Анна Никольская - Город собак
Вскоре Ева уснула. Спала беспокойно и долго. Её то охватывал жар, то бил озноб, а временами, будто в мучительном бреду, она кричала: «Пёс, белый пёс!»
Пришедший по вызову доктор сказал, что, вероятно, в сознание больная больше не придёт. Проводив его, Янсон вновь отправился на поиски.
Непогода улеглась. Снег лежал на тротуаре, белея слабо и плоско, как бумага. Пугая редких прохожих, с безысходной неистовостью спрашивал их Янсон, не встречали ли белоснежного пса с кровавыми глазами. Люди шарахались от него, как от безумца. Было трудно дышать, боль в руках не отпускала. Приступ тоски, похожей на тошноту, сковывал тело. Янсон переводил взгляд с предмета на предмет, и вместе с этим по снегу, домам и деревьям двигались два брусничных пятна.
Отчаявшись, он повернул назад. Брёл по пустынному скверу и думал о том, что сказать Еве, когда та очнётся. Откуда он только взялся и куда подевался этот проклятый пёс? Что он? Знак свыше? Предвестник беды?..
В темноте маячила сгорбленная фигура. Человек впереди был пьян. Янсон узнал его — дворник доходного дома, что неподалёку. Лишь они поравнялись, пьяница стал приставать, намекая, что неплохо бы промочить горло. Янсон выгреб из кармана последнюю мелочь и протянул дворнику.
— Вот спасибо, господин хороший, — просветлело пьяное лицо, — помяну ещё разок друга. Я ведь дружка давеча лишился — пёсика дорогого.
— Какого пёсика? — замер Янсон.
— Да пёс у меня был, Тодом звали, неужто не видали? Самостоятельный, день-деньской пропадал где-то, на ночь только и приходил, гулёна. Беленький такой, с красными глазами. Он, бедняжка, глухой с детства, — дворник шмыгнул носом, глаза наполнила влага. — Схоронил я сегодня Тода, один он у меня был, друг-то…
Опять шёл снег. Янсон сидел во дворе на скамейке, наблюдая за тем, как дети, звонко скрипя валенками, лепят снеговика. Скатав один за другим снежные комья, они устанавливали их пирамидой, до хрипа споря друг с дружкой. Давным-давно точно так же строили снеговика Янсон и Ева. И ведь именно тогда он решил: вырасту — стану скульптором.
«Как я ждала, чтоб выпал снег, — вспомнились её слова. — Со снегом уйдут прочь ненастья. Как здорово окунуться зимней ночью в детские сказки и мечты! Как прекрасно хранить в душе их тепло и счастье! Как приятно, когда сказочный принц приносит в подарок замерзший цветок… И не хочется думать о горе, ведь мир надёжно укрывает белая пелена…»
Поразительно, как зима с помощью такого, казалось бы простого средства, как снег, подчёркивает красоту природы.
На каждого человека природа возложила свою обязанность. Если обязанность выполнена — человек умирает. Но, не выполнив её, он всё равно умирает. Природа равнодушна, а люди покорны ей. Но живёт и не умирает лишь непокорность…
Янсон очнулся. Стало совсем темно. Дети ушли, а посреди двора красовался неуклюжий, по-детски милый, толстенький снеговик.
Янсон с трудом пошевелил замёрзшими пальцами.
В душе ожила надежда.
В комнате было тихо, лишь тикали часики, да за стенкой страдали скрипка и харингфеле.
— Незадолго до кончины человеку, как правило, становится лучше, — сказал доктор, хмуря складчатый лоб. — Осталось чуть больше суток.
— Родная, — Янсон с нежностью смотрел на жену. Впервые за несколько дней она открыла глаза.
— Покажи мне его, — попросила девушка.
— Конечно, — Янсон поднял невесомое тело и сделал ровно три шага к окну. — Смотри, он по-прежнему здесь, — голос дрожал тёплым глубоким тоном.
В тусклом свете фонаря, не обращая внимания на снегопад, на ночь и на то, что пора домой, лежал белоснежный пес.
— Видишь, ему гораздо лучше. Вчера, пока ты спала, мне даже удалось покормить его.
— Кажется, он выздоравливает, — на лице Евы появлялась краска.
— Не кажется — точно!
— Янсон, у нас ещё есть апельсины? — спросила вдруг жена.
Это было самое лучшее, что могла она сделать…
Утром Янсон вышел на улицу. Он был уверен: жизнь возвращается к Еве. Снегопад перестал. Теперь, пожалуй, надолго. По улицам, тротуарам, крышам раскинулось белоснежное море. Солнце светило застенчиво и робко, как улыбается женщина после слёз.
Янсон подошёл к собаке и, сжимая непослушными пальцами стек, поправил чуть подтаявшее ухо.
«Только бы не потеплело», — подумал он и оглянулся. В окне стояла улыбающаяся Ева.
Фабрика-38
— Что будете исполнять, молодой человек? — спросил председатель жюри и, оторвавшись от списка конкурсантов, посмотрел на вошедшего. — Овца?! — от неожиданности глаза его полезли на лоб.
— Бедлингтонский терьер, — поправила ассистентка.
— Да какая разница?! — заорал председатель.
Вот уже четвёртый день, как нервы Александра Иосифовича пошаливали: от безголосых девиц с апломбом и угловатых подростков с периферии председателя мутило. Ему очень хотелось домой, к жене.
«Это у меня галлюцинации. От перенапряжения», — подумал он и резко сказал:
— Терьеров не прослушиваем. Следующий!
— Александр Иосифович, его НУЖНО посмотреть, — шепнула ассистентка многозначительно. — Очень просили…
— Да? — смягчился председатель. — Ну хорошо, валяйте, — он вновь взглянул на бедлингтона, но тут же отвёл глаза.
— Если позволите, я исполню песню «Believe me», — тихо и вежливо сказал бедлингтон.
— Это что за муть? — не понял председатель.
— С ней Дмитрий Николаевич Билан на Евровидении лет двадцать тому назад выступал, — подсказал один из членов жюри.
— А вы, молодой человек, консерватор, — пожурил бедлингтона председатель. — Классикой балуетесь? Ну-ну прошу.
Бедлингтон встал на задние лапы и, поднеся ко рту воображаемый микрофон, запел.
— А что, недурственно, — шепнул председателю педагог по вокалу. — И мелизмы у него неплохо выходят.
— Ты находишь? — усомнился председатель. — А по-моему, сыроват терьер. Ему, между нами, девочками, под фанеру петь, а у него прикус неправильный. — Спасибо, — прервал председатель выступление. — А двигаться вы умеете? У нас тут, батенька, не «Голубой огонёк на Шаболовке».
— В смысле, танцевать? — уточнил бедлингтон.
— И желательно на двух ногах, — не удержался от сарказма тренер по фитнесу.
— Вообще-то, я классическими танцами занимался: хип-хоп, брейк-данс, R'n'B, джаз-модерн…
— А из современного? — нетерпеливо перебил его председатель.
Бедлингтон замялся.
— Всё ясно, — устало изрёк председатель и вздохнул. — Можете быть свободны.
— Спасибо. Всего доброго, — вежливо ответил бедлингтон и вышел.
— И на кой нам это надо? Он же поле непаханое!
— Зря вы так, Александр Иосифович, — надул губы стилист проекта. — Тут надо над имиджем поработать конечно, но потенциал у парня есть.
— Вы знаете, очень просили… — напомнила ассистентка.
— Да кто просил-то, ёжкин кот? — разозлился председатель.
Ассистентка сделала большие глаза и что-то зашептала ему на ухо.
— Что, сам?! — не поверил председатель. — Хм, а он ему кем, извиняюсь, приходится?
— Хозяином.
— Ну-у а вы обговаривали условия? — замялся председатель. — Он в курсе, что финал мы не гарантируем? В тройку, возможно, он и войдёт, но вы же сами прекрасно понимаете… он всё-таки… СОБАКА! — вытащив из кармана платок, председатель промокнул выступивший на лбу пот.
— Там всё знают, и тем не менее… — вымученно улыбнулась ассистентка.
Председатель нахмурился.
— Раз так… Ладно, возьмём этого вашего бадминтона. Говоришь, есть в нём что-то? — недоверчиво обратился он к стилисту.
— Определённо.
Председатель тяжело вздохнул:
— На сегодня хватит. Скажите там, чтоб расходились.
Оставшись один, Александр Иосифович ослабил галстук и распахнул окно. В комнату полетел тополиный пух, норовя набиться председателю в нос. Александр Иосифович поморщился и глянул вниз.
Из подъезда вышел бедлингтон. Водитель лимузина услужливо открыл перед ним дверцу и взял под козырёк.
— Благодарю, домой, пожалуйста, — расслышал председатель знакомый вежливый голос.
Блеснули правительственные мигалки, и машина плавно тронулась в сторону Кремля.
Отец и сын
У моего приятеля Миши был питбультерьер. Звали его Крюгер. Настоящая бойцовая собака: на ринге страшная, в семье сама ласка.
Мишины домочадцы в Крюгере души не чаяли: то был добрейший, преданный пёс, готовый разорвать любого, кто обидит хозяев. Я удивлялась, как в собаке уживаются такие противоположности, как агрессивность и дружелюбие, независимость и преданность, лёгкая возбудимость и хладнокровие? Столь ласкового и одновременно жестокого пса я больше не встречала. Мне не приходилось видеть собачьи схватки, но Миша любил прихвастнуть тем, какой Крюгер безжалостный и неутомимый боец. А о том, как прошлой зимой пёс чуть не загрыз грабителя, напавшего на Мишину жену, знала вся округа.
