Елена Ланецкая - Одолень-трава
И действительно, воплощенные мысли Ксюна — ее бабушка и Старый Урч — присели на землю рядышком и, склонившись над нею, успокаивали как маленькую, приговаривая и гладя ее ладошки… Тогда наш Скучун поцеловал Ксению в растрепанную макушку и, скрепя сердце, побрел вперед. Он все время думал о ней, и сотканный магическим Лесом образ Ксюна маячил перед ним всю дорогу.
«Это мысли о доме, о привычном уюте, о родных и близких не отпускают ее… размышлял про себя Скучун, бредущий в тумане. — Чуть-чуть не хватило у ней силенок, чтобы преодолеть эту тягу и оторваться душою от каждодневного и такого привычного мира… Наверное, я был не прав, когда заставлял Ксюна преодолеть себя, быть может, ей это вовсе не нужно? Так кто же все-таки прав?..»
«И ты и она!» — услышал он будто в самом себе.
— Но как же так, разве бывает разная правда? — Скучун уже понял, что сам магический Лес отвечает ему.
«Правда и Красота одна, но каждый может вместить только часть ее блеска, что открывается по силам души его…»
И как Скучун ни вопрошал больше мерцающее, дышащее пространство, он ничего уже не услышал.
«Ах, Ксюн, моя маленькая, отдыхай, совсем ведь тебя замучил! — Продолжал он идти вперед, разговаривая мысленно со своею подругой. — Как же таинственна жизнь, как трудно понять ее, и мы не смеем, не смеем… Но так хочется, ужасно хочется проникнуть в тайну! Ты знаешь, я решил — я буду разгадывать эту загадку, идти и идти к ней и ждать, когда откроется высшая, долгожданная Красота! А теперь мне надо найти Дух Леса. Я только отыщу его, Ксюшечка, и сразу вернусь за тобой. Да, — догадался Скучун, бредущий в играющем с ним тумане, — у каждого из нас — свой взлет! Выходит, иной, сокровенный мир пока закрыт для тебя, моя Ксюн, а может быть, никогда не откроется вовсе… Нет, нет, я верю, что ты сумеешь войти в него, пускай не теперь, пусть позже… А я постараюсь всегда быть рядом.
А сам-то, — засомневался вдруг наш герой, тонувший в мерцающей искрами дымке, — уж будто достиг всех высот… Может, я и сам не дойду, может, я вообще иду не туда? Кто знает… Нет, наверное все же туда, иначе мне был бы какой-то знак!»
Скучун, погруженный в себя, шел все дальше и дальше, чутко прислушиваясь к своим ощущениям в надежде не пропустить тайный знак, означающий, что цель близка. Он не заметил свистящих змей, которые выстреливали раздвоенные язычки, подобравшись к нему уже совсем близко. То были воплощенные помыслы Тени — магистра Тьмы…
Леденящее кровь шипение разрушало гармонию лесной жизни. Пульс ее сбивался все чаще, и прекрасное пение Вещего Леса вдруг, захлебнувшись, умолкло.
Змеи были уже совсем рядом, когда над головой нашего героя внезапно погасли звезды — это сама Тень спускалась к Земле с высоты, заслоняя собою небесный свод.
Глава III
Мы оставили Кукоя с Куторой в тот момент, когда перед ними раскрылась дверь избушки, тонувшей в кромешной темноте ночного леса. Дверь отворилась и тут же захлопнулась, клацнув затвором, точно проглотив переступивших порог…
Хозяйкой избы оказалась худощавая женщина с гладкозачесанными в пучок темными волосами и высоким лбом с синеватой веной, пересекавшей его, точно змейка. Женщина, пожалуй, была недурна собой. Вот только одно ее портило: косые глаза.
— Входите, входите, располагайтесь, — радушно зазывала она, ни капли не удивившись ночному вторжению и необычному виду гостей. — Устали небось с дороги? Да, лес — дело нешуточное, бывает, так заплутаешь, что еле назад дорогу найдешь. Ходишь-ходишь — грибов-то на донышке, а ноги потом целый день гудят… И много ль насобирали? Куда корзинки-то подевали, грибники непутевые?
Кукой с Куторой, потупившись, бормотали что-то невразумительное. А женщина довольно улыбалась, будто ей только того и надо было, косые глаза ее блестели, взгляд бегал по горнице. Неясно, чему она радовалась — ввалились в избу на ночь глядя зверьки не зверьки, а так, несуразы какие-то… А она ничего — шутит, смеется, на стол собирает, и печка трещит так уютно… В избушке натоплено, жарко, в углу икона, лампадка, перед ней цветочки бумажные… Все бы, кажется, хорошо, да что-то все-таки настораживает. Но вот что?
— Какие гости у меня сегодня славные! — разглядывала хозяйка усевшихся за стол Кукоя и Кутору. — Ну, кушайте, ешьте на здоровье, а если мало — и добавочка будет…
Со смешком да с прибауточкой сновала она по горнице, мелькая красным подолом, вертелась, крутилась, стреляла глазами, а в них точно искры скачут!
И Кутора с Кукоем не заставили себя долго упрашивать — так набросились на вареную курочку, что только треск раздавался! Они быстро умяли по тарелке тушеной картошки с грибами, заедая жаркое горячим душистым калачом, только что вынутым из печки. А глазенки их завидущие уже стол обшаривали: чем бы еще поживиться? Кутора нацелилась на пирожки с мясом, Кукой облюбовал заливное. Насытившись, но все еще продолжая усердно жевать, как будто стараясь наесться впрок, они могли спокойно оглядеться.
В углу под образами приютилась металлическая кровать с круглыми шишечками на спинке. На ней пучилась пышная перина, заправленная пестрым лоскутным одеялом.
— Красота-то какая! — чуть не подавившись, прошамкала с набитым ртом Кутора, кивнув Кукою на груду вышитых подушек-думочек, раскиданных по кровати. Особенно ей понравились вышитые крестом лягушки, украшавшие красную сатиновую думочку. А на других подушках фиолетовым шелком были вышиты мрачные вороны, здоровенные рогатые жуки, бородавчатые жабы и совы, отделанные серым мехом, со стеклянными пуговками вместо глаз. А на самой большой синей думке красовался роскошный павлин, расшитый гладью. Только вот ножки его мастерице не удались — кривые получились и разлапистые.
Заметив, что хозяйка куда-то вышла, Кутора сорвалась из-за стола, подскочила к заманчивой постельке и сиганула на нее прямо в подушки! Кровать, словно трясина, вмиг засосала Куторино тельце — провалилось оно в необъятную перину пуховую, а в ямку сверху еще и подушки нападали…
— Кукой, — завопила Кутора, — спасай! Ой, не могу, — давилась она от смеха, так наелась, что сил нет вылезти…
Кукой, конечно, тут же вызволил ее из ловушки периновой, и они вернулись к столу как ни в чем не бывало.
А хозяйка уж тут как тут: вернулась, неся на подносе что-то так вкусно пахнущее, что даже в носу защипало… Это был яблочный пирог с глазурью. Он развеял сомнения гостей, наелись ли уже до отвала или можно еще чуточку закусить…
Пирог уминали дружно и весело, запивая сладким чайком, хотя глазки от переедания и недосыпа стали мутными, как запотевшие стеклышки.
Разомлевшая Кутора думала: «Какой милый этот Кукой! И умница: все, говорит, суета сует и всяческая суета… А жизнь, говорит, это груда нелепостей, поросшая крапивой… Как красиво сказано! И только одно, говорит, согревает мне сердце — вы, Кутора! Ах, приятно как, даже дух захватывает… А какая у него душа чувствительная! Мама как-то сказала мне, что чувствительный мужчина — все равно, что редкий бриллиант… А вдруг он сделает мне предложение? Я ведь уже не маленькая и совсем не дурнушка. Ох, поела-то как славно! Только вот живот — просто жуть! Надо бы его подобрать как-нибудь, неровен час Кукой заметит… Выдохнем… так… х-ххе… не хочет! Торчит и все тут! Хоть бы в зеркало посмотреть, как я выгляжу. Небось, толстая, как бочонок!»
В избушке стало очень жарко. Все окна затворены, ни сквознячка. И жутковатая какая-то тишина… Хозяйка снова вышла куда-то, наверное, в сени. Кукой дремал за столом, уронив голову на лапки, и еле слышно посапывал.
Кутора потихонечку вылезла из-за стола. Еле передвигая лапы, она приблизилась к хозяйкиному комоду, взяла лежавшее на нем карманное зеркальце и принялась глядеться в него и корчить уморительные рожицы. За этим занятием и застала ее вошедшая в горницу хозяйка.
— Ах ты, смешливая какая! Любуешься? Погоди, я тебе другое зеркальце покажу… На-ка! — И она вынула из-за печки большое зеркало в старинной бронзовой раме. И откуда только в простой избушке взялось такое? Хозяйка прислонила зеркало к стенке, а напротив усадила на табуретке Кутору так, что все ее маленькое существо отражалось в тусклом стекле.
— Ты сиди и гляди туда, в зеркало-то, — приказала женщина, — там тебе все твое будущее и откроется… Уж я правду говорю! Только по сторонам не вертись и не оборачивайся — туда гляди!
Кутора послушно уставилась в зеркало прямо перед собой, а косая хозяйка затеяла что-то неладное. Она потушила лампаду, завесила икону полотенцем, достала откуда-то из ящичка красную свечку и прилепила ее на край стола.
А дальше пошла и вовсе гадость какая-то! Шлепая по полу босыми ногами, женщина принялась ходить вокруг стола и что-то себе под нос приговаривать. Воздух в горнице будто отяжелел и сгустился, а следом за хозяйкой протянулись красные блескучие нити. Они искрили, посверкивая в воздухе, дрожали и колебались. Отовсюду доносилось какое-то неприятное потрескиванье. Хозяйка все ускоряла шаг, обегая комнату, а за нею увязывалась тонкая, еле приметная паутина, вся в красных высверках… Заткав, как паук, помещение этой нитью, хозяйка закружилась, замельтешила на месте, то вскидывая, то опуская руки. Глаза ее горели бешеным огнем. Если б кто-то и подглядел эту дикую пляску, то взгляда плясуньи поймать бы не смог: уж очень глаза косили… Однако, глядеть на нее было уж некому: Кукой посапывал за столом, а Кутора так и прилипла к зеркалу.
