Владислав Крапивин - Колесо Перепёлкина
Вот с такими людьми и подружился Вася Перепёлкин, когда Переверзя, Штырь и Цыпа загнали его на пароход.
Оказалось, что люди замечательные. Уже через полчаса Вася чувствовал себя на «Богатыре» как дома. Он сидел по-турецки на стариковой койке и, растопырив коричневые от йода колени и локти, макал в кружку с очень сладким чаем черный сухарь. Жевал и рассказывал Акимычу и Филиппу про свои приключения.
Вася ничего не скрывал. Ведь эти люди спасли его, значит — хорошие. А к хорошим людям Вася всегда относился с доверием. Он и про Колесо выложил все как есть. И в доказательство своей правдивости покатался перед стариком и художником по палубе, а потом лихо проехался на берег и обратно по тросу (шину приходилось то натягивать, то опять снимать; Вася это делал уже без большого труда). Акимыч покачивал головой, Филипп чесал бороду. Оба уважительно поглядывали на Колесо. Правда созвучия с Колесом у них не получилось, и, трогая обод, они не слышали никаких слов. Но верили, что Вася слышит.
— А у нас, видать, просто длина мысленных волн другая, — понимающе сказал Филипп. — Зато у меня одна кисточка есть, с ней у нас созвучие, как у тебя с Колесом. Я этой кисточкой как раз того мальчика рисовал, на второй картине с городом.
Вася спросил, где теперь эта картина.
— Сейчас… — отозвался Филипп.
Вася и Акимыч вернулись в каюту, а Филипп взбежал к себе в рубку и вернулся в натянутым на подрамник холстом. Поставил картину на табурет, прислонил к стенке. Солнце из квадратного окна широко падало на холст. Вася сразу узнал тот город. Замечательный город! Но…
— Дядя Филипп! Вы же говорили, что мальчик в красной куртке, а здесь он совсем как я сейчас…
— Во-первых, я не дядя, а просто Филипп. А во-вторых… гм… в самом деле…
Тонконогий и тонкошеий мальчик, что стоял в углу картины спиной к зрителю, был в рубашке и штанах песочного цвета. В одной руке он держал скомканную панаму, в другой колесо с педалями. Ярко блестели белобрысые прядки.
Филипп уставился на холст и дергал себя за бороду, словно хотел вырвать клок. «Притворяется!» — подумал Вася.
— Это вы сейчас нарисовали! Того закрасили, а этого раз-раз! Да?
— Когда бы я успел? За полминуты!.. Да и потрогай — краска сухая…
Вася недоверчиво потрогал. Сухая…
— Это, судя по всему, моя кисточка постаралась, — наконец решил Филипп. — И не сейчас, а вчера-позавчера. Видать, что-то чуяла заранее…
— Разве так бывает?
— С ней еще и не такое бывает, — задумчиво отозвался Филипп. — Но хотелось бы знать: зачем это она?
— Чудеса… — вздохнул Акимыч. Но так, что было ясно: он встречал в жизни чудеса и поудивительней, чем это.
Скоро совсем перестали удивляться. Если есть волшебное Колесо, почему бы не быть и волшебной кисточке? И почему бы ей не сделать в картине поправки? Тем более, что Филипп говорит — это не впервые…
Наконец Вася собрался домой. Ловко укатил по тросу на берег, там снова надел на Колесо шину. Встал на педали и, балансируя, помахал Акимычу и Филиппу.
— Прилетай еще, птаха! — сипло крикнул Акимыч.
— А можно завтра?!
— Можно!! — разом ответили Акимыч и Филипп.
Мальчик и музыка
Вася стал приезжать на пароход почти каждый день. Лишь по выходным он ходил с папой на речной пляж или с мамой на рынок за помидорами и капустой или с ними обоими в городской парк, где аттракционы (но прогулки втроем он не очень любил, потому что в конце их мама и папа обязательно начинали спорить). А в обычные дни Вася вскакивал с постели, катил на Колесе в булочную за батоном, пылесосил половик в прихожей (это были его постоянные обязанности) и спешил на «Богатырь».
На площади у башни он теперь почти не появлялся. Не потому что боялся Переверзи, Штыря и Цыпы (пусть попробуют догнать!), а просто на пароходе было интереснее. Лишь одни раз Вася заехал на Водопроводную площадь — чтобы сказать спасибо Максимке. И сказал. И подарил ему пластмассовую модель старинного самолетика. Веснушчатый круглоухий Максимка заулыбался большими потресканными губами.
— Вот хорошо… Мы его в нашем сарае подвесим, к потолку.
— А что за сарай?
— Ну, мы там с ребятами из нашего дома собираемся. Оркестр устраиваем…
— Максимка, значит, ты музыкант?
— Не-е! Я только немного пробую. На губной гармошке! — И укатил на своем скейте, подняв самолетик над плечом.
Ну что же, у каждого своя жизнь. Кому оркестр, кому старый пароход…
На «Богатыре» Васю всегда встречали обрадованно. Даже непонятно, отчего он так пришелся по душе старику и художнику… А может, и понятно! Старик, наверно, скучал по внукам (где-то в Хабаровске жили десятилетние близнецы Толик и Сережа). А Филипп был благодарен Васе за совет насчет картины. Да и вообще что удивительного, если трем хорошим людям интересно друг с другом. Бывает, что разный возраст при этом ни чуточки не мешает…
Акимыч, Филипп и Вася подолгу пили в стариковой каюте чай с твердыми, как деревяшки, сухарями. Очень вкусными! И разговаривали о самых разных вещах: о книжках, о космосе, о кино про мушкетеров, об удивительных живописцах, которые называются «импрессионисты»; об очередной комете, которая летит из глубины вселенной и целит прямо в Землю (все равно промажет!), о способностях некоторых вещей к созвучию с людьми, о породах африканских и американских крокодилов…
Иногда рассказывали друг другу о своей жизни. Акимыч говорил о плаваниях, о всяких интересных случаях на пароходах, о бурях и приключениях. Он утверждал, что на реках случается ничуть не меньше всяких опасностей, чем на морях и океанах. И после его историй становилось ясно, что так оно и есть. Взять хотя бы случай с пиратами!
— Было это лет сорок назад, за пристанью Кривые Столбы… Уж не знаю, кто они были на самом деле — то ли браконьеры, то ли ворюги всякие и местные хулиганы, только догнали нас на двух катерах, и на одном катере черный флаг с костлявой рожей, ну впрямь как у Флинта или Сильвера. А на лицах черные чулки — видать насмотрелись голубчики про Фантомаса… И орут: «Стопорь машину, а то враз пустим щукам на корм!» Щуки, надо сказать, в ту пору водились тут во-от такие… И еще орут: «Всем пассажирам выйти на палубу, вынуть кошельки». Ну, капитан Константин Яковлевич, пассажирам велел не высовываться, а сам вышел на мостик. И я с ним. У него дробовик был двухствольный, Тульского завода, а у меня та пищаль, что нынче. Ка-ак ахнули с трех стволов!.. Этих флинтов и след простыл. Со следующей пристани дали мы сигнал в милицию, да та, как водится, не почесалась вовремя. А жалко. Просмотреть бы, что это были за фантомасы…
Порой казалось, что старый щелястый пароход от разговоров Акимыча начинает поскрипывать и дышать. Будто вот-вот не выдержит, снимется с места и пустится в рейс. Конечно, это он лишь мечтал. Куда пустишься, если в корпусе дыра на дыре, и его насквозь — от днища до верхней палубы — пробил прямой белый ствол, а над рулевой рубкой шелестит березовая верхушка (Акимыч звал березу «моя невестушка»)…
Филипп любил вспоминать про студенческую жизнь, как он учился в художественном институте. А еще — как ради ярких впечатлений (они пуще всего необходимы художникам) путешествовал по разным краям с помощью системы «Автостоп», без денег. И таким путем даже оказался за границей, добрался до Италии. Из Рима и Венеции привез два альбома рисунков и акварелей.
— Потом в местном Союзе художников была выставка, в газетах писали. И даже дали диплом. Правда, не за итальянские работы, а за пейзаж «Вечер в Ольховке». Ольховка — это село, где жила моя мама…
Вася тоже говорил про свои дела, не стеснялся. И про лестницу рассказал, и как спасся через крышу, и как делал педали для колеса и учился ездить. А еще вспомнил свой сон про «динькающий» день и попробовал напеть песенку, которая сочинилась в этом сне. Но певец он был, как известно, без таланта и смутился:
— Нет, не могу. Я внутри себя слышу, а передать мотив не получается.
— Ну, почему же не получается, — сказал Филипп. — Я, кажется, уловил…. — Он сходил в рубку и принес коричневую блестящую гитару. — Давай-ка попробуем… — И стал подбирать на струнах:
День — динь!Капель капель с крыш…
И песенка получилась! Вася продиктовал все слова и спел их вместе с Филиппом. Вместе-то было легче!
Днём — гнёмРадугу, словно лук….
А старик Акимыч кивал и улыбался заросшим ртом с редкими коричневыми зубами.
Гитара порокотала напоследок и умолкла. Вася благодарно погладил ее.
— Какая красивая. Как виолончель…
— Ого, да ты разбираешься в инструментах!
Вася сказал, что не очень разбирается, Просто знает, как некоторые из них называются. И любит их разглядывать, когда по телевизору показывают большой оркестр. И признался:
