Ольга Озаровская - Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской
Ишша ждет:
— Вот такой, сякой уехал, гуляет верно там с ей; другого пошлю, ишша верней и лучша! Триста денег дам!
У купця все рубашка бела.
Другого послал посыльника. Другой таким же случаем приехал в город: к ей подбиваться стал:
— Эка ты красива, эка хороша! Не можно-ле с тобой позабавиться? Вот тебе триста денег.
Она с їм таким же побытом в спаленку пошла, да бух его в погреб!
Одному пишша уж хороша идет, а другому ишша худа пишша.
Король весь прихлопотался. Хлопочет, хлопочет: куда девались, нету, нету!
— Гуляют там видно с ей! Сам поеду!
Посмотрел, у купця рубашка все бела.
— Накладу яшшик денег, неужели нельзя подбиться к этой хозейки?
Вот и поехал сам в тот город, в тую деревню.
Народ:
— Из Пруссии король! Из Пруссии король! Куда ему фатера?
— Фатера ему у купцевой хозейки: у ей чисто, у ей бело. Ну, вот и у хозейки.
Хозейка принимает хорошо, поїт и кормит. Она его чаем, кофием, всякима напитками угошшает.
Он стал ей говорить:
— Эки вы хороши, да эки вы красивы. Возьмите эдакой яшшик денег, согласитесь со мной, — говорит король.
Она говорит:
— Не соглашусь. Поежжай на полсутки в город, а я схожу к бачьку-духовнику, спрошу, простимой-ле грех. Как простимой, дак соглашусь, а непростимой, дак и на деньги не обзарюсь.
Он и уехал. Вот она и пошла к бачьку. Бачько выходит из байны: запарел, заруменил.
Она и говорит:
— Простимой-ле грех из-за мужа грех согрешить?
А он говорит:
— Непростимой, большой. А согрешим со мной, дак грех не будет, за нас мир замолит.
Она говорит:
— Приежжай часу в девятом вечера.
И вышла.
— Пойду схожу в блаhочинному.
Пришла к блаhочинному.
— Простимой-ле грех из-за мужа согрешить? Блаhочинному эта красавица нать:
— Нет, непростимой, большой грех, а со мной дак не будет грех: епархия замолит.
— Приежжай в часу десятом.
Пошла к архирею:
— Простимой-ле грех из-за мужа согрешить?
Архирей тоже на эту красавицу обзавидовал:
— А согрешим со мной, дак вся империя замолит.
— Приежжай в часу одиннадцатом.
Она ушла домой.
Там она яшшик опорожнила и склала деньги куда-ле.
Вот живет, поживает. И звонок у ворот.
— Хто, хто приехал?
Бачько заехал в гости. Она потихоньку да помаленьку самовар наставляет. Чай попивают. С час немного и време.
Опеть звонок у ворот.
— Хто, хто приехал?
— Блаhочинной!
А чин чину повинуется ведь. Чин чина боїтсе. Бачько дрогнул.
— Я-то куды, я-то куды?
Она говорит:
— У меня яшшик есь большой, ты в яшшик.
Стала опеть блаhочинного угошшать, с час време прошло, а тут звонок у ворот.
— Хто, хто у ворот?
— Архирей.
Блаhочинной архирея боїтсе:
— Ох, ох, я-то куды деваюс? Што архирей скажот: зачем к женщины пришел. Я-то куды?
— В яшшик!
И два там собрала.
Стала архирея угошшать. Король-ат и садит! Едет. Звонок.
— Хто, хто у ворот?
— Из Пруссии король!
Испугался архирей.
— Я-то куды? Расстригет меня!
— В яшшик!
Король приехал:
— Ходила к попу духовнику? Спрашивала-ле?
— Ходила. Грех большой, непростимой. Не буду грешить!
— Скорей, — король-от разгорячился, — несите мой яшшик в сани!
Слуги вынесли. Король поехал домой с яшшы…
(Хохот пресек рассказ.)
Я яшшыком!
Вот и поехали. Едет, гонит! А у купця все не мараетця рубашка. Приехал король, кликал пир и выпустил ейного мужа. Пировал-жировал.
— Есь-ле в Пруссии эка хозейка, штоб не согрешила, на эки деньги, на эдаки деньги не обзарилась?
Отворяет яшшик: тут поп, блаhочинной, архирей…
Три штуки запёрано.
А у хозеина все рубашка бела.
— Поежжай домой да выпусти, там сидят двое ишша.
Бабушка закончила сказку при общем смехе не только договорившихся, но и всех бывших на берегу, которые все в большем числе подсаживались к холмику. Московка ничуть не удивилась, что Махонька рассказала такую сказку сразу после усердной молитвы. Она понимала, что северный народ, где много беспоповцев, не смешивает отношения к слабым смертным из духовенства с религиозным чувством, подобно многим из горожан.
Но едва остыло веселое впечатление, как старая пинежанка без всяких упрашиваний или уговоров начала.
2. Моряжка
(как быдто быль бывала)
В одной деревни был один боhатеюшших родителей молодец (а бывает в городу. Нет, в деревни). Этого молодця здумали родители женить его. Ну, как, где невеста будем приїскивать? Этот жених говорит:
— Вот, папенька и маменька! Вот рядом невеста, Моряжка, ей и возьму. Они говорят:
— Таку нам хрестьянского сословия, нам не приходится брать, нам нать дворяньского.
— Нет, мне Моряжка нать.
А їм нать из другого города достать, дворяньского сословия. Он родителей не огорчил и достали невесту. Невеста сидит на лошади, на верховной и говорит:
— Пусть мое сужоно выйдёт и меня соймёт с лошади. Не соймёт, я еду обратно.
Ну, он вышел, снял и повенцялись. Ну, пир отошел и молодых свели на спокой. Этот молодой сел писать. Написал и отдал жоны.
— Как у меня написано, так мои родители пусть и делают.
Повалилса на колени жоны и умер.
То время подошло, што молодых будить пошли.
Здучатца у дверей, она плачот.
Родители говорят:
— Он, што, тебя обижат разве?
— Он меня не обижат, а умер. Вот вам письмо. Родители прочитали:
«Как у меня написано, пусть так они и делают. Редите меня в чисто платьё: понесут хоронить холостым, нежонатым, против Моряжкина двора остановятца, пусть Моряжка наредитця в чистом платы и выйдет на улицю проститься в губы. На веку мы с ей не челаївались».
Так родители и сделали. Против Моряжкина двора остановились. Ну, Моряжка наредилась в чистом платы, вышла не улицю, и простилась в губы, и тут сконцялась. Моряжки стали гроб делать. А егов не можут с места двигнуть. Моряжкин гроб сготовили и понесли обех к церкви и отпели, похоронили в одну могилу.
Там сколько-ле, мало-ле времë, через лето выросло у їх древо на этой могилы. На веку такоhо, нихто, ниhде не видал: очень прекрасное.
Отец, мати стали там правительство просить разрыть эту могилу.
Разрыли. Доски боковы отвалились у гробов, рука за руку захватились, в руках у їх корень, и от этого корня пошло древо.
Отец, мати горько плакали, прошшались в таких грехах, што напрасно сделали.
После этой сказки наступило сразу молчание. Лишь через некоторое время Печорец негромко начал.
3. О Новой Земле
— Да. Это все сказки, а я взаболь расскажу. Лонись я на Новой Земли был, не долышко: от рейсу до рейсу. Там только два рейса и быват за год. Туда везут провианту на год для служашших и для промышленников, а как обратно, — то все, што упромыслили, везут в Арханьгельско. Ну, промышленники, которы не жалают зимовать, возврашшаются. Я скольки раз зимовал, промышлял. Она ведь Нова Земля, как… хто раз побывал, дак она тенет. Хошь на смерть, хошь на болесь, а тенет! Это понеть надо. Край земли, да бох, да зверь. Нет, это не понеть! Дак сказывали, што один человек, с этих жа как раз мест, с Пинеги, в 12-м году прибыл, с русскима не захотел селиться, а к самоедину ушол. Там все боле вдруг живут: русские с русскима — вдруг, и самоеда все — вдруг. А быват с русскима самоедин или два вдруг живут. А тот приехал, и сразу с самоедином отошли и живут на единасьве и промышляют петь лет. А как я лонись был, сказывали, што самоедин его приучал и все показывал, а он и уйди, и уж шесть лет на одинке живет. Мне любопытно. Обсказали, как найти, а тут случай такой вышел, што встретились, и пришлось у его петь ден полежать: обезножил. Лежу да и говорю:
— Как это ты один живешь?
— Я не один.
— Хто жа ешшо?
— Собака.
И боле ни слова. Молтяжливой! А потом развезался езык: обрадел живому человеку. Как на долонь положил.
Ну, был он тут на волости молодцом и нашел тоже себе таку жа, должно моряжку, тожа родителям в ноги пал. Извесно, што уже это созначает, как молодец в ноги повалилса. Родители говорят: «Мы сами думали, што пора, говори, хто люб?» Он сказал. «Нет, уж ю некак! Бери инну». А он на отрез: «И вовсе не женюс»! И та тоже своїм: «Нейду». И год, и другой и третей и пятой. Он не женится, она нейдет. Наконец того, девку обломали: дала согласье. Ей выходить, а он на Нову Землю. Здесь, конечно, никакого древа не выросло. Она здесь детьми усыпана, а он на Новой Земли одиннадцать уж лет живет, один с собакой. Древа то нет, а как будто оказывает.
