Степан Писахов - Ледяна колокольня
Поповску жадность наши хозяйки на пользу себе поворотили.
Мы бы и очень хорошо разбогатели, да поповско начальство узнало, зашумело:
– Кака така нова невидаль – от попа доход! Никовды этого не бывало. Попу доход – это понятно, а от попа доход – небывалошно дело! Что за нова вера? И совсем не пристало попу живот свой на обчественну пользу отдавать! Предоставить попа Сиволдая с животом, застегнутым на модны стеклярусны пуговицы, в город и сделать это со всей поспешностью.
А время горячо, лошади заняты, да и самим время терять нельзя. Решили послать попа по почте. Хотели на брюхо марку налепить и заказным письмом отправить. Да денег на марку – на попа-то, значит, – жалко стало тратить. Мы попу на живот печать большу сургучну поставили, а сзади во всю ширину написали: доплатное.
В почтовой ящик поп не лезет, ящик мал. Мы ящик малость разломали и втиснули-таки попа. А коли в почтовой ящик попал, то по адресу дойдет! Только адрес-то не в город написали, а в другу деревню (от нас почтового ходу день пять будет!). Думашь, вру? У меня и доказательство есть. С той самой поры инкубаторы и завелись.
Оглобля расцвела
Разны дожди живут. И редкой стороной пройдет. Да мы не всякого и зазывам. Ежели сердитый, который по постройкам барабанит и крыши пробиват, того мы в город спроваживам. Сердитой дождище чиновников, полицейских прополощет, прохлещет – после него простому народу дышать легче.
В бывалошно-то время мы сами-то мало что могли сделать. На все, что хорошо, запреты были, а коли сделать, что для всех пользительно, за то штрафом били.
Дожди – народ вольный, ходили, что нужно выращивали, что лишно – споласкивали, водой прочь угоняли.
Дожди порывисты у чиновников, даже у самых больших, у самых толстомордых, фуражки с кокардами срывали. Приказы со стен смывали. Нам дожди подмогой бывали и в поле, и на огороде. В деревне дождям радовались, в городу от дождя прятались.
Был у меня друг-приятель совсем особенный – дождь урожайной. Только вот не упреждал о себе, прибегал, когда ему ловче, дожди и спят и обедают не в наше время, у них и недели други, не как у нас.
Прибежит урожайной дождик, раскинется бисером, частой говорей.
Тут только не зевай, время не теряй, что хошь посади – зарастет.
Вот раз урожайной дождик зазвенел, брызгами сосветился. Я ладился стару оглоблю на дрова изрубить, взял да и ткнул в землю оглоблю-то.
Оглобля супротивиться не стала, буди того и дожидала – разом зазеленела и в рост пошла.
Я торопился, по двору крутился, чтобы деревянну хозяйственность в рост пустить. Что на глаза да под руки попало – все на оглоблю растущу, цветущу накидывал: ведра, шайки, полагушки, грабли, лопаты, палки для ухватов, наметельники, для белья катки и вальки, на крынки деревянны покрышки. Попалось веретено – подкинул и его.
Над моим двором зеленой разговор пошел. Новоурожайна хозяйственность первоочередно поспела и веселыми частушками в кучи складывалась, и как по заказанному счету, всем хозяйкам на всю Уйму по штуке и про запас по десятку. Никому и не завидно, никому не обидно – всем в обиход.
Наше богатство нашему согласью не было помешней. А на оглобленном дереве новы оглобли расти стали. Сначала палками, а подтянули себя – и в кучи новы оглобли улеглись.
С дерева оглобли не все пали, которы занозисты, те цвели да размахивались, в разны стороны себя метали, и с присвистом. В нашу сторону от оглобель песня неслась веселая с припевом:
Деревенских мы уважим,Путь чиновникам покажем,Сопроводим ихМимо наших ворот с песнями.
У оглобель дела с песнями не расходятся. Как к нашей деревне почнет подбираться чиновник по крестьянским делам али полицейский со злым умыслом, так оглобли свистнут в ихну сторону и вдоль спины опрягут, по шее огреют и мимо дорогу покажут. От злыдней мы страху натерпелись, и им острастка нужна была. Чиновники тоже в умно рассуждение пустились:
– Палка, – говорят, – о двух концах.
Про палку оно верно, да когда палка в руках. А оглобли-то сами собой управляли и обоими концами били кого надо. Битые-то, бывало, стороной обходили всяко дерево у деревни. У нас и поговорка была:
– Пуганы чиновники куста боятся.
Сани выросли
Со мной да с санями при урожайном дождике еще тако дело было.
Ладил сани, как заведено, летом, к зиме готовился. Слышу – ровно стеклянны колокольчики звенят. Оглянулся, а дожик падат, как пляшет, на лужицах пузырями играт.
Я сани впереверт и в землю ткнул. И места не узнал! Кругом зазеленело, круг меня выкинулся лесок и много места занял, да вырос не на месте.
Мне мешкать некогда. Стал я лес вырубать. Как лесину срублю, она сама распадется на полозья, на копылки, на поперечины, на продольны доски. Ветки крутятся, сани сами связываются, в ряды выравниваются.
Скорым часом весь лесок вырубил, разогнулся, оглянулся. Сани свежим деревом блестят, даже ослепительно, запах смолистый, душистый – нюхай да силы набирайся, очень пользительный дух.
Сосчитал сани, на всю Уйму, по саням на двор, насчитал и запасных сколько надо.
Урядник, чиновник по крестьянским делам, поп Сиволдай на сани обзарились и решили утащить хотя бы одни на троих. Им чужо добро руки не кололо.
Наших уемских опасались, знали, что у нас к ним терпенья мало.
Изловчились-таки, сани украли. А сани-то еще не устоялись, себя внутрях дорабатывали. Взяли сани этих воров в переработку. Их и полозьями гнули и вицами крутили.
Поп, чиновник, урядник от саней отцепиться не могут. Так тройкой себя и в город пригнали и по городу, по улицам вскачь. Поповы волосы оченно на гриву похожи. Урядник и чиновник медными пуговицами гремят, как шаркунками, сабля за ними хвостом летит.
Со стороны глядеть – похоже на тройку, только ног не тот счет и насчет тулова сумленье было. Тройка из сил выбилась, их признали. Бросились ко мне протокол писать, меня штрафовать. А я при чем? Сани общи, деревенски. Мы брать не неволили. Эта тройка нас прокатывала да на нас прокатывалась. На этот раз себя прокатили – на себя пусть и жалятся!
Как Уйма выстроилась
Был я в лесу в саму ранну рань, день чуть зачинался. Дождик веселый при солнышке цветным блеском раскинулся.
Это друг-приятель мой, дождь урожайный, хорошего утра проспать не хотел.
Дождик урожайный, а мне посадить нечего, у меня только топор с собой. Ткнул я топор топорищем в землю. И-и, как выхвостнулся топор!
Топорище тонкой лесинкой высоко вверх выкинулось. Ветерком лесинку-топорище во все стороны гнет. А топор – парень к работе напористой.
Почал топор дерева рубить, обтесывать, хозяйственно обделывать, время понапрасну не терят.
Я от удивленья только руками развел, а передо мной по лесной дороге избы новосрублены рядами выставают. Избы с резными крылечками, с поветями. У каждой избы для колодца сруб, и у каждой избы своя баня. Бани двери прихлопнули: приучаются тепло беречь.
Я под избяны углы кругляши подсунул, избы легонько толконул и с места сдвинул.
Домов-обнов длинный черед покатился к деревне. Деревня наша до той поры мала была – домишков ряд коротенькой – и звалась не по-теперешнему.
Как новы дома заподкатывались! Народ без лишних разговоров дома по угору над рекой поставил рядом длинным на многоверстье.
С того часу деревню нашу и стали звать Уймой. Только вот мы, живя в ближности друг с дружкой, привыкли гоститься. В старой деревне мы с конца в конец перекликались, в гости зазывали и сами скоро отзывались. У нас не как в других местах, где на первый зов кланяются, на второй благодарят, после третьего зову одеваются.
В новой деревне из конца в конец не то что не докричишься, а в день и до конца не дойдешь. Мы уж хотели железну дорогу по деревне прокладывать – в гости ездить (транвая в те поры еще не знали). Для железной дороги у нас железа мало было. Мы для скорости движенья на обоих концах Уймы длинны пружины в землю концом воткнули. За верхний конец уцепимся, пружину пригнем. Пружина в обратный ход выпрямится. Тут только отцепись и лети, куда себя нацелил: до середины деревни али до самого конца.
Мы себе подушки подвязывали, чтобы мягко садиться было. Наши уемски для гостьбы на подъем легки.
Уйма выстроилась, выставилась. Окнами на реку и на заречье любуется. Стоит красуется, сама себя показыват.
А топор работает без устали, у меня так приучен был. Новы овины поставил, мельницу выстроил. Я ему, топору-то, новый заказ дал: через речки мосты починить, по болотам дощаты переходы перекинуть.
Да как завсегда в старо время, хорошему делу чиновники мешали.
Проезжали лесом полицейской с чиновником, проезжали в том месте, где топор хозяйствовал. Топор по ним размахнулся, да промахнулся.
Ох, в каку ярость вошли и полицейский и чиновник! Лесинку-топорище сломали, на куски приломали и спохватились!
– Ахти да ахти! Мы поторопились, не досмотрели, с чего началось, от кого повелось, не доглядели кого штрафовать и сколько взять.
