Вадим Фёдоров - Летящие к северу
Смешно толкаясь, путаясь в стеблях травы и падая, гагачата-пуховички торопливо побежали за матерью. С трудом пробираясь через кусты, они растянулись неровной цепочкой. Ах как было трудно идти и как страшно было отстать! Падали гагачата, цепляясь широкими лапками за корешки, падали, запутавшись в веточках черничника, кувырком летели с камня, больно ударяясь о землю. А впереди мелькал хвост мамы-гаги, и тихий голос настойчиво звал и подгонял их:
— За мной, дети! Только не отставайте! Вперёд!
Сначала последним бежал Тяп. Но вот он обогнал Чипа, который в несчётный раз запутался в стеблях и, пытаясь вырваться, застрял окончательно. Обессиленный, он крикнул вдогонку:
— Мама! Мама! Я уже не могу идти! И мне очень холодно.
Мама остановилась, и, когда гагачата догнали её, она ласково позвала:
— Чипик, маленький мой, пройди совсем-совсем немножко, я тебя жду. И согрею.
Последним усилием Чипик рванулся вперёд и буквально подкатился под ноги матери. Гага накрыла своим горячим телом пять дрожащих комочков, тесно прижавшихся к ней. Она слушала удары пяти маленьких сердец, для которых она была единственной в мире защитой.
Когда гагачата отдохнули, выводок снова пустился в путь — и снова побежали, покатились за мамой-гагой пушистые клубочки.
Много раз ещё останавливалась гага, грея своих малышей и давая им отдохнуть. Много раз подбадривала их нежным словом, пока наконец выводок не достиг границы елового леса. Была пройдена самая длинная и трудная, но самая безопасная часть пути. Теперь гага была уверена, что после отдыха у всех её гагачат хватит сил дойти до воды. Только надо им хорошенько отдохнуть. А дальше, если на них не нападут враги, они дойдут до воды, обязательно дойдут.
Притихшие гагачата сидели, сбившись в один клубок. Не было сил не только двигаться — не было сил говорить. Долго отогревала мама своих малышей. Чип даже задремал, и ему что-то приснилось. А может быть, просто показалось. Проснулся Чип от толчка в бок и сейчас же услышал голос Тяпа:
— Чипик, я давно заметил, что ты не спишь, а только притворяешься. Правда?
— Конечно, я притворялся, Тяп. Только знаешь, ты мне, пожалуйста, не мешай, я хочу попритворяться дальше.
— Эх, Чипик, — сокрушенно вздохнул Тяп, — есть важное дело. А если подумать, то можно сказать, что даже очень важное дело.
— А нельзя не делать этого очень важного дела?
— Вот в том-то и беда, что можно, — признался Тяп.
— Тогда давай его не делать.
— Ну что ж, давай, — согласился Тяп и замолчал.
Но Чип уже проснулся, и ему вдруг захотелось узнать, что же это за такое важное дело. Он подождал немного, надеясь, что Тяп снова заговорит о деле, но Тяп молчал. Тогда Чип тихонько позвал:
— Тяп, а Тяп!
— Что?
— А может быть, дело нужно всё-таки сделать?
— Не-ет, Чипик. Лучше уж ты попритворяйся немножечко.
— А я думаю, что его обязательно надо сделать, — зашептал Чип.
— Ты думаешь? — с сомнением спросил Тяп.
— Конечно! Дело-то важное.
— Ну ладно, — сдался Тяп. — Только, чур, начинай ты.
— Я?!
— Ну конечно же, ты! — убежденно сказал Тяп. — Ну, начинай.
Чип смущенно помолчал, а потом осторожно спросил:
— Тяп, а что я должен делать?
— Известно что — есть. Неужели ты совсем не хочешь есть?
Чип почувствовал, что он и вправду хочет есть.
— Очень хочу, Тяп. Но что я должен есть?
— Вот этого я и не знаю, Чипик. Я всё время думаю, думаю и никак не могу придумать, чего бы тебе поесть. Но ты должен обязательно чего-нибудь съесть.
— Хорошо, Тяп. Я буду ждать, когда ты что-нибудь придумаешь, а ты пока придумай чего-нибудь получше. — И, помолчав с минуту, снова спросил: — Ну как, Тяп, придумал?
— Вообще-то да… но не знаю, по вкусу ли тебе придётся…
— Ну, говори же.
— Я подумал, что ты вполне мог бы закусить Большим Ляпом.
Чип подумал, а потом решительно сказал:
— Нет, Тяп. Я этого не сделаю. Во-первых, ему это может показаться неприятным. Во-вторых, его неудобно будить. А в-третьих… а в-третьих, он очень большой, Тяп. И такой невкусный, наверное!
— А Ябеда? — не сдавался Тяп. — Может быть, ты начнешь с Ябеды?
— Нет, Тяп. Ябеда уж точно очень невкусный. И потом, он непременно пожалуется. Ты же знаешь, Тяп.
Вдруг Ябеда, который проснулся и прислушивался к разговору, делая вид, что спит, громко закричал:
— Мама, мама! А Чип и Тяп хотят нас с Большим Ляпом съесть.
— Не говори глупости, Ябеда. Никто тебя не съест. И Ляпа — тоже.
— Но я слышал, как они совещались, кого съесть первым! — плаксиво пропищал Ябеда.
— Это правда? — строго спросила мама.
— Правда! — ответил Тяп.
— Правда, — подтвердил Чип и объяснил: — Это потому, что мы с Тяпом ужасно хотим есть.
— Господи, да какие же вы ещё глупые! — искренне удивилась гага. — Никто из вас никого съесть не может. Просто вы устали и голодны, а ваша еда в море. Надо нам скорее идти дальше, а то вы, того и гляди, действительно начнёте есть друг друга, — улыбнулась мама и приказала: — Будите Ляпа и Чапа — и марш за мной!
— А я не сплю, — сказал Чап.
— И я, — откликнулся Ляп, — тоже не сплю.
— И вы всё слышали? — с любопытством спросила мама.
— Слышали, — хором подтвердили Чап и Большой Ляп.
— Так почему же вы молчали?
— Я хотел посмотреть, как Чипик будет есть Ляпа, — смущенно признался Чап.
— И я тоже, — подтвердил Большой Ляп.
Все дружно рассмеялись.
— Ох, до чего вы глупенькие! — не переставала изумляться мама. — Ну, хватит, пошутили — и конец. Пора двигаться дальше. Только надо молчать. Пошли!
И они снова пустились в путь. Теперь им предстояло пересечь небольшую полоску березняка. Идти по березняку было совсем легко. Под лапами гагачат были прелые прошлогодние листья, слежавшиеся в плотную подстилку. Кое-где подстилку пробивали пучки зелёной травы. Гагачий выводок без приключений миновал березняк и остановился перед зелёной лужайкой.
Лужайка густо заросла кустиками вороники и можжевельника, среди которых то там, то тут поднимались камни, окруженные полосками песка.
Из-под камней на песчаном грунте высоко взвились вверх метелки злаков, издававшие при покачивании сухое шуршание и тихий треск.
Утка со страхом разглядывала залитую солнцем лужайку.
Вон злополучная сосна, на которой затаивалась ворона, наблюдая за берегом. Но сейчас её как будто не было. В небе тоже было спокойно. С большим облегчением мама заметила на воде незнакомый утиный выводок — две взрослые утки и четыре утёнка. Вид у них был спокойный, и это убеждало в том, что опасность с моря не грозила малышам.
— Дети, нам осталось пройти только сорок метров, и там все вы сможете вдоволь поесть. Только не отставайте. Пошли!
Мама решительно двинулась через лужайку, и за ней со всех ног припустились гагачата.
Идти здесь было труднее, чем в березняке, но легче, чем в лесу. Большие неуклюжие лапки утят цеплялись за веточки, не слушались и отчаянно заплетались. «Быстрей! Быстрей! Ещё немножечко — и всё!» — торопила мама. Запыхавшиеся гагачата почти кувыркались через голову. И вдруг — шши-шши, шши! — жесткие крылья разрезали воздух, и на сосне появилась ворона. Она села на ветку, опустила голову, склонив набок, и с удовольствием стала разглядывать передвигающееся гагачье семейство.
Мама звонко крякнула, предупреждая об опасности, и закричала:
— Ко мне, дети, ко мне! Иначе вы погибли!
Гагачата бросились к матери, и та, свесив крылья и плотно прижавшись к земле, спрятала их от вороны. Врождённым чутьем гагачата почувствовали нависшую над ними смертельную опасность и испуганно замерли. Ворона громко каркнула и, медленно слетев, села перед уткой. Гага грозно зашипела: «Ш-ш-ш!» — и, пытаясь клюнуть ворону, быстро выбросила вперёд голову. Ворона лениво отпрыгнула и перелетела через утку. Мама немедленно повернулась к ней головой и снова зашипела: «Ш-ш-ш!.. Убирайся!» Ворона снова отпрыгнула и стала спокойно прохаживаться вокруг выводка. Мама не спускала с разбойницы глаз, а ворона, нахально склонив голову набок, продолжала скакать вокруг гаги. Казалось, её очень забавляет эта игра, и она не торопилась, уверенная в успехе. Это была опытная, коварная ворона, которая ликовала, что так удачно ей удалось наконец перехитрить маму-гагу и выследить весь выводок. Мама продолжала вертеться над головами гагачат, которые сидели ни живы ни мертвы от страха.
Когда ворона чересчур близко оказывалась от выводка, мама делала вид, что бросается на неё, и гневно шипела: «Ш-ш-ш!.. Пошла вон, негодная!» Но ворона продолжала прыгать вокруг, отлетая и снова возвращаясь. И вдруг в тот самый момент, когда гага, расставив крылья, в несчётный раз пыталась клюнуть ворону, разбойница бросилась ей навстречу и, увернувшись от утиного клюва, крепко схватила маму за одно крыло. В следующее мгновение ворона потащила её за крыло в сторону. Гага, потеряв равновесие, беспомощно взмахивая вторым крылом, пыталась усидеть на месте. Но страшная ворона всё тащила и тащила.
