Уильям Николсон - Песнь Огня
Лицо Аиры согревало тепло далекой родины. С каждым шагом родина становилась ближе.
К полудню ветер разогнал тучи, и открылся вид на многие мили вокруг. По обе стороны под бледным солнцем поблескивали белые холмы. Впереди виднелась темная полоса леса. А за лесом – горы.
Глава 11
Зимний рассвет
Кестрель шла одна, за Боменом и Мампо. Позади молча шагали остальные, и снег хрустел под сапогами. Было слышно, как переставляют копыта лошади, как скрипят и шипят полозья. Иногда кричали дети, но взрослые не разговаривали, берегли силы. Мороз свирепствовал, и все понимали: чтобы укрыться в лесу до следующего снегопада, нужно пройти как можно больше.
Аира Хаз ехала в повозке. Как она ни упорствовала – мол, вполне может идти наравне с другими, – Анно настоял на своем. Все видели, как Аира худеет, но не говорили об этом вслух. При мысли о том, что мать день ото дня слабеет, Кестрель охватывало невыносимое отчаяние. Помогал только серебряный голос Поющей башни, что висел под одеждой на шее. Нет, Кестрель не тешила себя надеждой, что в простом кулоне, когда-то сделанном племенем Певцов, кроется какая-то особая сила. Он просто напоминал Кестрель, что и они с братом, и мать, и ее слабость зачем-то нужны.
Кестрель смотрела на знакомый худощавый силуэт Бомена. У близнецов не было друг от друга секретов. Сейчас брат шел далеко впереди, и все-таки Кесс чувствовала его настроение. Хотя Бомен ничего не говорил, сестра была уверена: что-то случилось, и это связано с Сирей. Вроде бы Кестрель давно этого ждала и даже хотела – а теперь испугалась. Мы будем вместе, брат. Всегда.
Говори не говори, скоро придет время расстаться… И когда час наступит, лучше, если Бомен будет не одинок.
Кестрель отвела взгляд от брата и полной грудью вдохнула морозный воздух. Не надо думать о плохом! Лучше сосредоточиться на холодных щеках, на усталых ногах… Правда, за этими мыслями поджидает тоска одиночества.
Кестрель стало страшно и очень захотелось поговорить с братом, мысленно услышать его ласковый голос.
Бо! – позвала Кесс – Ты мне нужен!
Я здесь, – откликнулся Бомен. – Я всегда рядом.
Страхи как рукой сняло. И что это она в самом деле? Кестрель благодарно подумала:
Я люблю тебя.
А я – тебя, Кесс.
Они как раз проходили мимо дорожного столба. Эти столбы, как видно, вкопали очень давно, чтобы легче было не сбиться с пути зимой. Без опаски можно было идти только по дороге: вокруг попадались занесенные снегом трещины. Отклонишься в сторону – и, не ровён час, ухнешь на дно снежной могилы.
Креот постоянно об этом думал. Пока что его коровы спокойно шли вслед за всеми, держась безопасной середины. Однако любой крик или резкое движение могли их напугать – и тогда животные кинутся в сторону, к коварным ловушкам. Привязать их – но к чему? Не к повозке же! Уволокут за собой. А самому удержать запаниковавшую корову – сил не хватит.
Вот Креот и разговаривал с коровами, надеясь, что так им будет спокойнее.
– Вперед, вперед, Засонечка! Скоро уже лес. А там отдохнем, да? Вперед, вперед, Смуглянка. За горами трава сладкая, а дни катятся за днями, один прекрасней другого. Вперед, Топотунья. Вперед, вперед…
Его догнала госпожа Холиш. Креот не подал виду, что ее заметил: мол, говорю с коровами. Госпоже Холиш пришлось начать первой.
– И зачем так причитать! Вперед, вперед – вот уж в самом деле! Будь у ваших коров хоть капля ума, они бы назло встали как вкопанные.
– У моих коров больше ума, чем у некоторых, – ответил Креот.
Оба замолчали и пошли дальше, кипя от злости. Каждый твердо решил, что не заговорит первым. Креот в конце концов не выдержал:
– Такой жирный!
– Я тоже не тростинка, – холодно парировала госпожа Холиш.
– О нет, мадам, позвольте не согласиться! У вас приятная полнота. А у него – жир.
– Приятная полнота, вот как?
– Да, приятная.
– Что ж… – вздохнула госпожа Холиш, и ее голос смягчился. – Приятная полнота, да ума ни на грош. Была глупой девчонкой, выросла в дуру бабу. А когда-нибудь стану слабоумной старухой. Что тут еще скажешь?
Лед был сломан. С тех пор госпожа Холиш стала помогать Креоту смотреть за коровами – причем так старательно, словно они ее собственные.
Над головой снова собрались тучи. Правда, снег так и не пошел, и мантхи успели пройти немалый путь. Вытоптанную другими дорогу впереди еще не присыпало. Было хорошо видно, как она заводит в темный лес.
Анно шел рядом с повозкой, так, чтобы Аира его видела.
– К ночи будем у реки, – сказал он.
– Осталось немного.
– Чувствуешь?
– Сильнее, чем раньше.
Чем ближе мантхи подходили к родине, чем явственнее становилось тепло на лице, тем больше слабела пророчица. Аира часами лежала в повозке молча и неподвижно, вспоминая всю свою жизнь. Родились дети, выросли… Обручение с Анно, она совсем молодая… Детские годы, красивый старый особняк в Алом округе Араманта… Все это исчезло, рассыпалось. Арамант в руинах. Настало время жестокости. Аира, как и ее предок, стала пророчицей своего народа.
После полудня снег все-таки повалил. Снежные хлопья садились на руки и капюшоны, холодили лицо. Что ж, бывало хуже – да и лес совсем близко! Мантхи не падали духом и упорно шли вперед.
Когда путники добрались до леса, короткий зимний день уже кончался. Было удивительно тихо. Верхние ветви темным пологом закрыли небо. Белизна, так долго окружавшая путников, растворилась в тени. Хруст снега под копытами и сапогами, скрип полозьев стали громче и как будто ближе. Люди слышали даже, как дышат, как шуршит на ходу одежда. Они шли словно в коконе из собственных звуков, а через пару шагов, в тени между деревьев, оставалась нетронутая тишина.
Издали лес казался узкой полоской у подножия гор. Только теперь мантхи поняли, что на самом деле он тянется далеко. К ночи до реки не добраться.
В лесу, где и днем-то света мало, темнеет быстро. Анно Хаз решил объявить привал.
– Давайте заночуем, пока совсем не стемнело.
Мантхи остановились прямо на дороге, развели костер и поставили шатер, чтобы укрыться на ночь. Как только пламя разгорелось, ярко-оранжевые языки вытеснили слабые сумерки, темнота вокруг сгустилась. Анно назначил молодых мужчин часовыми на ночь: кто знает, не подкрадутся ли, пока все спят, разбойники или дикие звери? Дров хватало, и караульные должны были поддерживать огонь до рассвета.
По шатру, где собрались мантхи, плясали отблески костра; внутри было довольно темно. Аира Хаз спала, муж держал ее за руки. Рядом с матерью разметалась во сне Пинто, ее детская ступня касалась спящего Мампо.
Бомен, когда пришла его очередь дежурить, сел у огня на одеяло, другое набросил на плечи. Глядя, как в костре возникают и рушатся алые коридоры пламени, он почувствовал, что внутри зашевелилась сила. Чтобы как-то убить время, Бомен выбрал обугленное полено и силой мысли затолкал его в самую середину. Интересно получается! Бомен мысленно взялся за другое полешко и потянул его по маленькой огнистой дорожке между двумя большими головнями. Вдруг дерево загорелось, вспыхнуло синим пламенем.
– Чем занимаешься?
Сирей. Стоит между повозкой и костром. Что она успела увидеть?
– Смотрю на огонь.
Сирей подошла и села рядом. Бомен прикрыл ее своим одеялом.
– Я хочу узнать только то, что ты захочешь рассказать, – сказала она.
Бомен начал показывать. Сначала он силой мысли подобрал сосновую шишку с заснеженной дороги и положил в открытую ладонь Сирей. Девушка накрыла шишку тонкими пальцами.
– Как ты это делаешь?
– Сам не знаю.
– А что еще ты умеешь?
– Я могу сказать, что ты думаешь. То есть почувствовать.
– Я не против. У меня нет от тебя секретов.
– Вообще-то обычно я не заглядываю людям в головы. Это довольно тяжело.
– Загляни ко мне.
Сирей закрыла глаза, показывая, что сосредоточилась на какой-то мысли и хочет, чтобы юноша ее прочитал. Бомен посмотрел на девушку: она так близко, такая красивая, и шрамы так ей идут… Бомен наклонился, нежно поцеловал Сирей в щеку и вошел в ее ум.
Обнаружив мысль, Бомен рассмеялся – тихо, чтобы не разбудить остальных.
– Ты представляешь нас в наряде твоих родителей!
Бомен увидел комичную картину: он и Сирей сидят бок о бок на золоченых тронах в жестких, инкрустированных драгоценными камнями мантиях Йоханны и Йоди из Гэнга – как в карнавальных костюмах с чужого плеча.
– Смешно! Мы же не император с императрицей!
– Это ты видишь правителей. А я – мужа с женой. Отца и мать. Они – моя единственная семья.
– Прости меня, Сирей. Зря я смеялся.
– Даже смешные люди могут любить друг друга.
– Конечно. Надеюсь, с ними все в порядке…
– Наверное. Их, скорее всего, изгнали из города, и теперь они живут тихой жизнью где-нибудь в маленьком домике, без слуг и придворных. Зато у мамы есть папа, а у папы – собаки.
