Владислав Бахревский - Дядюшка Шорох и шуршавы
Лёня поглядел на свои руки. Они были теперь точно из серебра. И одеяло, любимое, давнишнее, показалось ему лесной поляной, на которой росли диковинные травы. Между этих трав сверкал голубой ручеёк. Лёня потрогал его: это была лента, невесомая и тоненькая.
«Её потеряла девочка с качелей! — догадался Лёня. — Неужели проснусь завтра — и ничего не будет?»
Он зажал ленту в кулаке, кулак положил под голову и крепко закрыл глаза, чтобы скорее наступило утро, а то ведь и ленту проспишь.
«Отчего луч оборвался? — подумал он, засыпая. — Может, облако прошло или пролетела птица?»
И вскочил: «А перстень?»
Выбрался из постели, встал на пол босыми ногами и замер: не потревожил ли он покой музейного кресла, зеркала, стульев, вещей?..
Зеркало сияло само для себя, старикашка-придворный дремал, поджав ноги… Лёня бесшумно опустился на колени и полез под стол. Перстня под столом не было. И под радиатором не было. И под сервантом. От луны в комнате светло, да и перстень — не иголка, золотой ведь, блестящий.
«Женьку, что ли, разбудить? Пусть тоже ищет».
— Человек! — услышал он тоненький плачущий голос. — Человек, отдай мою ленту!
Ну, как тут было не вздрогнуть? Даже очень храбрый человек вздрогнул бы. В лужице лунного света стояла воздушная девочка. Она сложила ладони лодочкой. У неё дрожал кончик носа, дрожали губы, даже бант на голове дрожал.
— Ну пожалуйста! Без ленты меня не пустят на праздник Полнолуния.
— Возьми! — Лёня разжал пальцы: лента была у него в кулаке.
— И ты ничего не просишь в награду? — удивилась девочка.
— Но ведь лента не моя, а твоя.
— Ты добрый. Конечно, добрый! Ты сумел не потревожить покой вещей. Но почему ты не спишь?
— Женька перстень мамин уронил. Сразу мы не подняли, а теперь я не найду никак.
— Это же так просто. Я спрошу о перстне моих друзей.
— Мастера?
— Его зовут дядюшка Шорох, а у меня и у моих сестёр имя одно на всех. Мы — шуршавы.
Тин-тинь!.. — прозвенело над головой.
— С Полнолунием, милая Шуршава.
Стоя ногами на потолке, размахивал шляпой с длинными волнистыми перьями опять-таки очень странный, несовременный и совсем какой-то не такой человек.
— Ах, это ты, братец Нечаянные Звоны!
— К вашим услугам, кузина! А где прелестные сестрицы?
— Они готовятся к балу, а я…
Тонни-тонни-тонн!.. — серебряно зазвенело на окне.
— Красиво? — спросил Нечаянные Звоны.
— Очень! — сказал Лёня.
— Я польщён. Моё искусство признают даже люди.
— Братец, с тобой очень неудобно разговаривать.
— Ах, простите, кузина!
Нечаянные Звоны раскинул руки и, кругами, опустился на пол. Поклонился, щёлкнул шпорами на высоких ботфортах, а прозвенело на потолке: плинь-плинь-плинь!..
Лёня и Шуршава посмотрели на потолок, и Нечаянные Звоны рассмеялся, довольный, в свою кружевную перчатку. Он был на голову выше Лёни, но вдвое, а может, и втрое тоньше его. Это был замечательно утончённый человек и весь в кружевах: кружевной воротник, кружевные камзол и рубашка, кружево парика, кружево жестов…
Нечаянные Звоны выхватил из-за пояса дирижёрскую палочку, сделал выпад к серванту.
Юнь-юнь-юнь!.. — будто на ксилофоне, сыграло под Женькиной кроватью.
— Вы удивлены? Но ведь я — Нечаянные Звоны, — сказал и скрылся.
— Братец, мне нужно тебя спросить о чём-то очень важном! — взмолилась Шуршава.
— О перстне с янтарём? — Нечаянные Звоны выглянул из-за зеркала. — Кузина, у меня ни одной свободной секунды. Я тоже спешу на бал. Впрочем, вот вам намёк: сегодня слишком много летучих мышей.
— Летучих мышей? — удивился Лёня. — Но ведь только март. Летучие мыши погружены в спячку.
— Как знать! — Нечаянные Звоны кинул вверх два сверкающих хрустальных шарика, они стукнулись — и ничего, ни звука.
— Это одна из его шуток! — объяснила Шуршава. — Он чем-то напуган. Знаешь что, пошли к Весёлому Пешеходу.
Девочка взяла Лёню за руку и повела в соседнюю комнату.
4
Тик-так! Тик-так!Здравствуйте, шалунья.Тик-так! Тик-так!С балом Полнолунья!
Нет, это не маятник раскачивался на старых маминых ходиках. Это вышагивал звонконогий человечек с циферблатом, как с рюкзаком, за плечами. Он шагал, шагал, и всё на одном месте. Но это его нисколько не тревожило. Он был весел и беззаботен, словно там, куда он спешил, его ожидал праздничный стол.
— Здравствуй, братец! — Шуршава помахала Весёлому Пешеходу лентой. — Я пришла к тебе с мальчиком Лёней…
— Сестрица! Я шагаю день и ночь. Днём — поторапливаю людей, а ночью, когда мои башмаки гремят на весь дом, я даю знак дядюшке Шороху, что ему пора приниматься за дело. Все события мира, большие, малые, крошечные, совершаются на моих глазах…
— Дорогой братец! — попробовала вставить словечко Шуршава. — Мальчик Лёня потерял…
— Разве можно перебивать старших? — рассердился Весёлый Пешеход. — Ты даже не пробуй угадать, сколько мне лет. Да, я выгляжу молодо! Но потому, что не даю себе расслабиться. Я шагаю, шагаю. И этот огромный циферблат мне не в тягость. Правда, однажды у меня отнялись ноги. Это было во время войны. В наш дом попала бомба, и моё сердце остановилось. Люди вернули меня к жизни. И с той поры я иду без устали. Нет ничего прекраснее — всегда, каждое мгновение быть в пути!
— Дорогой братец, я тебя не перебиваю! — сказала Шуршава. — Но скоро бал.
— Ах, эти нетерпеливые шуршавы! Впрочем, скорее сделай то, что собиралась сделать потом.
— Я собиралась подарить мальчику Лёне голубую горошину. Если съесть половину этой горошины, то можно проникнуть в страну Золотоголовой Птицы. Но мы пришли спросить тебя о янтарном перстне…
— Скорее дари горошину! — вскричал Весёлый Пешеход.
— Вот она, — Шуршава положила Лёне на ладонь голубое драже. — Вторую половину нужно съесть, когда…
И в это мгновение трубы на кухне затряслись, засипели, захрипели, заулюлюкали.
— Ай! Ай! — Шуршава зажала пальцами уши, бросилась бежать и исчезла.
И тотчас раздался противный гнусавый голос:
— Хулиганам Сипам-Хрипам — привет! Выходной марш удался на славу!
Загремел таз, сорвалось с полочки и упало в ванну мыло, рассыпались зубные щётки. В ванной комнате кому-то было тесно.
Лёня спрятался у двери за портьеру. И вовремя! В мамину комнату вошёл толстый круглый человечек. У него даже уши были круглые! И конечно, брюшко и нос, а рот — от уха до уха, и такой узкий, словно его бритвой прорезали.
— Эй ты, Весёлый Пешеход! Тебя приветствует Серый Озорник!
На круглом человечке была соломенная шляпа всмятку и серый плащ, который долгое время служил подстилкой Тузику. Разговаривая, Серый Озорник не смотрел на собеседника, глаза у него бегали по Комнате и то сжимались в щёлочки, то выпучивались, как у лягушки.
Тик-так! Тик-так!.. — сердито гремели башмаки Весёлого Пешехода.
— Не любишь ты меня! А ведь со мной не соскучишься! — Серый Озорник хихикнул и достал из кармана толстенький пакет. — Отличная пыль! Умывальник я уже припудрил, чистюлю-недотрогу. А здесь что делается?! Окна-то как сияют! Полнолуния дождались!
Серый Озорник насыпал целую ладонь пыли, дунул на окна, а потом — на Весёлого Пешехода.
— Вот тебе! — и, хохоча, убежал в комнату, где спал Женя. И сразу зашумел: — Носочек к носочку, ботинки — рядком. Совсем испортились ребята! Сделаем так. Один носочек на цветочек, другой — под матрас. Это задачка младшему на завтра.
Серый Озорник расправился с Женькиными носками и взялся за Ленины ботинки.
— Правый ботинок на пианино, самое место, а левый… — он призадумался, глаза у него выпучились, — обуем кресло. Вот уж старикашка попрыгает на балу! А мальчишки утром набьют друг другу шишки: «Это ты спрятал мои носки!» — «Нет, это ты раскидал мои ботинки!»
Серый Озорник напялил на ножку музейного кресла Ленин ботинок, и глазки его стали узкими, забегали по комнате.
— Ага! Варенье со стола не убрали!
Схватившись за бахрому скатерти, Серый Озорник раскачался и, дрыгнув в воздухе ножками, очутился на столе.
— Оставим на память отпечатки пальцев. Родители так и ахнут поутру: «Варенье? Руками? Немытыми?»
Серый Озорник, хихикая, погрузил руки в варенье.
Дили-донн!..
Это явился Нечаянные Звоны.
— Господин пакостник! Вы уже тут как тут! — Нечаянные Звоны выхватил из-за пояса дирижёрскую палочку. — Я вас вызываю!
— Одно мгновеньице! — прогнусавил Серый Озорник. — Позвольте, я приведу свой костюм в порядок. Варенье, знаете, липкое!
— Я жду вас! — Нечаянные Звоны брезгливо отвернулся.
— Э-эх! — заорал Серый Озорник и сиганул со стола в Женькину постель. — Ищи меня свищи, балбес в кружевах! — крикнул он, ныряя под кровать.
Прыгая, он умудрился лягнуть спящего Женю пяткой в нос: Женя чихнул и проснулся.
5
Лёня вышел из укрытия.
— Ты зачем меня разбудил? — накинулся на него младший брат. — Мне во сне как даст один по носу! Я развернулся, чтоб сдачи дать, а ты — будишь!
