Туве Янссон - Мемуары папы Муми-тролля
Дом Мюмлы-мамы сдуло ветром, а дочь ее, Мюмла, простудилась, оттого что спала на дворе. Дождь накапал и в кофейную банку Шнырька. У одного меня был нормальный дом с хорошей печкой. Что оставалось делать? Разумеется, все потерпевшие, измученные неудачники поселились у меня в доме. Теперь мы жили одной семьей и вели самую обыкновенную жизнь, а мне от этого становилось все скучнее и скучнее.
Не могу описать, как это скверно, когда твои друзья либо женятся, либо становятся королевскими изобретателями. Сегодня ты входишь в беспечную компанию любителей приключений, готовых отправиться в любой путь, как только наскучит оставаться на одном месте. Отправляйся, куда только захочешь, перед тобой карта всего мира… И вдруг… Путешествия перестают их интересовать! Им хочется жить в тепле! Они боятся дождя! Они начинают собирать вещи, которые некуда поместить! Они говорят только о разных пустяках… Ни на что серьезное они уже решиться не могут… Раньше они прилаживали парус, а теперь строгают полочки для фарфоровых безделушек. Ах, разве можно говорить об этом без слез!
Хуже всего было то, что домоседы заразили и меня своим оседлым настроением. Чем уютнее мне становилось сидеть с ними у камина, тем труднее было снова стать свободным и смелым, как морской орел. Вы понимаете меня, дорогие читатели? Я сидел взаперти, все помыслы мои были о свободе, а за окном бушевал шторм и лил дождь.
В тот особенно важный вечер, о котором я сейчас расскажу, погода была прескверная. Крыша дрожала и скрипела, порывы юго-западного ветра рвали на части идущий из трубы дым, дождь сильно стучал по крыше веранды (я переделал капитанский мостик в веранду, пристроив к ней узорчатые перила).
– Мама! Ты почитаешь нам вслух? – попросили малыши Мюмлы-мамы, лежа в кроватках.
– Конечно, почитаю, – отвечала Мюмла-мама, – на чем мы остановились?
– … Полицейский… инспектор Твиге… медленно… подкрался… ближе! – отбарабанили малыши.
– Хорошо, – сказала им мама. – «Полицейский инспектор Твиге медленно подкрался ближе. Что это там блеснуло, дуло револьвера? Полный холодной решимости нанести карающий удар, он скользнул дальше, остановился и снова начал продвигаться вперед»…
Я рассеянно слушал Мюмлу-маму, ведь этот рассказ я знал почти наизусть.
– А мне эта история нравится, – сказало привидение, вышивая на черном фланелевом мешочке для гвоздей скрещенные белые кости и поглядывая на часы.
Шнырек сидел у самого камина и держал Сос за лапку. Юксаре раскладывал пасьянс. Фредриксон лежал на животе и рассматривал картинки в книге «Путешествие по океану». В доме было тепло и уютно. Чем дольше я глядел на все это, тем беспокойнее становилось у меня на душе. По лапкам забегали мурашки. Дребезжащие оконные стекла то и дело облизывала морская пена.
– А каково плыть по морю в такую ночь… – сказал я.
– Восемь баллов. Если не больше, – подхватил Фредриксон и продолжал разглядывать волны на картинках.
– Пойду-ка гляну, какая погода, – пробормотал я и выскользнул за дверь. С минуту я стоял неподвижно и прислушивался.
Грозный шум волн наполнял мрак, окружавший меня. Я принюхался, прижал уши к голове и пошел навстречу ветру. Шторм, рыча, тут же набросился на меня, и я зажмурил глаза, чтобы не видеть неописуемо страшных сил, вырвавшихся на свободу осенней ночью. Лучше не думать о таких кошмарных вещах…
Впрочем, это был один из немногих случаев, когда я вовсе ни о чем не думал… Я знал лишь, что мне нужно спуститься к берегу, к ревущим волнам. Это было предчувствие. В жизни оно часто приводит к удивительным результатам.
Луна вышла из-за ночных туч, и в ее свете мокрый песок засиял, как металл. Волны с грохотом бились о берег, словно строй белых драконов, которые, выпустив когти, кидаются на препятствие, отступают со скрежетом назад, в темноту, и снова возвращаются.
Я и сейчас содрогаюсь от этих воспоминаний!
Что же заставило меня наперекор ночи и холоду (а для муми-тролля нет ничего хуже холода) блуждать в ту знаменательную ночь, в ту самую ночь, которая послала Муми-маму на наш остров? (Ах, игра свободного случая – что это за удивительная вещь!)
Уцепившись за дощечку, она плыла по волнам; ее то кидало, словно мяч, в залив, то уносило назад в море. Я ринулся на отмель и закричал изо всех сил:
– Я здесь!
Вот она появилась снова. Она выпустила доску из лапок, и ее несло на гребне волны прямо ко мне. Не моргая, смотрел я на приближающийся ко мне водяной вал. Через секунду потерпевшая была в моих объятиях, и мы беспомощно закружились в кипящем водовороте.
С неведомой мне ранее силой я крепко-накрепко уперся ногами в песчаное дно и выбрался на берег. Волны жадно хватали меня за хвост, а я упирался, боролся и наконец положил свою прекрасную ношу на берег, в безопасном, подальше от жестокого моря, месте. Ах, это было совсем не то, что спасать тетку Хемулихи! Ведь теперь это был муми-тролль, как и я сам, но еще красивее, чем я: маленький тролль женского рода, которого я спас!
Она села и запричитала:
– Где моя сумка? Спасите же мою сумку!
– Вы держите ее в своих лапках, – сказал я.
– Ах, так она при мне! – воскликнула она. – Какая радость…
Она тут же открыла ее и, порывшись, извлекла пудреницу.
– По-моему, морская вода испортила пудру, – огорченно сказала она.
– Не важно, вы и без нее прекрасны, – галантно заметил я.
Она взглянула на меня – о, это был неописуемый взгляд! – и сильно покраснела.
Позвольте мне остановиться на этом столь значительном рубеже моей бурной молодости, позвольте мне закончить свои мемуары на том, как Муми-мама – самая прекрасная из муми-троллих – вошла в мою жизнь! Она ласковым и понимающим взглядом посмотрела на все мои ребячества, и я стал вести себя здраво и разумно, и вместе с тем жизнь моя утратила очарование дикой свободы… Эта утрата, по-видимому, и засадила меня за мемуары.
Все, о чем я пишу, случилось ужасно давно, но теперь, когда я оживил в памяти эти события, мне кажется, что подобное могло бы произойти со мной снова, хотя уже на совершенно иной лад.
Я откладываю в сторону перо, которым писал свои мемуары, твердо уверенный в том, что прекрасная пора приключений наперекор всему не окончена – ведь это было бы довольно печально.
Пусть каждый достойный уважения муми-тролль задумается над моими переживаниями, моим мужеством, здравым смыслом, моими добродетелями, а возможно, и над моими глупостями (если он еще не принял решение набираться ума-разума на собственном опыте)…
На этом мемуары заканчиваются. Но за ними следует важный эпилог.
Переверните страницу!
ЭПИЛОГ
Муми-папа отложил перо и молча окинул взглядом свою семью.
– Молодец! – растроганно сказала Муми-мама.
– Молодец, папа, – подтвердил Муми-тролль. – Теперь ты стал знаменитым.
– Это почему же? – прямо-таки подскочил папа.
– Прочтут твои мемуары и решат, что ты знаменитый, – уверенно заявил Муми-тролль.
Писатель весело помахал ушами.
– Может статься!
– Ну а потом, – крикнул Снифф, – что было потом?
– Ах, потом… – Папа сделал неопределенный жест, подразумевавший дом, семью, сад, Муми-дол, вообще все, что идет следом за молодостью.
– Дорогие дети, – робко сказала Муми-мама, – потом началось это…
Внезапно веранда задрожала от порыва ветра. Хлынул дождь.
– Каково-то плыть по морю в такую ночь, – пробормотал папа словно про себя.
– Ну а мой папа как же? Юксаре? Что с ним сталось? И что было с мамой? – спросил Снусмумрик.
– А со Шнырьком? – крикнул Снифф. – Куда ты дел моего единственного папу? Уж я не говорю про его коллекцию пуговиц и про зверюшку Сос!
На веранде наступила тишина.
И тут, именно в самый важный для всей этой истории момент, в дверь постучали. Раздались три сильных, коротких стука.
Муми-папа вскочил.
– Кто там?
Кто-то басом ответят:
– Отвори! Ночь мокрая и холодная!
Муми-папа широко распахнул дверь.
– Фредриксон! – крикнул он.
И на веранду действительно вошел Фредриксон, стряхнул с себя капли дождя и сказал:
– Привет! Привет! Не сразу мы вас нашли.
– Ты ни капельки не постарел! – восторженно воскликнул Муми-папа. – Ах, как замечательно! Ах, какая радость!
Тут послышался глухой голос:
– В такую роковую ночь забытые кости стучат громче, чем когда-либо! – И из рюкзака Фредриксона, приветливо улыбаясь, выползло привидение собственной персоной.
– Добро пожаловать! – сказала Муми-мама. – Не хотите ли кофе?
– Спасибо, спасибо, – отвечал Фредриксон. – Чашечку мне и чашечку привидению. И еще несколько чашечек для тех, кто еще за дверью.
– А там еще кто-нибудь? – спросила Муми-мама.
– Родители пришли. Только они вроде как стесняются.
Снифф и Снусмумрик выбежали прямо под дождь, а там стояли их папы и мамы! Они мерзли, но ужасно стеснялись, оттого что так долго не давали о себе знать. Там стоял Шнырек и держал за лапку зверюшку Сос, а еще стояли большие чемоданы с коллекцией пуговиц. Тут же были Юксаре с погасшей трубкой во рту, и растроганная до слез Мюмла-мама, и Мюмла, и тридцать четыре малыша Мюмлы-мамы, и, конечно, малышка Мю (которая нисколечко не подросла). И когда они все вместе поднялись на веранду, стало так тесно, что стены ее выгнулись наружу.
