Приключения Чикарели (СИ) - Марухян Рубен Арамович

Прошло около четверти часа, но нас так и не впустили. Я постучался — никто не отозвался. Чикарели забрался на подоконник и увидел, что наш собеседник спит прямо на полу.

— Мы ждем вас, — тихо произнес он.

В ответ раздался раскатистый храп.

— Мы ждем вас, — повторил Чикарели громче.

Спавший приоткрыл глаза:

— Ну и ждите, я же сказал — открою. Вот вздремну часок-другой и открою. Я же не птичка какая-нибудь, чтобы вскочить и отпереть.

— С ним все ясно, — сказал Чикарели, — пошли дальше.

Не успел он спрыгнуть с подоконника, как в микрофоне раздался знакомый голос оратора:

— Отдохнули, братья? Вот и славно. А теперь, перед очередным покоем, предоставим слово представителю нашей молодежи — подающему большие надежды лоботрясу Лежебоке.

— Это уже интересно, давай послушаем, — как всегда, не удержался я от соблазна.

Лежебоке, даже не удосужившемуся подняться, передали микрофон, и он, закинув ногу на ногу, начал:

— Благородные лентяи, мы — скромный народ, а скромность, как известно, украшает личность… Уф, устал говорить, предлагаю сделать небольшую передышку, — и тут же захрапел в микрофон.

Лентяи последовали его примеру. Через некоторое время Лежебока, с трудом продрав глаза, нащупал микрофон и продолжил:

— Отдохнули, братья? Рад за вас. Итак, благородные бездельники, текущий год у нас проходит столь же замечательно, сколь и прошлый. Прогресс налицо: мы отдыхаем и пребываем в состоянии покоя в полтора раза больше, мусора и помоев в городе уже не шестьдесят процентов, как в прошлом году, а восемьдесят три. Это говорит о правильном руководстве городом. От имени нашей молодежи я хочу прочитать стихотворение, которое писал целый год:

Это свое произведение я посвящаю мудрым властям нашего города. Только не подумайте, что, сочинив такое длиннющее стихотворение, я стал трудолюбивым. Этому не бывать никогда! Мое усердие было направлено на пополнение наших рядов. Ведь среди нас находятся еще отдельные лица, и это ни для кого не секрет, которые возмущаются тем, что в городе стоит страшная вонь. Мы бы могли выдворить этих людей из города, но не лучше ли перевоспитать их? Не вонь, говорю я им, а запах. А разве есть на свете уголок, где бы вообще ничем не пахло? Нет и не может быть. В природе все пахнет. А запах, как известно, имеет синонимы — аромат, благоухание. Если в нашем городе стоит помойный аромат… аромат… Что-то ко сну потянуло… Вздремнем, братья, а потом уже разберехррр…х-р-р…

— И что, тебе нравится этот вздор? — пожал плечами Чикарели.

— Умоляю, потерпи еще, надо дослушать, — попросил я, входя в азарт.

— Ты надеешься, что они когда-нибудь очнутся? — недоверчиво спросил Чикарели и вновь забрался на подоконник. — Эй, вы, ну, вы же, мы ждем.

— Вот и ждите, все равно больше делать нечего, — было ответом.

— Благородные бездельники, — прохрипел микрофон, — а теперь пусть выскажется наш известный поэт Дуралей. Когда-то он был совсем непопулярен, потому что писал длиннющие стихи. Но он прогрессирует с каждым годом и пишет все короче и короче. Прошу вас.

— Братья-бездельники, сейчас я прочитаю вам свою последнюю поэму. Но прежде всего я должен в порядке самокритики признать, что когда-то писал очень длинные поэмы, надоедавшие вам. Сейчас я стал куда более лаконичным. Обещаю, что следующая поэма будет еще короче.

— Короче! — подал голос кто-то из лежавших. — Пора отдыхать.

— Короче так, — смущенно продолжил Дуралей, — поэма описывает то глубокое состояние души, которое может переживать лишь истинный бездельник. Итак:

— Чудесная поэма, главное короткая, — прокомментировал оратор, взяв у Дуралея микрофон. — А было время, когда иные читатели думали, что этот парень — бездарь и рифмоплет. Видите, какие кадры растут в нашем городе? Мы дали миру… Впрочем, не буду утомлять вашего слуха, сейчас вам необходим покой. Но перед тем как вздремнуть, я хочу передать вам последнюю сводку из нашего статистического управления: по сравнению с прошлым годом сила нашего храпа увеличилась на тридцать децибелл. Вздремнем, братья!

— Ну и ну! — воскликнул я.

— Опять вы? — заныл хозяин дома. — Совсем совесть потеряли, не думаете о ближнем своем. Вам и в голову не приходит, что я, может, сплю, отдыхаю, а вы мне всю нервную систему изматываете.

— Нам нужно задать вам всего один вопрос.

— Задавайте. А я пока вздремну.

— Нет уж, будьте добры проснуться и сказать, как можно выбраться из вашего города.

— А зачем вам выбираться? Оставайтесь здесь, отдыхайте, бездельничайте на здоровье. У нас, слава богу, никто не заставляет умываться, учиться, работать. Тут просто здорово.

— Да ну вас! — возмутился Чикарели.

— А-а, — раздалось за окном, — я, кажется, догадываюсь, кто вы такие. А ну, погодите. — Наконец дверь открылась, и на пороге возник человек в засаленной пижаме, ночном колпаке и разных шлепанцах. — Так и есть, — сказал он, оглядев нас, — вы сбежали оттуда, — он указал в том направлении, откуда мы пришли. — Мы тоже когда-то кое-как унесли оттуда ноги. Каждый день учиться, каждый день умываться, каждый день рано вставать, прямо ужас какой-то! У меня при одних воспоминаниях слезы на глаза наворачиваются. — Он стащил с головы колпак и вытер слезы, черными ручьями текшие по немытому лицу. — Сколько лет прошло, а я по-прежнему вижу кошмарные сны: склонения и спряжежения, задачки по арифметике… Из пункта А в пункт Б… Нет уж, хватит, я нашел свой пункт и меня отсюда никуда не выманить.

— Дядя, у вас были родители? — поинтересовался Чикарели.

— Именно от них я и сбежал, чтобы не выслушивать их вечных укоров: читай, пиши… А чего ради читать, чего ради писать? Ну, день-другой еще можно потерпеть, но целых десять лет… Ладно, разговорился я с вами, а мне пора отдыхать после покоя.

— Постойте, — остановил я его, — скажите все-таки, как нам выбраться из города?

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил он искренне, — я никогда не выходил отсюда с тех пор, как сбежал от родителей, — и он ушел, шаркая шлепанцами.

Мне стало страшно. Знаешь, отчего? Догадайся сам. Понял? Ну, конечно, ты понял, мой читатель: мне стало страшно оттого, что в этом отвратительном городе к тяжело больному человеку не придет даже врач, оттого, что умирающему от жажды здесь поленятся дать воды. А все потому, что лень — один из отвратительных пороков, превращающая человека в тупое, самодовольное животное. Мне хотелось крикнуть что-нибудь неприятное хозяину дома, но вспомнил слова отца о том, что самообладание украшает истинного мужчину. И, словно поняв, о чем я думаю, хозяин дома подал голос, не удосужившись даже выглянуть в окно:

— Если вам не лень, пройдите до конца улицы, спросите дом Ленивца, может, он подскажет, если не поленится.

— И на том спасибо, — ответили мы и пошли по улице, а городские репродукторы уже передавали беседу с врачом на тему о том, как излечиться от бессонницы: «Если вы спите меньше восемнадцати часов в сутки…»

Из дома Ленивца доносился мечтательный голос:

— Хорошо иметь папу, который все делает за тебя: учит уроки, причесывает…

Мы постучались.

— Кто там? — отозвались изнутри.

— Хотим посоветоваться с вами.

— Ах, почему у меня нет папы, с которым вы могли бы посоветоваться? — проворчали за дверью. — Ладно, входите, если не лень.