Сергей Козлов - Всё-всё-всё о Ёжике
— Ля-ля! Ля-ля! — завопил Заяц. И Ёжику сделалось совсем грустно. Медвежонку было неловко перед Ёжиком, что вот он притащил Зайца и Заяц мелет, не разбери чего, а теперь ещё воет песню. Но Медвежонок не знал, как быть, и поэтому завопил вместе с Зайцем.
— Ля-ля-лю-лю! — вопил Медвежонок.
— Ля-ля! Ля-ля! — пел Заяц. А сумерки сгущались, и Ёжику просто больно было всё это слышать.
— Давайте помолчим, — сказал Ёжик. — Послушайте, как тихо!
Заяц с Медвежонком смолкли и прислушались. Над поляной, над лесом плыла осенняя тишина.
— А что, — шёпотом спросил Заяц, — теперь делать?
— Шшш! — сказал Медвежонок.
— Это мы сумерничаем? — прошептал Заяц. Медвежонок кивнул.
— До темноты — молчать?..
Стало совсем темно, и над самыми верхушками ёлок показалась золотая долька луны.
От этого Ёжику с Медвежонком вдруг стало на миг теплее. Они поглядели друг на друга, и каждый почувствовал в темноте, как они друг другу улыбнулись.
Как оттенить тишину
— Я очень люблю осенние пасмурные дни, — сказал Ёжик. — Солнышко тускло светит, и так туманно-туманно…
— Спокойно, — сказал Медвежонок.
— Ага. Будто всё остановилось и стоит.
— Где? — спросил Медвежонок.
— Нет, вообще. Стоит и не двигается.
— Кто?
— Ну, как ты не понимаешь? Никто.
— Никто стоит и не двигается?
— Ага. Никто не двигается.
— А комары? Вон как летают! Пи-и!.. Пи-и!.. — И Медвежонок замахал лапами, показал, как летит комар.
— Комары только ещё больше, — тут Ёжик остановился, чтобы подыскать слово, — о т т е н я ю т неподвижность, — наконец сказал он.
Медвежонок сел:
— Как это?
Они лежали на травке у обрыва над рекой и грелись на тусклом осеннем солнышке. За рекой, полыхая осинами, темнел лес.
— Ну вот смотри! — Ёжик встал и побежал. — Видишь?
— Что?
— Как неподвижен лес?
— Нет, — сказал Медвежонок. — Я вижу, как ты бежишь.
— Ты не на меня смотри, на лес! — И Ёжик побежал снова. — Ну?
— Значит, мне на тебя не смотреть?
— Не смотри.
— Хорошо, — сказал Медвежонок и отвернулся.
— Да зачем ты совсем-то отвернулся?
— Ты же сам сказал, чтобы я на тебя не смотрел.
— Нет, ты смотри, только на меня и на лес о д н о в р е м е н н о, понял? Я побегу, а он будет стоять. Я о т т е н ю его неподвижность.
— Хорошо, — сказал Медвежонок. — Давай попробуем. — И уставился на Ёжика во все глаза. — Беги!
Ёжик побежал.
— Быстрее! — сказал Медвежонок.
Ёжик побежал быстрее.
— Стой! — крикнул Медвежонок. — Давай начнём сначала.
— Почему?
— Да я никак не могу посмотреть на тебя и на лес одновременно: ты так смешно бежишь, Ёжик!
— А ты смотри на меня и на лес, понимаешь? Я — бегу, лес — стоит. Я оттеняю его неподвижность.
— А ты не можешь бежать большими прыжками?
— Зачем?
— Попробуй.
— Что я — кенгуру?
— Да нет, но ты — ножками, ножками, и я не могу оторваться.
— Это не важно, как я бегу, понял? Важно то, что я бегу, а он — стоит.
— Хорошо, — сказал Медвежонок. — Беги!
Ёжик побежал снова.
— Ну?
— Такими маленькими шажками не оттенишь, сказал Медвежонок. — Тут надо прыгать вот так! И он прыгнул, как настоящий кенгуру.
— Стой! — крикнул Ёжик. — Слушай! Медвежонок замер.
— Слышишь, как тихо?
— Слышу.
— А если я крикну, то я криком о т т е н ю тишину.
— А-а-а!.. — закричал Медвежонок.
— Теперь понял?
— Ага! Надо кричать и кувыркаться! А-а-а! — снова завопил Медвежонок и перекувырнулся через голову.
— Нет! — крикнул Ёжик. — Надо бежать и подпрыгивать. Вот! — И заскакал по поляне.
— Нет! — крикнул Медвежонок. — Надо бежать, падать, вскакивать и лететь.
— Как это? — Ёжик остановился.
— А вот так! — И Медвежонок сиганул с обрыва.
— И я! — крикнул Ёжик и покатился с обрыва вслед за Медвежонком.
— Ля-ля-ля! — завопил Медвежонок, вскарабкиваясь обратно.
— У-лю-лю! — по-птичьему заверещал Ёжик.
— Ай-яй-яй! — во всё горло закричал Медвежонок и прыгнул с обрыва снова.
Так до самого вечера они бегали, прыгали, сигали с обрыва и орали во всё горло, оттеняя неподвижность и тишину осеннего леса.
В родном лесу
Заяц утром как вышел из дома, так и потерялся в необъятной красоте осеннего леса.
«Давно уже пора снегу пасть, — думал Заяц. — А лес стоит тёплый и живой». Встретилась Зайцу Лесная Мышь.
— Гуляешь? — сказал Заяц.
— Дышу, — сказала Мышка. — Надышаться не могу.
— Может, зима про нас забыла? — спросил Заяц. — Ко всем пришла, а в лес не заглянула.
— Наверно, — сказала Мышка и пошевелила усиками.
— Я вот как думаю, — сказал Заяц. — Если её до сих пор нет, значит, уже не заглянет.
— Что ты! — сказала Мышка. — Так не бывает! Не было ещё такого, чтобы зима прошла стороной.
— А если не придёт?
— Что говорить об этом, Заяц? Бегай, дыши, прыгай, пока лапы прыгают, и ни о чём не думай.
— Я так не умею, — сказал Заяц. — Я всё должен знать наперёд.
— Много будешь знать — скоро состаришься.
— Зайцы не состариваются, — сказал Заяц. — Зайцы умирают молодыми.
— Это почему же?
— Мы бежим, понимаешь? А движение — это жизнь.
— Хи-хи! — сказала Мышка. — Ещё каким стареньким будешь.
Они вместе шли по тропинке и не могли налюбоваться на свой лес.
Он был весь сквозящий, мягкий, родной. И оттого, что в нём было так хорошо, на душе у Зайца и Мышки сделалось грустно.
— Ты не грусти, — сказал Заяц.
— Я не грущу.
— Грустишь, я вижу.
— Да вовсе не грущу, просто печально.
— Это пройдёт, — сказал Заяц. — Насыплет снега, надо будет путать следы. С утра до вечера бегай и запутывай.
— А зачем?
— Глупая ты. Съедят.
— А ты бегай задом наперёд, — сказала Мышка. — Вот так! — И побежала по дорожке спиной вперёд, мордочкой к Зайцу.
— Здорово! — крикнул Заяц. И помчался следом.
— Видишь? — сказала Мышка. — Теперь никто не поймёт, кто ты.
— А я… А я… Я знаешь тебя чему научу? Я тебя научу есть кору, хочешь?
— Я кору не ем, — сказала Мышка.
— Тогда… Тогда… Давай я тебя научу бегать!
— Не надо, — сказала Мышка.
— Да чем же мне тебе отплатить?
— А ничем, — сказала Лесная Мышь. — Было бы хорошо, если бы тебе помог мой совет.
— Спасибо тебе! — сказал Заяц. И побежал от Мышки задом наперёд, улыбаясь и шевеля усами.
«Здорово! — думал Заяц. — Теперь меня никто не поймает. Надо только хорошенько натренироваться, пока не высыпал снег».
Он бежал задом наперёд через любимый свой лес, спускался в овраги, взбирался на холмы, «получается!» — вопил про себя Заяц и чуть не плакал от радости, что теперь уже никто никогда не отыщет его в родном лесу.
Сосновая шишка
Светлый вечер в осеннем лесу. Затрещала и смолкла неизвестная птица. Заяц выбежал к ручью, сел и стал слушать, как журчит вода.
— Вода, вода, куда ты бежишь? — спросил Заяц.
— С камушка на камушек по камушкам бегу!
«По камушкам. Хорошо ей! — подумал Заяц. — Вот бы мне так!»
Пришёл Муравей.
— Ты что бродишь? — спросил Заяц. — Скоро зима, а ты по лесу шатаешься?
— Надо, — сказал Муравей. Зачерпнул ведёрком воды и пошёл.
— Стой! Давай поговорим, — сказал Заяц.
Муравей остановился:
— О чём?
— О чём хочешь.
— Некогда мне разговаривать, — сказал Муравей. — Воду надо нести. — И ушёл.
— Вот жизнь! — вздохнул Заяц. — Муравьи по воду ходить стали, поговорить не с кем. Раньше хоть какой-никакой гриб попадётся, с ним потолкуешь. А теперь и грибы куда-то попрятались.
— А ты со мной поговори, — сказала Сосновая Шишка. Она лежала рядышком у ручья. — Я — старая, много всего видала.
— Что же ты видела? — спросил Заяц.
— Небо, — сказала Шишка.
— Кто ж его не видел? Вот оно!
— Не-ет, я там была, высоко, — вздохнула Шишка. — Меня Ветер любил. Прилетит, бывало: «Здравствуй, Шишка!» — «Здравствуй, говорю, где пропадал?» — «К морю летал, корабли двигал». Во как! А ты чего скучный такой?
— Не знаю, — сказал Заяц.
— Эх, жизнь была! Утречком проснёшься — весь лес в тени, а у нас уже солнышко! Солнышко пригреет. Ветер прилетит — шумим-веселимся!..
А ночью — звёзды. Так в глаза и глядят. Я любила одну. Зелёная такая, ласковая. Только покажется, а уж Ветерок мой тут как тут. «Полетим, говорит, к звезде, Шишка!» — «Так далеко же!» — «Это нам нипочём!» Возьмёт в объятья и понесёт.
— Хорошо говоришь, бабушка, — вздохнул Заяц.
— Жили хорошо, Заяц. А что слова? Сам-то чего скучный, молодой вить?
— А где ж он теперь, Ветер?
— Летает. Ветер, он всегда молодой. А я, вишь, старая, упала. Кому нужна?
— Грустно тебе, бабушка?
— Не-е, Заяц. Лежу, на небо гляжу, водичку слушаю, звёздочку зелёную увижу — Ветер вспоминаю.
