Валерий Шульжик - Фунтик и старушка с усами
Работали быстро — ещё бы, ведь бедняга в беде! Лишь Бамбино на секунду отвлёкся и, подозрительно осмотрев чашку вместе с остатками кофе, проворчал:
— Лучший кофе на дороге, отхлебнёшь — протянешь ноги!
Он выплеснул остатки из чашки в ближайшую клумбу, и цветы на ней тотчас же полегли.
— Xppp… xppp… — храпят цветы на клумбе.
— Тррр… — урчит, набирая скорость, автомобиль.
— Трах-тара-рах! — это Добер, взяв Пинчера в руки на манер тарана, пробует прошибить им стену ящика для утиля.
— Бей, — требует Пинчер, — мне для работы своей головы не жаль!
Старания сыщиков не прошли даром.
От сотрясения цветные угольнички под колёсами ящика сместились, и ящик, набирая скорость, полетел под уклон.
Мчит по дороге автомобиль дядюшки Мокуса, а следом за ним летит безмоторный ящик-утиль.
На развилке их пути разошлись: Мокус свернул налево, а Добер и Пинчер врезались в полосатый столб — указатель дорог.
Да, теперь тому, кто по этому указателю надумал бы искать отель «Три дороги», пришлось бы поплутать. Фунтик протянул Бамбино кастрюлю с кашей.
— Не до еды! — отмахнулся Бамбино. — Больного везём!
Мокус был доволен тем, что его спутники чужую беду восприняли как свою.
— Да, — сказал он, — есть у вас, ребята, внутренняя красота!
Фунтик и Бамбино не очень-то поняли, о чём идёт речь, а Бегемот усёк:
— Вот арбуз, — сказал, — так себе с виду… А когда разрежешь — такая там внутренняя красота!
А в это время на крыше автомобиля госпожа Беладонна, обдуваемая ветерком, постепенно приходила в себя. Пришла. Села. Потрясла головой.
— Где миллион?! Вот он… Ух, чуть сердце не разорвалось!
Со дна саквояжа достала она очень древний и очень портативный радиотелефон.
— Алло, полиция? Спите? Ну, ничего, я вас сейчас разбужу! Записывайте… Юго-восточнее запада и северо-западнее востока… Отель…
— Бууум!
— Нет такого отеля, — сказал Фокстрот, сверившись с картой, и был прав. Отель назывался иначе. А звук этот возник оттого, что Беладонна задела головой ветку, на которой висело воронье гнездо.
«Бум» был не слабый, и потому усатая старушка, потеряв телефон, вновь впала в сон.
— Дядюшка Мокус, — поинтересовался Бамбино, крутя баранку, — а я только внешне красивый или…
Мокус его успокоил:
— Со всех сторон!
Бегемот поглядывал в окно и мечтал, подперев щёку ладошкой.
Бамбино вёл машину, а дядюшка Мокус с сонным Фунтиком на руках что-то тихонечко пел.
От отеля «Три дороги», а значит, и от новых приключений наших друзей теперь отделял лишь один поворот.
Услышав призывные звуки автомобильного рожка, хозяин отеля «Три дороги» господин Дурилло кряхтя встал с постели и пошёл открывать.
— Сейчас, сейчас, — ворчал он, возясь с многочисленными замками.
Сначала сквозь окно ворот оглядел он обувь ночных пришельцев, а уж потом прошёлся взглядом по головам.
— Открываю, иду! — вновь подал он голос, одолев последний замок.
Перед уставшими путниками предстал ещё молодой, но уже старый человек в ночной рубашке, туфлях на босу ногу и в ночном колпаке.
— Отель «Три дороги», — заявил он, — потому всё втридорога. За тройную плату пущу, а так — нет!
— Хорошо, хорошо, — согласился дядюшка Мокус, — мы очень устали, но прежде всего — телефон! Необходимо вызвать доктора: это владелец бензоколонки, ему неожиданно стало плохо, и мы просто обязаны были прихватить беднягу с собой.
Дурилло искал пульс у больного, а нащупал — увесистый кошелёк. Это решило исход дела…
— Не беспокойтесь. Позабочусь как о родном! Эй, Триолина, лентяйка, ну где ты там? — недовольно окликнул он полутьму.
Появилась девочка в переднике, лет двенадцати, красивая, но бледная, как зимний цветок.
— Возьми вещи, — приказал Дурилло, сверкая глазами, — и отыщи для гостей какой-нибудь уголок.
— Конечно, ведь дом весь свободен, — простодушно призналась девочка, но, поймав взгляд хозяина, осеклась.
— Триолина — сирота, — представил Дурилло девочку постояльцам. — Кормлю из жалости три раза в день!
Взяв светильник, Триолина повела гостей в полумрак.
— Осторожно, здесь плохие перила, пригнитесь — здесь дымоход.
Ступеньки под ногами ночных пришельцев подают голос. «Мааамааа» выводит одна, а другая всхлипывает — «боюсь!»
Фунтик жмётся к дядюшке Мокусу, пятачок поднят кверху, ушки — торчком.
А Дурилло в это время хлопочет над мнимым больным.
— Нюхни, нюхни, — воркует он, подсовывая под нос пострадавшему пузырёк. — У тебя есть денежки? Нету?! Тогда вынюхни, вынюхни, я тебе говорю!
Желая привести пострадавшего в чувство, Дурилло пошлёпал его по щекам, а потом потянул за нос и… оторвал. Испугался: «Ой, ещё заставят платить!»
И тут мнимый больной проснулся и, оглядевшись, спросил голосом Беладонны:
— Дурилло, это ты или сон?!
— Госпожа Беладонна?! — от удивления бедный Дурилло едва не рухнул рядом с мадам. — Какое счастье! Какими судьбами?! С какой стороны?!
— Северо-западнее востока, юго-восточнее севера, — затянула было вновь усатая бабушка, но тут окончательно пришла в себя. — Молчать! — приказала она и добавила: — Главное сейчас эту цирковую шайку до прихода полиции задержать! Комнату, телефон и мой гардероб!
Дурилло торопливо отстегнул от связки один из ключей. Все распоряжения госпожи Беладонны он записывал в книжечку, как официант.
— Бесплатный ужин для всей компании? Понятно. Сонный порошок в блюда не класть?! Ясно. И в питьё тоже?! Ну, времена!!!
— Ой, я, кажется, опять засыпаю, — прошептала Беладонна, оседая в кресло. — Дурилло, будите меня!
После пощёчин Беладонна пришла в себя и тотчас же из себя вышла:
— Это много, Дурилло. Сдачу даже я иногда даю!
И она вернула Дурилле полторы оплеухи.
Разместив гостей, Триолина вернулась на кухню и вновь принялась за медные плошки, натирая их кирпичом.
Как говорится, был бы сирота, а уж работа ему найдётся…
Угли в печке уже догорали, на столе в коробочке стрекотал невидимый глазу кузнечик, а девочка подпевала ему тоненьким голоском:
Мой кузнечик, человечек,Мой зелёненький дружок!Расскажи про синий вечер,Про оранжевый лужок!
Пусть про чёрного барашкаБудет песенка твояИ про белую ромашкуВозле быстрого ручья.
И про то, как на рассветеПастушок поёт в рожок,И про всё, про всё на светеСпой мне песенку, дружок!
Кузнечик смолк. И тотчас же в кухне появился Дурилло.
— Поёшь? — спросил он ехидно. — А простыни гостям буду стелить я? Всё сделала? Нет, не всё! В лучшей комнате замени простые простыни на шёлковые и принеси полотенца из маркизета, добавь две подушки, зажги четыре свечи…
И нудным скрипучим голосом хозяин, как обычно, принялся ругать сироту.
И тень его на стене делала то же самое: грозила пальцем, заглядывала в кастрюли и трясла ночным колпаком.
Едва лишь Дурилло покинул кухню, кузнечик в коробочке ожил, но Триолине петь уже не хотелось: зажав в руках медную сковородку, она думала о чём-то своём.
От грустных мыслей Триолину отвлёк дядюшка Мокус:
— Тебя обидел хозяин? Был с тобой груб? — участливо спросил он и, поймав в воздухе большую красную розу, протянул девочке.
— Да! — призналась сквозь слёзы Триолина. — В этой коробке живёт кузнечик. Он — мой единственный друг. Завтра я отнесу его в лес. Я бы и сама ушла из этого дома, но хозяин требует деньги за разбитое зеркало. Его разбил ветер, а господин Дурилло говорит, что это сделали мы!
Дядюшка Мокус взял коробочку и поднёс её к уху…
— Удивительный музыкант! — оценил он.
Из полутьмы тенью вышел Дурилло.
— Вам что-то нужно?! — подозрительно справился он.
— Да, — сказал дядюшка Мокус, — я хочу сделать чай для этого бедняги с бензоколонки… Быть может, это поможет ему прийти в себя.
— А, схватились! — замахал руками Дурилло. — Давно уж пришёл и вышел! Как только узнал у меня стоимость ночлега, вскочил и умчался без башмаков!
— Ну и славно! — обрадовался дядюшка Мокус. — В таком случае я приготовлю чай для себя.
Заполнив собою кухню, господин Дурилло зажёг одну от одной десяток свечей. Лицо его, похожее на недожаренный блин, сияло от торжественности момента:
— Чаепитие отменяется! — сообщил он. — Одинокая, но богатая иностранка, которая проживает в моём отеле, узнав о вашем прибытии, даёт ужин в вашу честь!
— Ужин в нашу честь?! — не поверил клоун.
