Валерий Медведев - Баранкин, будь человеком (с иллюстрациями)
И здесь Костя, видно, так снова обрадовался, что всё кончилось так хорошо и даже замечательно, что бросился на меня и стал обнимать изо всех сил. Потом я от радости обнял скамейку, ту самую скамейку, на которой мы сидели ещё т-о-г-д-а, потом я обнял забор, который стоял возле берёзы, а потом мы вместе с Костей обняли берёзу, ту самую берёзу, под которой стояла та самая скамейка, на которой мне первый раз в жизни пришла в голову мысль, что я видите ли, устал быть человеком…
— Я их по всем дворам разыскиваю, а они с деревьями обнимаются! — крикнул Мишка Яковлев с велосипеда, влетая с Аликом неожиданно на своей машине во двор.
Потом за ними показались Зинка Фокина, Эра Кузякина и все остальные.
— Мишка! — крикнули мы с Костей в один голос, набрасываясь на Яковлева с двух сторон и заключая его в свои объятья.
От неожиданности Мишка выпустил руль, и мы свалились на землю. Я и Костя продолжали обнимать и целовать Мишку Яковлева и Алика Новикова.
— Да вы что, ребята? Вы с ума сошли? Мы же вчера только виделись! Ребята! Да что это вы, как девчонки, прямо! — отбивались от нас и Алик и Мишка.
— Алик и Мишка! — сказал Костя Малинин со слезами на глазах, чмокая Яковлева в ухо. — А что здесь без вас было!..
— Что было? Где было? — насторожился Алик.
— Что б-ы-л-о, т-о п-р-о-ш-л-о, — сказал я и так при этом посмотрел на Костю Малинина, что тот прикусил язык.
В это время нас окружили девчонки из нашего класса.
— Их по всему городу ищут, — сказала Эра Кузякина, — а они на траве валяются!..
— Баранкин! — сказала Зина Фокина. — Вы намерены в конце концов заниматься или нет?
— Зиночка! — сказал я. — Зиночка! — повторил я. — Если бы ты знала, Зиночка, к-а-к мы с Костей намерены з-а-н-и-м-а-т-ь-с-я!
— И заниматься и работать! — сказал Костя и взял из рук Эры Кузякиной лопату. А я взял лопату у Зины Фокиной.
— Баранкин! — сказала Эра. — А почему у вас с Костей вид какой-то ненормальный? И поведение тоже… — добавила она.
— Потому что потому!.. — закричал я.
— Ну, пошли, — сказал Мишка, — а то и так сколько времени зря потеряли!..
— Минуточку! — сказал я. — Ребята!.. Я должен вам всем сказать, что ЧЕЛОВЕК — ЭТО ЗВУЧИТ!
— Баранкин! — сказала Эра. — Ты говоришь не правильно! Нужно говорить: «Человек — это звучит гордо!»
— Ладно, Эра! — сказал я. — Мы теперь получше твоего знаем, как звучит че-ло-век! Верно, Малинин?
— Верно, Баранкин!
Мы с Костей обняли Мишку с двух сторон и побежали по лестнице вверх.
На площадке я совершенно неожиданно столкнулся носом к носу с Венькой Смирновым. Помните его? Он ещё стрелял в нас с Костей из рогатки, когда мы были воробьями. А когда были бабочками, то он нам хотел крылья оборвать!.. А когда были муравьями, то он муравейник наш разрушил!..
— Приветик! — сказал Венька, щурясь прыгая сразу через две ступеньки вниз.
Я успел схватить его за рубаху и остановить. — Ты чего? — спросил Венька. — Вот чего! — сказал я, притягивая Веньку к себе и давая ему подзатыльник.
— За что? — спросил, щурясь, Венька.
— Не будешь в другой раз стрелять в меня из рогатки!
— Когда я стрелял в тебя из рогатки? — Когда я сидел вон на той ветке! — Я показал рукой в окно на тот самый тополь, с которого меня и Костю чуть-чуть не сбил Венька из своей катапульты.
— Когда ты сидел на той ветке? Что ты городишь, Баранкин, какую-то чепуху?..
— Чеп-чеп-чепуху, говоришь? А двух воробьёв на тополе помнишь?
Венька сощурился, соображая, как лучше ответить на мой вопрос.
— А это тебе за бабочек! Чтобы ты нам, то есть им, в следующий раз крылья не обрывал!.. А это тебе за муравьёв, чтоб лопатой в муравейник не тыкал…
Я дал Веньке ещё два раза по шее, выхватил из его кармана рогатку с оптическим прицелом, сломал её и бросился догонять Мишку с Костей.
— Баранкин! — донёсся до меня снизу Венькин голос.
— Что тебе?
— А я так ничего и не понял все равно!
— Станешь ч-е-л-о-в-е-к-о-м, тогда в-с-е п-о-й-м-е-ш-ь! — крикнул я, перегнувшись через перила.
СОБЫТИЕ ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЕ
Я хочу навеки быть человеком!
В этот день мы занимались с Яковлевым, наверное, часа четыре подряд. Когда Мишка в самый разгар занятий спросил нас: «Ребята, а вы не устали? Может, хотите отдохнуть?» — мы с Костей в один голос закричали на Мишку: «Нет, нет! Мы не устали! Что ты? Какой ещё там отдых! Ты давай не отлынивай, Яковлев!» — «Я не отлыниваю», — сказал поражённый Мишка и стал объяснять нам следующую задачу, потом он повторил с нами пройденное, потом объяснил ещё одну задачу, потом устроил нам с Костей небольшой экзамен, потом он положил голову на стол и сказал хриплым шёпотом, что больше он с нами заниматься не может, потому что он уже сорвал голос и вообще совершенно выбился из сил.
Тогда мы взяли лопаты и пошли с Мишкой в сад сажать деревья. Физический труд — лучший отдых после умственного напряжения.
Когда мы выбежали во двор, то увидели Алика. Он всё это время сидел на лавочке и караулил, чтобы мы не сбежали. Вот чудак! Узнав, что мы добровольно идём работать в сад, он вытаращил глаза и побежал следом за нами, щёлкая на ходу фотоаппаратом. В саду нам сажать ничего не пришлось — все деревья были посажены. Тогда мы стали их поливать, а Алик опять всё время таращил на нас глаза и щёлкал фотоаппаратом. Потом мы вернулись опять ко мне домой и занимались до тех пор, пока и Мишка и Костя не устали окончательно.
Когда Яковлев и Малинин разошлись по домам, я всё еще продолжал сидеть над учебниками и заниматься самостоятельно. Самостоятельно я занимался до тех пор, пока не заснул за столом. Как я очутился в постели, я не помню, наверное, в постель меня перенёс отец. Зато проснулся я на следующее утро сам, и так рано, что все ещё спали. Я с-а-м застелил аккуратно постель, тихо позавтракал, собрал учебники, на цыпочках вышел из дома и побежал в школу. Сегодня я должен был, я был о-б-я-з-а-н прийти с-е-г-о-д-н-я в школу самым п-е-р-в-ы-м!
Так я и сделал. Я явился в школу тогда, когда все мои одноклассники ещё крепко спали в постелях — и Зинка Фокина, и Миша Яковлев, и Алик Новиков, и Костя Малинин, — ну, этот-то, наверное, спит без задних ног! Один я из всего класса не спал. И не только не спал, а уже был в школе часа за два до начала занятий. Так рано, вероятно, ещё ни один ученик в жизни не приходил в школу. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что по противоположной дорожке к школьному крыльцу за кустами сирени тоже крадётся чья-то фигура. Я остановился. Фигура тоже остановилась. Я сделал три шага к школе, и фигура тоже сделала три шага. Я стал подкрадываться к входной лестнице, и фигура стала подкрадываться. Я высунулся из-за куста, фигура тоже высунула свою физиономию. Мы долго молча смотрели друг на друга, наконец мне надоело молчать.
— Малинин! — сказал я.
— Ну?
— Ты чего это так рано заявился в школу?
— А ты?
— Я т-а-к п-р-о-с-т-о… А ты?
— И я т-а-к п-р-о-с-т-о…
— Понятно ! — сказали мы вместе.
Тихо, стараясь не шуметь, мы с Костей поднялись одновременно по каменной лестнице и приникли лицами к холодному и мокрому от росы дверному стеклу и стали молча ждать, когда нас пустят в н-а-ш-у ш-к-о-л-у.
Мы стояли молча, не глядя друг на друга, стояли и просто ждали, даже не подозревая, что ровно через два часа начнутся такие удивительные события, события, которые потрясут не только весь наш класс, но и всю школу…
Во-первых. Ровно через два часа и десять минут меня вызовет к доске Нина Николаевна, и я буду ей рассказывать всё, что я знаю о жизни бабочек. И Нина Николаевна мне скажет: «Юра Баранкин! Жизнь бабочек ты знаешь очень хорошо. Садись! Молодец! Когда ты отвечал, мне даже показалось, что у тебя за спиной выросли крылья!..» После этих слов весь класс так и покатится от смеха, и только мы с Ко-стей не улыбнёмся и будем сидеть за партой серьёз-ные-пресерьёзные.
Во-вторых. Через два дня мы с Малининым Костей исправим по геометрии двойки на четвёрки.
В-третьих. Через три дня Зинка Фокина заявит во всеуслышание, что будто бы мы с Костей, по её мнению, заболели какой-то загадочной болезнью и что это у нас, вероятно, скоро пройдёт.
В-четвёртых. Ещё через несколько дней Зинка Фокина вдруг почему-то перестанет при каждом удобном случае говорить мне: «Баранкин, будь человеком!»
В-пятых. Дней через пятнадцать мой отец будет, как всегда, проверять мой дневник, и первый раз за всю жизнь он при этом ничего мне не скажет и только удивлённо пожмёт плечами и молча переглянется с мамой.
В-шестых. Ровно через месяц директор нашей школы Василий Васильевич Туркин…
Впрочем, об этом, пожалуй, говорить ещё рано, ведь это случится через месяц, а сейчас ещё прошло только десять минут, всего десять минут, как мы стоим с Костей на школьном крыльце, просто стоим и ждём, когда же наконец-то откроется дверь и нас пустят в школу, в н-а-ш-у ш-к-о-л-у.
