Анна Никольская - Про Бабаку Косточкину
И вдруг из коробки выпрыгивает какой-то человек.
Живой!
Я чуть в бассейн не свалился от неожиданности! Выпрыгивает он и ну давай по парку как оглашённый бегать! Как неприрученный зверь из леса! Статисты разошлись уже — рабочее время закончилось, на улицах пустынно.
А человек всё круги по парку нарезает — в майке, трениках и одном тапочке на босу ногу. На углы натыкается, дезориентация у него, наверное. От долгого сидения в коробке.
— Спасибо, папа! — с чувством говорит Дима. — Я о таком всю жизнь мечтал!
Пригляделся я к человеку повнимательнее и говорю:
— А это, случайно, не дядя Коля Расторгуев из двадцатой квартиры?
— Точно, он! — кричит Валя. — Он нас в прошлом году ещё затопил. Краны открыл и уехал на рыбалку на четыре дня. Я хорошо его внешность знаю, это он.
— Дима, зачем тебе этот человек? — спрашивает Нинель. — Он же живой!
— Понимаешь, Колготкова, — вздыхает Христаради, — папа работает день-деньской, а мама всё больше под Парижем живёт. Сирота я никому не нужный, с какой стороны ни взгляни. Собаки у меня есть, попугаи тоже, разные крокодилы. Но ведь с ними по душам не поговоришь! Прислуга занята, а статисты ни бельмеса по-нашему. Вот я и подумал: хорошо бы какого человечишку завести, русскоговорящего. Жить у меня будет, кров с ним будем делить по-братски.
— Но почему дядя Коля? — искренне не понимаю я. — Он мужчина, между прочим, с характером. Непокладистый человек.
— Я с характером! — высовывается из-за пальмы дядя Коля.
— С таким-то интересней всего! Мне, Косточкин, знаешь как подобострастие[17] надоело? Хочется нормального, человеческого общения!
— А ну, щенок, иди-кася сюда! — вдруг как закричит дядя Коля и хвать Христаради за шиворот. — Аристократик недорезанный, Ежова на тебя нет!
— Видали?! — радуется Дима. — А ну-ка, дядя, давай ещё!
— Какой я тебе, ёшкин кот, дядя? Для тебя я Николай Пантеле-е-е-е-евич!
— Молодец, Николай Пантелеевич! — хвалит Дима. — Садись с нами за стол! Чёрной икры хочешь?
Мы с ребятами глядим — только диву даёмся! Вот это взаимопонимание! Вот это называется — нашли друг друга люди!
— Ты что же мне, щенок, рыбьи яйца подсовываешь? А ну, борща сюда неси да ржаного хлеба побольше, с чесноком! И горло промочить!
— Слыхали? — Дима от радости аж сияет. — Это он меня за едой, значит, послал! Ну, Пантелеевич, молодец! Ну силён ты, брат! Да такому дяде цены нет! — сказал так Дима и умчался на фудкорт за заказом.
Посмотрели мы на их идиллию и пошли домой. Зачем людям мешать? Пускай обществом друг друга наслаждаются!
Я когда приехал домой и зашёл в квартиру, мама с папой ко мне кинулись, Бабака у ног вьётся вьюном. Эх, хорошо, думаю, когда все свои, все дома! И поговорить с кем есть, и поплакаться, если приспичит. Одна наша Бабака чего стоит! Нет, я свою семью ни на какие дворцы не променяю с диснейлендами! Ни за какие коврижки с дядями Колями.
А дядя Коля так у Димы и остался. Прижился там у них, в особняке. А что? Всем хорошо: и Христаради, и Расторгуеву, и Амфитеатровым. Теперь их больше никто не топит.
Глава 19
Аделаида Степановна
Когда в семействе есть беременная женщина, то всё семейство, можно сказать, беременное вместе с ней. Я говорю о дружных семействах. Таких, как наше. Вот маму, например, токсикоз совсем не мучил. Зато папу ещё как! Он два с половиной месяца страдал изжогой и желудком. Кроме рассольника и квашеной капусты, не брал в рот маковой росинки, горемычный.
Или взять, к примеру, меня. Ни с того ни с сего у меня стали отекать ноги в области ступней. Раньше у меня был тридцать четвёртый размер ботинка, а ближе к третьему триместру до тридцать шестого увеличился. Пришлось покупать новые ботинки, а тапочки мне мама свои старые отдала.
С Бабакой вообще ситуация — оторви да выбрось. Она по весне и так линяет — уделала в доме все ковры, а в этом «юном месяце апреле» вообще сбросила всю шерсть. То есть подчистую! Ходит лысая, но, надо заметить, гордая. Не потеряла достоинства.
— Я, — говорит, — теперь породистая, благородных кровей. Меня, — говорит, — теперь китайской хохлатой собакой представляйте, если кто спросит.
И ведь спрашивают! В Барнауле китайских хохлатых собак днём с огнём не сыщешь, а тут на тебе — ещё и говорящая. Только вот с пресловутым хохолком загвоздка вышла, вернее с его отсутствием. Но Бабака и тут выкрутилась — она у нас находчивая: выстригла хохолок из маминого мохерового свитера. Правда, мама потом ругалась: всё-таки Бабака испортила дорогую вещь. Но ведь чем не пожертвуешь ради экстерьера!
— Ты не могла Степиным пуловером пожертвовать? — негодует мама. — Он по крайней мере не малиновый, а как раз серенький.
— У Степана Валерьяновича пуловер турецкий, — терпеливо поясняет маме Бабака. — А мне китайский нужен. Я же китайская хохлатая, а не турецкая. А что до цвета, так малиновый теперь в моде — Эвелина Хромченко сказала по телевизору.
Это женщина из маминой любимой передачи про моду. Мама всегда прислушивается к её авторитетному мнению.
— Тебе, Катя, вредно смотреть телевизор в больших количествах, — говорит папа. — От него исходят электромагнитные излучения. Они на Аделаиду могут подействовать неадекватно.
— Это как? — прищуривается мама.
— Ну не знаю… — медлит папа. — На характере её отразятся или на внешнем облике. Вот, например, в Иллинойсе, штат Мичиган, был известный науке случай. Вместо девочки, мама которой с утра до вечера смотрела телевизор, родился…
— Кто? — в ужасе восклицаем мы хором. — Ежик?
— Ну почему сразу ёжик? — обижается папа. — Наоборот — дельфин. Причём сразу в подгузнике и чепце. А у одной женщины из-под Самары — она с ума сходила по бразильским сериалам — родился негритёнок, и после этого от неё ушёл муж.
— Ерунда! — говорит мама. — Никуда ты от меня не уйдёшь, я в тебе уверена. Ты думаешь, я что, по собственной воле все эти детективные расследования и контрольные закупки целыми днями смотрю?
— А разве нет?
— Меня Аделаида просит. Ребёнку, видите ли, скучно!
— То есть как это — просит? — удивляется папа. — Она что, с тобой разговаривает?
— А ты думал! И ты знаешь, я прихожу к выводу, что наша будущая дочь — типичный гений. Она иной раз такое мне рассказывает, ТАКОЕ! У неё не голова, а какая-то Википедия!
— А откуда она черпает информацию? — Похоже, папа маме не поверил.
— Я же говорю: из телевизора! У неё память феноменальная. Раз что услышит — запоминает на веки вечные.
— Вы бы ей, Екатерина Алексеевна, раз такое дело, вместо телевизора из «Ста лет одиночества» почитали или там «Евгению Гранде». Это же книги жизни, кладези мудрости!
— Бабака, милая, ну о чём ты говоришь! Я ей «Курочку Рябу» не могу до конца дочитать! А от «Ладушек» она вообще начинает пинаться!
— Может, попробовать что-нибудь менее фольклорное? — Бабака настаивает. — Из «Груффало», например?
— Да при чём тут это? Аделаида — продукт технократического века, ей нравится телевидение, в особенности канал «НТВ». Так что не приставайте ко мне со своими излучениями!
С женщиной спорить — себе могилу копать. Так папа говорит. Он на компромисс пошёл — предложил маме переключиться на канал «Спорт». Пускай, мол, девочка растёт в спортивной атмосфере. В здоровой маме здоровый плод! Но мама наградила его таким испепеляющим взглядом, что папа сразу прикусил язык.
На днях ко мне подходит Бабака.
— Пошли на проспект Ленина, погуляем, — предлагает.
— Зачем? — удивляюсь я: обычно её на улицу калачом не выманишь.
— Пошли! Сказать кое-что хочу…
— Говори в квартире. Зачем на проспект идти? — волнуюсь я. — Загазованность же там. Вот чудачка!
— У этих стен есть уши, — шёпотом говорит Бабака, а сама взгляд как у разведчика делает — с холодком.
— У этих стен, — говорю, — ушей нет. А вот обои на них довольно старые. Хорошо бы их поменять.
— Наивный ты, Костька. Я позавчера сама видала, как сосед из двадцать восьмой квартиры через гранёный стакан сквозь стенку подслушивал, как ссорятся твои папа и мама. А потом через фонендоскоп — как мирятся.
— Это ложь, — говорю. — Наш сосед из двадцать восьмой квартиры — кристальной души человек. У него вся медаль в грудях! То есть наоборот. И вообще, как ты могла такое видеть, не понимаю?
— А я после того, как всякие кристальной души люди наши газеты из ящика стали воровать, устроила за ними видеонаблюдение.
Только Бабака сказала это — чу! — за стенкой (они у нас панельные) раздался какой-то приглушённый звук. Будто кто-то с табурета на пол упал.
