Юрий Греков - Там, на неведомых тропинках
— На пиру будет и Черная Жаба, — печально добавил Голубой Мотылек. — Она уже съела моего младшего брата. А теперь и моя очередь...
Мурашка слушал-слушал и рассердился:
— Носы повесили! Конечно, съедят нас, если сидеть будем, сложа лапки. Думать надо!
Молчавший Кузя достал скрипку и заиграл. А Зучок и Мурашка подхватили:
Мы Крота перехитрим —Из темницы убежим!
Все приободрились. Паучок сказал:
— Я могу веревочку сплести. Свяжем Крота и убежим.
Кузнечик, помолчав, проговорил:
— Не выйдет...
— Вот что, — сказал Зучок, — надо сделать подкоп. За ночь, может, прокопаем. И убежим. Не удастся Кроту съесть нас...
Кузя, Мурашка и Зучок, сменяя друг друга, принялись долбить землю. Особенно старался Мурашка — он работал всеми шестью лапками. Паучок и Улита относили разрыхленную землю в другой угол подземелья. А Голубой Мотылек летал над работающими и навевал прохладу. Работа шла быстро
Первым насторожился Мурашка. Вот уже некоторое время откуда-то слышались глухие удары. Чем дальше продвигался подкоп, тем слышнее становились они, и вскоре послышались еще какие-то звуки, похожие на далекую песенку. Все заработали быстрее. Даже Улита, которая не могла бегать так быстро, как Паучок или Мурашка, напрягла все свои силы и, если бы сейчас устроили соревнования по бегу, Улита обязательно обогнала бы всех своих сестер. Кучка вынутой земли росла, подкоп становился все глубже, а песенка все слышнее.
И вдруг грохнул замок. В дверях подземелья стоял, подслеповато щурясь, Крот. Он пришел проверить, все ли в порядке. Крот надел очки и только тогда понял, что чуть не лишился праздничного ужина. Трудно описать, в какую ярость он пришел.
— Удрать вздумали? — заревел Крот и, взмахнув когтистыми лапами, хотел поймать Голубого Мотылька.
Мотылек метнулся в сторону, и Крот больно стукнулся о стенку. Рассвирепев пуще прежнего, он повернулся и сгреб Кузю и Зучка. Еще мгновение — и Мурашка остался бы без приятелей. Но Мурашка, хитрый ловкий Мурашка, был тут как тут. Сначала он было удрал на потолок, пока Крот гонялся за Мотыльком. Но теперь, увидев, в какой опасности друзья, спрыгнул вниз прямо на нос Кроту и больно-пребольно ущипнул его за самый кончик. От боли разбойник схватился за нос и выронил Кузю и Зучка.
И в этот миг раздался громкий голос:
— Что за шум?
Кусок стенки отвалился, и в проломе показался маленький человечек с большой белой бородой и в зеленом колпачке. Голубой Мотылек вскрикнул:
— Дедушка Ротрим! Спасите!
Крот в страхе отшатнулся — он боялся Старого Гнома, потому что знал: тот очень не любит, когда обижают маленьких.
— Ах ты, подземный разбойник, — сказал Старый Гном, — опять за свое взялся. Последний раз тебя предупреждаю. А теперь — убирайся!
Перепуганный Крот метнулся к двери, споткнулся и выскочил вон. А дедушка Ротрим сказал:
— Ну, пошли, дети. Как хорошо, что я оказался поблизости.
Старый Гном и освобожденные пленники выбрались сквозь пролом и через минуту были уже наверху.
Солнечный свет слепил глаза после черной тьмы кротового подземелья, а трава и листва были такими зелеными, как будто их раскрасили самой свежей и яркой зеленой краской.
— Спасибо, дедушка Ротрим! — закричали вместе Голубой Мотылек, улитка Улита и паучок Пузатик. Голубой Мотылек вспорхнул вверх и затерялся в солнечных лучах. Улита заползла под какой-то листок, а паучок быстро взбежал на высокую травинку и тоже исчез.
На месте остались только трое наших приятелей.
— А вы откуда, ребятишки? — спросил Старый Гном. — Что-то я вас не припомню.
Зучок, Мурашка и даже неразговорчивый Кузя наперебой стали рассказывать о своих приключениях.
— Так-так, — сказал Старый Гном и улыбнулся, — Молодцы, бороться надо всегда. Ну что ж, идемте, будете моими гостями.
Он взвалил на спину свой мешок, а Мурашке, как самому сильному, дал нести лопатку, отчего Мурашка так загордился, что даже споткнулся.
Тени уже стали длинными, когда они подошли к домику Старого Гнома — большому дубовому пню и по ступенькам поднялись к двери.
— Входите, — сказал Гном. — Вон там умывальник, вымойте лапки, будем обедать.
Потом дедушка Ротрим дал всем домашние тапочки и, надев пижаму и расчесав длинную бороду, взялся за свой мешок. Распустив завязку, он высыпал на пол в углу комнаты груду ослепительно сверкавших камешков.
— Ой, — вскрикнул Зучок, — а у нас дома тоже есть один такой камешек в деревянном ящичке!
— Постой, постой, — сказал Старый Гном, — это не твой папа спас моего младшего брата, когда его придавило веткой?
— Мой, — сказал Зучок. — А что это за камешки?
— Расскажите, дедушка, — попросил Мурашка.
— Расскажу, — согласился Старый Гном. — Вот только пообедаем...
После обеда Старый Гном и его гости уселись возле пня на траве, и дедушка Ротрим начал свой рассказ:
— Давным-давно, когда еще дедушки этих старых больших деревьев, что уходят своими вершинами к звездам, были такими маленькими, как эта травинка, на которой сидишь ты, Мурашка, жил в нашем краю злой волшебник. В большом густом лесу стоял его замок. Никто не мог найти дороги сюда, заколдованные тропы уводили путника в непроходимую чащобу или топь, откуда не было выхода. В глубоких подвалах замка с огромными висячими замками колдун хранил золото, много золота — в кованых сундуках, в глиняных горшках и кожаных мешках. Кесбок — так звали волшебника — очень любил золото. Но еще больше он любил драгоценные камни. Когда он перебирал в подвалах сверкающие сапфиры и топазы, ему страшно хотелось, чтобы их было еще больше. И он делал их — из звезд, которые сбивал синей ночью, стоя на высокой башне своего замка, из листьев, которые срывала буря в лесу с молодых и старых деревьев.
Все полнее становились сундуки в подвалах Кесбока, и лишь один все еще оставался неполным: сундук с самыми дорогими камнями — алмазами. Злился колдун, устраивал бури, ломал деревья, разорял гнезда синиц и белок, сметал муравейники. Многие камни научился делать Кесбок — синие сапфиры из украденных с неба звезд, изумруды из молодой травы, янтарь из сорванных осенью листьев, а вот алмазы делать не мог. Не из чего было. Что ни пробовал колдун — получалось, да не то. И вот однажды ночью полетел колдун на своей огромной Летучей Мыши над лесом, обдумывая, какое бы еще сделать зло. И вдруг вдалеке заметил огонек. «А, это избушка лесника», — вспомнил колдун и приказал Летучей Мыши:
— Лети туда.
Спрыгнул Кесбок на землю, и вдруг у ног его что-то пискнуло. Смотрит — маленький котенок.
— Дяденька, — говорит котенок, — я заблудился. Отведи меня домой, а? А то хозяйка моя Аля, наверное, думает, что я совсем пропал, и плачет. Отведи, пожалуйста, дяденька, — просит котенок.
— Отведу, — злорадно ухмыльнулся колдун. — Летучая Мышь, съешь его!
Разинула широкую пасть Летучая Мышь и проглотила котенка.
А колдун подобрался к окошку избушки и видит: сидит девочка, подперев рукой щеку, грустная-грустная, и губы у нее шевелятся. Приложил колдун длинное ухо к щелке и слышит:
— Куда же ты запропастился, Малейка? В лесу темно, страшно. Волки тебя съедят...
— Хе-хе, — хихикнул про себя злой волшебник, — не съедят твоего Малейку волки, его уже Мышь съела.
Вдруг по щеке девочки что-то покатилось, сверкнув капелькой.
— Плачет! — обрадовался колдун. И вдруг такая мысль мелькнула в его черном мозгу, что захохотал он громко и дико.
— Алмазы! Алмазы! — завопил колдун и взлетел на Летучей Мыши под самое небо. Долго летал он, не в силах унять безудержную радость, ломал по пути деревья, отбил край у Луны и, наконец, влетел в окошко своего страшного замка.
— Уф, — сказал Кесбок, усаживаясь в сплетенное из змей кресло, — и как это я раньше не додумался! Самый красивый, самый дорогой камень — алмаз. И делать его надо из самого дорогого материала на свете. А что может быть дороже человеческих слез?
Всю ночь не мог уснуть от радости колдун, а наутро созвал всех своих слуг — Летучую Мышь, Серую Гадюку и Медведя-Ломидуба. О чем говорили они, никто не знает. Только в темном дворе замка скоро выросло низкое серое здание с толстыми железными решетками на окнах. Колдун теперь не ночевал дома, он летал над землей и воровал детей. Все громче был плач из темницы, все больше мальчиков и девочек бросал он туда. Дети плакали, а колдун радовался: с каждым днем сундук с алмазами становился полнее. А колдуну все было мало. Он летал над городами и селами, хватал ребятишек, а заодно собирал слезы мам и пап, которые плакали по своим пропавшим детям.
Страшный стон далеко разносился из замка. И деревья вокруг него — вы, наверное, не знаете, что деревья раньше умели разговаривать, — да, деревья онемели от ужаса. И сейчас, если прислушаетесь, вы услышите, как тихо шепчутся деревья, вспоминая забытые слова, и не могут вспомнить.
