Редьярд Киплинг - Маугли
— Гм, — сказал Большой Тумаи, — ты мальчик дикий, как буйволёнок. Это беганье по горам не лучший род службы правительству. Я становлюсь стар и не люблю диких слонов. То ли дело кирпичные сараи для слонов с отдельными стойлами, с большими столбами для привязей, то ли дело плоские широкие дороги, на которых можно обучать животных. Не люблю я передвижных лагерей. Вот бараки в Кавнапуре были мне по душе. Рядом помещался базар, и работа продолжалась всего три часа.
Маленький Тумаи помнил кавнапурские слоновые сараи и промолчал. Ему гораздо больше нравилась лагерная жизнь, и он прямо-таки ненавидел широкие плоские дороги, с ежедневным собиранием травы в фуражных резервных местах и долгие часы, во время которых ему оставалось только наблюдать, как Кала Наг беспокойно двигается в своём стойле.
Маленький Тумаи любил подниматься по узким тропинкам, доступным только слону, углубляться в долины, смотреть, как на расстоянии многих миль от него пасутся дикие слоны, наблюдать, как испуганные свиньи и павлины разбегаются из-под ног Кала Нага, находиться под ослепляющими тёплыми дождями, во время которых дымятся все горы и долины, любоваться превосходными туманными утрами, когда никто из охотников не может сказать, где он остановится на ночь, осторожно гнать диких слонов, присутствовать при их безумном метании, видеть яркое пламя и слышать крики во время последнего ночного загона, когда слоны потоком вливаются в огороженное пространство, точно валуны, падающие вместе с лавиной и, понимая, что им не удастся убежать, кидаются на тяжёлые врытые столбы, но тотчас же отбегают назад, испуганные криками, пылающими факелами и залпами холостых зарядов.
В таком случае даже маленький мальчик может приносить пользу. Тумаи же был полезен, как три мальчика. Он поднимал свой факел, раскачивал им и кричал изо всех сил. Но по-настоящему он веселился, когда слонов начинали выгонять из ограды, когда кеддах (название загона) превращался в картину конца мира, и людям приходилось переговариваться знаками, потому что их голосов не бывало слышно. Маленький Тумаи взбирался на верхушку одного из дрожащих столбов ограды; его выгоревшие коричневые волосы развевались, падая на плечи, и в свете факелов сам он казался лесным духом. Едва наступало затишье, вы могли бы слышать его звонкие громкие восклицания, предназначавшиеся для Кала Нага и раздававшиеся, несмотря на крики, топот, треск рвущихся верёвок, на стоны связанных слонов.
— Маил, маил, Кала Наг! (Вперёд, вперёд, Чёрный Змей!). Дант до! (Клыком его!) Сомало, сомало! (Осторожней, осторожней!) Маро! Маро! (Бей его, бей его!) Арре! Арре! Ай! Иай! Киа-а-ах! — кричал он.
Дравшиеся Кала Наг и дикий слон раскачивались из стороны в сторону, пересекая кеддах, а старые ловцы вытирали пот, попавший им в глаза, находя время кивать головой Маленькому Тумаи, который от радости извивался на верхушке столба.
Но не только извивался. Раз Тумаи соскользнул вниз, шмыгнул между слонами и бросил упавший на землю свободный конец верёвки загонщику, старавшемуся овладеть ногой непокорного слонёнка (маленькие слоны всегда доставляют больше хлопот, чем взрослые). Мальчика заметил Кала Наг, поймал его хоботом и передал Большому Тумаи, который тотчас же отшлёпал сына и посадил обратно на столб.
Утром отец отругал его и сказал:
— Разве для тебя недостаточно хороших кирпичных слоновых конюшен и палаток, что тебе ещё нужно принимать участие в ловле слонов, маленький бездельник? Эти глупые охотники, получающие меньше меня, рассказали о случившемся Петерсену сахибу.
Маленький Тумаи испугался. Немногих белых людей знал он, но Петерсен казался ему самым важным из них. Он был главой всех кеддах; именно он ловил слонов для правительства Индии и лучше всех остальных живых людей знал повадки этих животных.
— А что же… что же случится теперь? — спросил Маленький Тумаи.
— Что случится? Да самое худшее. Петерсен сахиб — сумасшедший. Разве в противном случае он стал бы охотиться на этих диких дьяволов? Ему, пожалуй, вздумается потребовать, чтобы ты стал охотником на слонов, спал бы в полных лихорадкой джунглях и, наконец, чтобы тебя до смерти истоптали слоны в кеддах. Впрочем, может быть, эта глупость кончится благополучно. На будущей неделе ловля прекратится, и нас, жителей долин, пошлют в наши деревни. Мы будем расхаживать по гладким дорогам и забудем о ловле. Но слушай, сынок, меня сердит, что ты мешаешься в дело грязных ассамских жителей джунглей. Кала Наг слушается только меня, а потому мне приходится вместе с ним входить в кеддах. Дрянной! Злой! Негодный сын мой! Пойди, вымой Кала Нага, позаботься об его ушах; посмотри, чтобы в его ногах не было шипов, не то, конечно, Петерсен сахиб поймает тебя и сделает охотником, заставит ходить по следам ног слонов, и ты по его милости станешь настоящим медведем джунглей. Фу! Стыдно! Пошёл прочь!
Маленький Тумаи ушёл, не сказав ни слова, но, осматривая ноги Кала Нага, он поведал ему обо всех своих огорчениях.
— Не беда, — сказал Маленький Тумаи, отгибая край огромного правого уха слона, — Петерсен сахибу сказали моё имя и, может быть… может быть… может быть… Кто знает? Ай! Вот какой большой шип я вытащил из твоего уха.
Несколько следующих дней слонов готовили к переходу; собирали их вместе; вновь пойманных диких животных водили взад и вперёд, поставив каждого из них между двумя ручными слонами; это делается, чтобы они не доставляли слишком много хлопот во время спуска в долину; в то же время люди собирали войлок, верёвки и всё, что могло понадобиться в дороге.
Петерсен сахиб приехал на одной из своих умных слоних, Пудмини; он уже распустил охотников из горных лагерей, потому что охотничий сезон подходил к концу. Теперь за столом, под деревом, сидел туземный писец и выдавал жалованье карнакам. Получив плату, каждый погонщик отходил к своему слону и присоединялся к веренице, готовой двинуться в путь. Разведчики, охотники и загонщики, служившие при кеддах и жившие в джунглях, круглый год сидели на спинах собственных слонов Петерсен сахиба или стояли, прислонясь к деревьям, держа ружья и смеясь над уезжавшими погонщиками; смеялись они также, когда вновь пойманные слоны разрывали цепь и убегали.
Большой Тумаи подошёл к писцу вместе с Маленьким Тумаи, державшимся позади него, и при виде мальчика Мачуа Аппа, главный охотник, понизив голос сказал своему другу:
— Вот хороший мальчишка. Жаль, что этот молодой петушок джунглей будет прозябать в долинах.
Надо сказать, что у Петерсен сахиба был острый слух, как и подобает человеку, который привык прислушиваться к движению самого бесшумного из всех живых существ — к шагам дикого слона. Лёжа на спине Пудмини, он повернулся и сказал:
— Что такое? Я не слышал, чтобы между карнаками долин был хоть один человек, который сумел бы опутать верёвкой хотя бы мёртвого слона.
— Это не взрослый, а мальчик. В последний раз он вошёл в кеддах и бросил нашему Бармао конец верёвки, когда мы старались оттащить слонёнка с пятном на плече от его матери.
Мачуа Аппа показал пальцем на Маленького Тумаи; Петерсен сахиб посмотрел на него, и Маленький Тумаи поклонился до земли.
— Он кинул верёвку? Да ведь он ростом меньше колышка в лагерном загоне. Как тебя зовут, малыш? — спросил мальчика Петерсен сахиб.
Маленький Тумаи так испугался, что не мог говорить, но позади него стоял Кала Наг; по знаку мальчика Чёрный Змей схватил его своим хоботом и поднял на один уровень со лбом Пудмини. Теперь Тумаи очутился против великого Петерсена сахиба и закрыл лицо руками, потому что, когда дело не касалось слонов, он был так же застенчив и пуглив, как и все другие дети.
— Ого, — улыбаясь в усы, заметил Петерсен сахиб. — А зачем научил ты своего слона этому фокусу? Не для того ли, чтобы он помогал тебе красть зелёный хлеб с крыш домов, на которые раскладывают сушиться колосья?
— Нет, не зелёный хлеб, Покровитель Бедных, а дыни, — ответил Маленький Тумаи, и сидевшие кругом громко расхохотались. Все они в детстве учили своих слонов этой штуке. Маленький Тумаи висел на восемь футов от земли, но желал провалиться на восемь футов под землю.
— Это Тумаи, мой сын, сахиб, — сказал Большой Тумаи и нахмурился. — Он очень дурной мальчик и кончит жизнь в тюрьме, сахиб.
— Сильно сомневаюсь, — возразил Петерсен сахиб. — Мальчик, который в его лета не боится войти в полный кеддах, не окончит жизнь в тюрьме. Смотри, малыш, вот тебе четыре анна; истрать их на сласти, даю их за то, что под большой копной волос у тебя есть голова. Со временем ты, может быть, сделаешься тоже охотником. — Большой Тумаи нахмурился больше прежнего. — Тем не менее помни, что кеддах неподходящее место для детских игр, — прибавил Петерсен сахиб.
— Значит, я не должен входить туда, сахиб? — вздыхая спросил Маленький Тумаи.
