Карло Коллоди - Приключения Пиноккио
Когда несчастный покупатель увидел Деревянного Человечка, он подумал, что грезит, оцепенел, рот его широко открылся, а глаза полезли на лоб.
Когда же он немного опомнился, он сказал, всхлипывая и заикаясь:
— А где ослик, которого я бросил в море?
— Этот ослик — я, — смеясь, ответил Деревянный Человечек.
— Ты?
— Я!
— Ах ты, мошенник! Ты смеешься надо мной, что ли?
— Я смеюсь над вами? Ничего подобного, папаша. Я говорю совершенно серьезно.
— Но каким образом ты только недавно был осликом, а затем в воде превратился в Деревянного Человечка?
— Вероятно, это следствие влияния морской воды. Море любит пошутить.
— Берегись, Деревянный Человечек, берегись!.. Не думай, что ты можешь веселиться на мои деньги. Горе тебе, если мое терпение лопнет!
— Послушайте, папаша, я расскажу вам всю свою историю. Развяжите мне ногу, и я вам все расскажу.
Покупатель, полный любопытства, отвязал веревку, и Пиноккио, почувствовав себя снова вольным, как птица, начал свой рассказ:
— Итак, да будет вам известно, что раньше я был Деревянным Человечком, точно таким, как сейчас. И я очень хотел стать настоящим мальчиком, каких много на этом свете. Но, так как я не имел желания учиться и поддался влиянию плохих друзей, я убежал из дому... и в один прекрасный день проснулся ослом с длинными ушами... и с длинным хвостом. Как я стыдился этого! Пусть блаженный святой Антоний хранит вас от такого позора. Меня привели на ослиный рынок, где я был продан одному директору цирка, которому взбрело в голову сделать из меня великого танцора и канатного плясуна. Но однажды вечером во время представления я неудачно упал и охромел. Директор не знал, что ему делать с хромым ослом, и велел меня продать на базаре. И вы меня купили.
— К сожалению! И я уплатил за тебя лиру. А кто мне вернет обратно мои добрые денежки?
— Зачем же вы меня купили? Вы хотели сделать из моей шкуры барабан? Барабан!
— К сожалению. А где я возьму теперь другую шкуру?
— Не тревожьтесь, папаша. Ослов на этом свете предостаточно.
— Скажи-ка, наглый мальчишка, ты закончил свой рассказ?
— Нет, — ответил Деревянный Человечек. — Мне осталось добавить несколько слов. Купив меня, вы привели меня сюда, привязали весьма человеколюбиво тяжелый камень мне на шею и бросили в море. Такое человеколюбие делает вам большую честь, и я буду вам вечно благодарен за это. Впрочем, дорогой папаша, вы на сей раз не взяли в расчет Фею.
— Какую такую Фею?
— Это моя мать. Она такая же, как все хорошие матери, которые любят своих детей, никогда не теряют их из виду, выручают из любой беды, даже в том случае, если эти дети своим неразумием и дурным поведением, в сущности, заслуживают быть брошенными на произвол судьбы. Когда добрая Фея увидела, что я начинаю тонуть, она немедленно послала целую стаю рыб, которые сочли меня совершенно дохлым ослом и начали меня пожирать. И какие огромные куски они отхватывали! Я никогда не думал, что рыбы еще прожорливее, чем маленькие мальчики... Они съели мою морду, мою шею и гриву, мою кожу на ногах, мою шкуру на спине... и нашлась даже одна отзывчивая маленькая рыбка, которая сочла возможным сожрать мой хвост.
— Отныне, — сказал покупатель с отвращением, — я, с божьей помощью, никогда не буду есть рыбы! Это было бы слишком неприятно: найти в желудке какой-нибудь краснобородки или жареной трески ослиный хвост!
— Я вполне разделяю ваше мнение, — ответил Деревянный Человечек и засмеялся. — Стало быть, когда рыбы съели ослиную кожу, в которую я был обернут с головы до ног, они, натурально, наткнулись на кости... или, точнее говоря, на дерево, ибо, как вы видите, я весь сделан из лучшего твердого дерева. Но уже после первой попытки эти прожорливые рыбы заметили, что дерево им не по зубам, и, полные отвращения к этой неудобоваримой пище, бросились от меня врассыпную, ни разу не обернувшись и не сказав спасибо. Таким образом, я вам объяснил, почему вы с помощью вашей веревки вытащили из воды Деревянного Человечка, а не осла.
— Плевать я хотел на твой рассказ! — в ярости вскричал покупатель. — Я уплатил лиру за тебя и хочу получить обратно свои деньги. Знаешь, что я с тобой сделаю? Я отведу тебя обратно на базар и продам, как сухое дерево для растопки.
— Конечно, продайте меня. Я ничего не имею против, — сказал Пиноккио.
И с этими словами стремительно прыгнул в море. Он весело поплыл от берега, все дальше и дальше, и крикнул бедному покупателю:
— Прощайте, папаша! Когда вам понадобится шкура для барабана, вспомните обо мне!
И поплыл дальше. А через минуту снова обернулся и крикнул еще громче:
— Прощайте, папаша! Когда вам понадобится для растопки немного сухих дровец, вспомните обо мне!
И в мгновение ока он оказался так далеко, что его уже нельзя было различить. На поверхности моря была видна только черная точечка, которая время от времени высовывалась из воды и подскакивала, как играющий дельфин.
Плывя в открытое море наудачу, Пиноккио увидел скалу из белого мрамора. А на вершине скалы стояла милая маленькая Козочка, которая нежно блеяла и делала ему знаки, чтобы он подплыл ближе.
Самое удивительное было то, что ее шкурка была не белая, или черная, или пятнистая, как у всех других коз, — она была лазурного цвета, причем такая блестящая, как волосы маленькой Красивой Девочки.
Можете догадаться, как застучало сердце Пиноккио! Он удвоил свои усилия и поплыл со всей возможной быстротой к белой скале. Он проплыл уже половину расстояния, когда из воды вдруг поднялась ужасная голова морского чудовища. Она приближалась к нему. Широко открытая пасть была как пропасть, и в ней виднелось три ряда зубов, таких страшных, что если даже их только нарисовать, и то они могли бы смертельно напугать человека.
И знаете, что это было за морское чудовище?
Это морское чудовище было той самой гигантской Акулой, о которой уже не раз упоминалось в нашей истории: она производила такие опустошения и была столь ненасытно-прожорлива, что по справедливости слыла пугалом рыб и рыбаков.
Представьте себе, как испугался Пиноккио при виде этого чудовища. Он хотел вывернуться, удрать, хотел поплыть в другом направлении. Но огромная открытая пасть все время оказывалась у него на пути.
— Скорее, Пиноккио, во что бы то ни стало скорее! — проблеяла красивая Козочка.
И Пиноккио отчаянно работал руками, грудью, ногами.
— Быстрее, Пиноккио! Чудище приближается к тебе!
И Пиноккио собрал все свои силы и поплыл вдвое быстрее.
— Берегись, Пиноккио!.. Чудище хватает тебя!.. Вот оно!.. Скорее, скорее, иначе ты пропал!
И Пиноккио не плыл, а прямо-таки летел, словно пуля. Вот он уже достиг утеса, и Козочка наклонилась над морем и протянула ему свое копытце, чтобы помочь вылезти из воды...
Но было слишком поздно! Чудовище схватило его. Оно втянуло в себя воду — почти так, как втягивают куриное яйцо, — и сглотнуло бедного Деревянного Человечка. Сглотнуло с такой жадностью и силой, что Пиноккио, скатываясь в желудок Акулы, сильно захлебнулся и четверть часа пролежал без сознания.
Когда он пришел в себя, он не знал, где, собственно, находится. Вокруг царила такая глубокая и всеобъемлющая тьма, что ему казалось, что он окунулся с головой в бочку чернил. Пиноккио прислушался, но не услышал ни малейшего шума. Время от времени он чувствовал на лице сильные порывы ветра. Вначале он не мог понять, откуда здесь ветер, но потом заметил, что эти порывы идут из легких чудовища. Дело в том, что Акула страдала сильной астмой, и, когда она дышала, в ее нутре подымался вроде как бы северный ветер.
Сперва Пиноккио бодрился. Но, когда он окончательно убедился, что заключен в теле морского чудовища, он начал плакать и жаловаться и, рыдая, воскликнул:
— Помогите! Помогите! О я несчастный! Неужели здесь нет никого, кто бы мог мне помочь?
— Кто может тебе помочь, горемыка? — послышался из темноты голос, низкий, надтреснутый, как расстроенная гитара.
— Кто здесь говорит? — спросил Пиноккио, у которого спина похолодела от страха.
— Это я, бедный Тунец, который был вместе с тобой проглочен Акулой. А ты что за рыба?
— Я ничего не имею общего с рыбами. Я Деревянный Человечек.
— Если ты не рыба, зачем же ты дал себя проглотить чудовищу?
— Я вовсе не дал себя проглотить. Оно само меня проглотило! А что мы сейчас будем делать в темноте?
— Мы будем сидеть и ждать, пока Акула нас не переварит.
— Но я не желаю быть переваренным! — закричал Пиноккио и опять начал плакать.
— Я тоже не хочу быть переваренным, — возразил Тунец, — но я философ и утешаю себя мыслью, что, ежели ты уж родился на свет тунцом, то лучше тебе кончить свои дни в воде, чем на сковородке.
— Чепуха! — воскликнул Пиноккио.
— Это мое личное мнение, — возразил Тунец, — а личное мнение, как утверждают тунцы-политики, следует уважать.
