бенту Ренату

Донна Бента сделала испуганное лицо:

— Что с тобой, девочка, ты бредишь?

— Майор Жаба? Но он, кажется, не собирался.

— Какой майор, какая жаба, господи! Приезжает Педриньо, мой внук, сын твоей тети Антоники, твой двоюродный брат.

Носишка запрыгала от радости:

— А когда приезжает мой брат?

— На днях. Прибери хорошенько комнату и постирай, что ли, эту куклу… Ну где это видано, чтобы у большой девочки была такая грязная кукла!

— Ну, уж я тут не виновата, знаете! — сказала Эмилия, впервые открыв рот с той минуты, как они вернулись домой.

Донна Бента так перепугалась, что чуть было не упала со своего низенького стула с подпиленными ножками. Повернувшись в сторону кухни, она дрожащим голосом позвала:

— Идите скорее сюда, Настасия! Посмотрите, какой феномен…

Негритянка показалась на пороге, вытирая руки о передник:

— Чего вам, сеньора?

— Носишкина кукла говорит!

Негритянка добродушно улыбнулась своими толстыми губами:

— Никак нельзя, чтоб она говорила, что вы, сеньора! Да такого испокон веку не случалось. Носишка ваша просто обманщица, и все тут.

— Сама ты обнамщица! — яростно крикнула Эмилия. — Говорю и буду говорить, вот что! Раньше не говорила, потому что была немая, а доктор Утятка дал мне такой шарик, я проглотила и стала говорить. И всю жизнь буду говорить, понятно?

Тетушка Настасия даже рот раскрыла:

— А ведь говорит, а, сеньора! Как человек говорит! Господи, помилуй нас! Конец света, да и только…

И добрая негритянка прислонилась к стене, чтоб не упасть.

Глава 5.

Жабутикаба.

Вернувшись домой из Страны Прозрачных Вод, Носишка никак не могла успокоиться. Каждую ночь видела она во сне Принца Серебряную Рыбку, доктора Улитку, донну Паучиху и других своих новых друзей.

Она их все время вспоминала, и Эмилия тоже. Кукла говорила уже совсем хорошо, но более упрямого существа свет не создавал. Ни разу не сказала она «доктор Улитка», а все: «доктор Утка», или уж в крайнем случае «доктор Утятка».

Носишка смеялась: «Ну кто справится с этой сумасшедшей!»

Донна Бента тоже привязалась к кукле: выходки Эмилии, ее нелепые и всегда неожиданные «идеи» очень развлекали старушку. По вечерам она брала Эмилию на руки и рассказывала ей сказки и разные истории. О, никто так не любил слушать истории, как упрямая маленькая кукла! Целый день она клянчила: «Расскажите мне историю про этот шкаф!» Или: «Какая это птичка кричит?… Ах, кукушка… Расскажите мне историю про кукушку!» Когда она узнала, что к ним на все лето приезжает Педриньо, внук донны Бенты, то стала тотчас же просить, чтобы ей рассказали его историю.

— Но у Педриньо нет еще никакой истории, — отвечала донна Бента смеясь, — это мальчик десяти лет, он никуда не выезжал из дому, кроме как сюда, к нам, и поэтому еще ничего особенного не сделал и ничего особенного не видал. Какая же у него история?

— Миленький ответ! — возмутилась Эмилия. — А вон та книжка в красной обложке, которая у вас на полке лежит, тоже никуда из дому не выезжала, но в ней ведь больше десяти историй!

Донна Бента повернулась к тетушке Настасий:

— Эта Эмилия говорит столько глупостей, что голова кругом идет!

— Это потому, что она из тряпок, сеньора, — объяснила тетушка Настасия, — и из простой такой материи, бумажной. Если б я знала, что она станет говорить, я б ее лучше из шелка сшила или хоть из того шерстяного лоскутка, что остался от вашего платья, знаете?

Донна Бента посмотрела на тетушку Настасию в задумчивости, находя, что это объяснение слегка смахивает на «идеи» Эмилии…

В эту минуту показалась Носишка с письмом в руке.

— Письмо от тети Тоники, бабушка! — сказала она. — Наверно, пишет, в какой день Педриньо приедет.

Донна Бента вскрыла конверт и прочла письмо: Педриньо должен был приехать через неделю.

— Еще целая неделя? — огорчилась Носишка. — Как долго! А мне так хочется рассказать ему про Страну Прозрачных Вод!…

— Что это еще за страна? Ты мне ни о чем таком не говорила, -удивилась донна Бента.

— Не говорила и не скажу, потому что вы все равно не поверите. Ах, бабушка, что за страна! Сколько там чудес! А коралловый дворец — да такой можно только во сне увидеть!… Нет, нет, вы с тетушкой Настасией все равно не поверите. Вот Педриньо поверит, я знаю. Когда он приедет, я ему все расскажу, все, все…

Донна Бента действительно никогда не верила чудесным историям Носишки. Она всегда смеялась: «Это она во сне видела!» Но, с тех пор как Эмилия научилась говорить, донна Бента стала задумываться и както раз сказала своему другу, тетушке Настасии:

— Это такое чудо, Настасия, просто не знаю, что и думать: мне начинает казаться, что и другие Носишкины истории — не только сны.

— И я так считаю, сеньора, — отозвалась добрая негритянка. — Я тоже раньше-то не особо верила, а теперь так просто диву даюсь. Ну где ж это видно, чтоб куколка, которую я сама, вот этими руками, сшила из тряпок, -и вдруг разговоры разговаривать!… Как человек!… Не знаю, не знаю, сеньора, или мы стареем, или пришел конец света!…

И старушки смотрели друг на друга, укоризненно качая головами.

Носишка ужасно не любила ждать: приедет, не приедет, когда приедет… Терпенье лопается… У нее, наверно, совсем бы испортилось настроение, если бы к этому времени не поспели жабутикабы. Ах, какие они вкусные! В саду у донны Бенты росло три деревца, но хватило бы и одного, чтобы все в доме не только насытились, но и объелись. На этой неделе плоды на деревцах уже поспели, и Носишка, осмотрев опытным глазом ветки, нашла, что каждая жабутикаба теперь «как раз» и пора начинать есть. И она стала проводить целые дни на ветках, как обезьянка. Выбирала самую спелую жабутикабу, клала в рот, -крак! — прокусывала, — с-с-с! — высасывала сок и — трах! -кидала кожуру вниз, на землю.

Но кожура недолго оставалась лежать на земле… Под деревом бессменно дежурил второй потребитель жабутикаб. Это был маленький, плотный и очень прожорливый поросенок, которого в доме прозвали «Рабико», что значит «бесхвостый» или «короткохвостый», потому что хвостик у него был хоть и крючком, но уж очень коротенький. Как только Рабико увидит, что Носишка уже взобралась на дерево, он сразу же прибежит и встанет внизу, ожидая, когда на него посыплется кожура. Каждый раз, когда сверху раздавалось «крак!» и «трах!», снизу сразу же отзывалось: «хруп!» — и Рабико начинал с чавканьем жевать кожуру. Так что дерево с утра до вечера оглашалось этой музыкой: «крак, с-с-с-с, трах, хруп; крак, с-с-с-с, трах, хруп…»

Но в конце концов жабутикабы кончились… Только то тут, то там, на самых высоких ветках, оставались еще два-три плода, но почти все попорченные осами.

Рабико — хру, хру, хру! — иногда появлялся еще под деревом по привычке. Постоит немного, очень серьезный, мрачный даже, подождет: вдруг еще какая-нибудь кожура… Но нет, сверху больше ничего не падало, и Рабико удалялся, повесив голову: хру-у, хру-у, хруу-у…

Носишка тоже еще иногда приходила с толстой палкой и, подняв и палку и нос кверху, старалась «выудить» что-нибудь…

— Хватит, девочка! — крикнула как-то раз тетушка Настасия, наблюдавшая эту картину с речки, где полоскала белье. — Целую неделю на дереве просидела, все равно что обезьян лесной! Поди-ка помоги мне белье развесить, оно лучше будет!

Носишка бросила палку прямо на поросенка, сказавшего с упреком: «хру!», и, сунув Эмилию вниз головой в карман передника, побежала на речку. Жабутикабы и правда кончились, и опять началось ожидание: приедет, не приедет, когда приедет?

Глава 6.

Педриньо.

Наконец великий день настал. Еще накануне дона Бента получила письмо от Педриньо, в котором было написано так:

"Приеду шестого пошли на станцию бабушка гнедую лошадку не забудь хлыстик желтый который я повесил прошлым летом за дверью в столовой Носишка знает. Пускай она меня встречает у калитки и Эмилию возьмет в новом платье и Рабико пускай на хвосте завяжет бант и тетушка Настасия пускай сварит кофе с пышками только жареными она знает моими любимыми.