Светлана Лаврова - Лошади летают полторы минуты

— Ешь, детка. А то твои ребра скоро проткнут твою синюю кожу. Маттео, где ты взял такую истощенную синьориту? Ты устроил ей побег из темницы?

— Между прочим, это моя сестра, — сказал Маттео, уплетая лазанью. — М-м-м… бабушка, дай еще пармеджано, этот уже весь куда-то съелся.

— Сестра? — удивилась бабушка. — Твоя мать позволяет себе совершенно недопустимые вещи! Нельзя рожать сразу такого большого ребенка, это опасно для здоровья. Или она родила ее раньше и много лет прятала под кроватью?

— Она не родная сестра, а троюродная, из Флоренции, — объяснил Маттео. — Как вкусно, баба, а панфорте есть?

Бабушка достала горячую ковригу. Над ковригой завис густой дух сухофруктов и пряностей.

— Глупости, — сказала она, отрезая ломоть. — У тебя не может быть троюродной сестры, потому что у твоей матери нет двоюродной сестры, потому что у меня нет родной. Тем более во Флоренции. Нашла где сестру иметь! Это какая-то интрига.

Она оглядела совершенно багровую от этих разговоров Джаноццу и удовлетворенно заметила:

— Ну вот, поела так хоть порозовела, а то зеленая была, аж синяя, как утопленник. Ты плавать умеешь?

— Да, немного, — пролепетала Джаноцца.

— Ну и хорошо, значит, ты не утопленница, а живой человек, — кивнула бабушка. — А то я ходячих утопленников не люблю и вообще шустрых мертвяков не одобряю. Умер — так лежи в земле или в воде, нечего шляться. С живыми проще и приятнее. Ешь, детка, а то твой живот прилип к позвоночнику, и как его отделить без хирурга — ума не приложу.

— Сейчас модно быть худой, — робко возразила Джаноцца. — Все девочки худеют.

— Все девочки дуры, это закон природы, — заметила бабушка. — Так было при Медичи, так есть и сейчас. Женщины умнеют годам к пятидесяти, а тогда уже поздно. Ешь и срочно толстей. Если у женщины одни локти и колени, то это не женщина, а паук-косиножка. Кстати…

Она оглядела гостью еще раз.

— Что-то с тобой не так… Эй, Мурио!

Из угла вышел толстый черный кот. Приблизился неспешно, обнюхал Джаноццу, лизнул ей руку и кивнул головой: мол, мое почтение.

— Надо же, — удивилась бабушка, — Мурио тебя признал. Еще и поклонился. Значит, ты не то, про что я думала… может, и вправду человек…

— А про что ты думала? — хмыкнул Маттео. — Что она привидение?

— Что-то вроде, — уклончиво сказала бабушка. — Но тогда Мурио ей бы глаза выцарапал… или что там у нее вместо глаз. Он у меня на призраков натасканный. А он ей руку лизнул. Хотите добавки, ребята?

Джаноцца опасливо отодвинулась от кота.

— Нет, — отказался Маттео. — Нам пора. Мы с ребятами сейчас подумаем, что можно сделать с Черепахами.

— Наведите порчу на Черного Горбуна, — быстро предложила бабка. — Это же надо — опять Черепахам повезло! Такой конь! Опять не видать нам победы!

— Вот ты и наведи, — предложил Маттео. — Мы не умеем.

— Мне нельзя, я обещание давала, — отказалась бабушка. — Ну, идите, спасайте родную контраду…

Уже в дверях Джаноцца обернулась и спросила:

— Это ведь вас сожгли в XIV веке?

Бабушка засмеялась и махнула рукой:

— Э-э, внученька, кто же упомнит такие старые дела… тут программу телепередач на завтра забываешь, а ты про XIV век… склероз, он даже колдовством не лечится.

Сиена, основанная при римском императоре Октавиане Августе на месте старого этрусского поселения, до сих пор сохранила свой средневековый облик. Узкие улицы цвета охры, старые палаццо, живописные тупики и переулки придают городу неповторимое своеобразие. Более всего знаменита Сиена своими скачками — палио, проводимыми с незапамятных времен. Когда в XVI веке герцоги Тосканские подчинили Сиену, они стали всячески культивировать конкуренцию контрад — семнадцати районов города. Пусть лучше сиенцы сражаются друг с другом, чем с Флоренцией, — решили Медичи.

Два раза в год, 2 июля и 16 августа, в городе проводятся скачки. Лошадей распределяют по жребию. Они должны сделать три круга по главной площади города — Кампо. Если всадник упадет, то лошадь может и одна победить: ведь в палио самое важное — это лошадь. Скачки длятся около девяноста секунд. Победившая контрада по традиции имеет право в следующие после палио дни безнаказанно издеваться над соперниками. Потому что главное — это победа, и победителю прощается все.

В Сиене сохранилось много интересных архитектурных памятников, в музеях города хранятся жемчужины мировой живописи. Посетив Сиену, вы увезете с собой незабываемые впечатления и интересные сувениры.

Глава 3

Первое появление лошади

Затертая в толпе Джаноцца почти ничего не видела. Она стояла очень неудачно. К тому же прямо перед ней возвышался здоровенный тип в красной рубашке, пахнущей бензином. Он закрывал весь обзор. Мальчишки, скорее всего, что-то видели, потому что комментировали:

— Мелисенту повели. Ну и ляжки!

— А вон Сеппио на Рыжей Оглобле. Эх, хороша, повезло Слонам!

— А наша где? Нашу вообще не видно.

Они встретили друзей Маттео почти сразу после того, как вышли от бабушки. Друзей было трое, они подозрительно оглядели Джаноццу.

— Вот, — развел руками Маттео. — Это моя новая сестра. Мать велела ей все показать.

Мальчики вздохнули — они прекрасно понимали, как чужой человек может нарушить всю компанию.

— Значит так, — решительно сказал старший. — Мы скидываемся, покупаем тебе много-много мороженого и пирожных, и ты сидишь в кондитерской и ешь. А мы подберем тебя на обратном пути.

— Значит, так, — не менее решительно возразила Джаноцца. — Не пойдет, и фиг вам.

Мальчишки вздохнули еще раз и покорились. Все пятеро пошли туда, где должны были состояться первые пробные скачки. Теперь до палио тренировочные заезды проводились утром и вечером. Джаноцца быстро запомнила новых знакомых. Тот, что хотел запереть ее в кондитерской, звался Стефан, он был высокий и красивый. Второй, Паоло, был толстый, вертлявый и болтливый. Третий, Джованни, был никакой, без особых примет. Они все ей не очень понравились.

Толпа заволновалась. Кусочком южной ночи, сгустком темноты проплыл Черный Горбун, сын Колдуньи и Грома, фаворит скачек. Черепахи надулись от важности. Маттео выдохнул, Паоло сплюнул с досады, Джованни сказал:

— А вон наша лошадь. Вон мой брат рукой машет.

Джаноцца опять ничего не увидела — тип в красной рубахе просто распухал на глазах и заслонял весь горизонт. Прозвучал сигнал, лошади рванули с места. Это был пробный забег, он ничего не значил. Черный Горбун пришел первым с большим отрывом. Белика, лошадь контрады Улитки, пришла предпоследней.

Совсем сникнув, ребята выбрались из толпы.

— Пошли в конюшню, — сказал Стефан. — Поглядим поближе. Твой брат нас пустит, я надеюсь.

В конюшню обычно не пускали вообще никого — боялись, что конкуренты повредят лошади. Но брат Джованни, такой же невыразительный и без особых примет, провел ребят прямо в стойло.

Джаноцца прислонилась щекой к жердям загона. Маленькая изящная кобылка, не белая, а цвета топленого молока, удивленно посмотрела на девочку, скосила глаза, будто узнавая. Она заволновалась, переступая копытцами, развернула сложенные на спине крылья, словно собралась взлететь…

— Грустно тебе? — спросила Джаноцца.

— Нет, ничего, — сказала лошадка. — Они все добрые. Только трудно не летать. Почему нам нельзя летать, моя госпожа?

— Не знаю, — пожала плечами Джаноцца. — Люди не любят, когда кто-то летает…

— Старая Мелисента говорит, что летать неприлично, — сказала лошадка. — Мы же не дикие кони долины реки По, мы — благородные берберийские скакуны для палио. Упряжь так больно прижимает крылья… и захочешь — не взлетишь. Прикажи им, госпожа. Пусть нам разрешат летать, сколько мы захотим.

— У меня нет власти над ними, — сказала Джаноцца и погладила лошадку по крылу.

— Эй! Девочка! Трогать нельзя! — закричал Джакопо, брат Джованни.

— Почему лошадям запрещают летать? — спросила его Джаноцца. — Они же умеют.

— Умеют, — кивнул Джакопо. — Еще как. Но считается, что нельзя. Я думаю, чтобы навоз сверху не падал на головы зрителей.

— Еще судить скачки было бы трудно, — подсказал Джованни. — Все летят кто куда, и кто первый — непонятно. А когда по земле — все это… регламентировано.

— Странно… — протянула Джаноцца. — Этак лошади совсем разучатся летать, и крылья у них отпадут.

— Как люди, — сказал Маттео. — Моя бабка говорит, что люди тоже умели летать. Но считалось, что это нехорошо, неприлично. Крылатых жгла инквизиция. И люди разучились, и крылья у них отвалились.