Войцех Жукровский - Похищение в Тютюрлистане
— К этому я и веду речь. — Капралу стало стыдно, что он время хвастался своей игрой на рожке. — А что касается похода, то дело было так.
В нашу столицу приехал в гости к королю Толстопузу властитель соседнего государства, Блаблации, — король Цинамон. Я вижу его, как сейчас: высокий смуглый мужчина в маленькой изящной короне, корона закреплена резинкой под подбородком, так как стоило только монарху наклониться над столом, — королевский убор обязательно падал в тарелку, погружался в соус, и расстроенные лакеи с трудом вылавливали его оттуда серебряными ложками.
О, я помню этот торжественный въезд! Впереди бежало множество скороходов с золотыми колокольчиками. Скороходы разгоняли толпу. Горожане со знамёнами и значками цехов в руках тесными рядами стояли вдоль улиц. Члены городского магистрата разостлали длинную малиновую дорожку в зелёную крапинку. Животы отцов города были перепоясаны золотыми цепями, словно они боялись лопнуть от гордости и самодовольства. Скороходы бежали бесконечной вереницей; мелькали красные и жёлтые штанины.
— Место для светлейшего короля Цинамона — властителя Блаблации!
Городская стража скрестила алебарды и, грозно шевеля усами, оттеснила зевак; стройными шеренгами проходили трубачи. Я даже помню торжественный гимн… — Тут петух откашлялся, полузакрыл глаза и запел:
«Бла-бла, бла-бла! Прекрасна земля. Прекрасны поля и ручьи, Деревья, цветы, соловьи. Прекрасней, чем прочие страны, Край наш заблабованный! Пусть вечно живёт Цинамон! Виват! Бла-бла, блабон!»
— Как это величественно! — вздохнула Хитраска. — Жаль, что нас там не было. Но скажи мне, что значит «блабовать»?
— Видишь ли, у них такой язык. Впрочем, его нетрудно понять. Вместо «мама» они говорят «блама», а вместо «папа» — «блапа». По этому сразу догадаешься, что ты в Блаблации.
— Ну, а дальше?
— Ха, дальше! Дальше ехала золотая карета, запряжённая шестью белыми, как снег, рысаками. Их хвосты были завиты в локоны и перевязаны атласными лентами. Когда король вышел из кареты, раздались крики. У горожан от волнения затряслись животы и зазвенели золотые цепи. Сверху, из замка, грянул сто двадцать один залп. Пушки были заряжены цветами. И на рыдающую от восторга толпу ливнем падали розы. По малиновой в зелёную крапинку дорожке навстречу дорогому гостю король Толстопуз, окружённый свитой. Потом началось пиршество; оно продолжалось семь дней и семь ночей. А на восьмой день случилось то самое несчастье, которое вызвало войну. Не знаю только, могу ли я вам об этом рассказывать, ведь это государственная тайна!
Роковая игра
— Расскажи, милый Пыпец, — просили звери, — расскажи. Доверить нам тайну — равно что бросить камень в колодец…
— Обо всём этом я случайно узнал от королевского ключника. Его мучило любопытство, и он подглядывал в замочную скважину.
Дело было так:
— Король Цинамон, может быть, мы махнём партию в шашки?
— Можно, король Толстопуз, можно, только говорю заранее, что я мастер по части шашек.
— Вот `здорово, а я как раз хотел тебя предупредить, что во всем королевстве нет равного мне игрока.
— То же самое и у меня в Блаблации. Я звал к себе самых лучших игроков из дворян и из простого народа, и каждого из них я моментально побеждал. И знаешь, их ходы я всегда, предвидел. Я говорил: «Теперь ты пойдешь вот сюда… Теперь сюда…» И действительно, они ходили так, как я предсказывал.
Тут петух задумался.
— Мне кажется, — начал он снова, — дело в том, что противники королей были ослеплены оказанной им честью. Никто из них не осмеливался выиграть.
— Подать шашки, — хлопнул в пухлые ладоши король Толстопуз.
Их величества расположились за доской. Расставили шашки. Чёрные были сделаны из шоколада, а белые — из миндаля в сахаре. Каждый из игроков съедал выигранные шашки. Расположившиеся вдоль стен придворные, затаив дыхание и вытянув шеи, следили за игрой. Над головами королей, на золотом обруче, раскачивался попугай Ара.
— Будет игррра, будет игррра, — крикнул он хриплым голосом.
И игра началась. Осторожно игроки делали первые ходы.
— Шашка-пешка, — крикнул король Цинамон и схрупал кусок миндаля в сахаре.
— А теперь мой ход, — проворчал король Толстопуз и снял с доски шоколадный кружок. Игра оживилась. Через час на шахматной доске было довольно пусто. Противники долго думали, старательно измышляя западни. Король Цинамон почёсывал скипетром темя, а король Толстопуз время снимал корону и вытирал клетчатым носовым платком, — она ежеминутно становилась скользкой от пота. У одного оставалось две миндалины, у другого — две шоколадки.
— Отдохнём немного, — попросил король Толстопуз, положив руку на толстый живот, — у меня слишком сильно бьётся сердце при мысли о скорой победе.
— Что ж, отдохнём. Мой выигрыш близок, — шепнул Цинамон.
И оба поднялись. Король Цинамон сделал, разводя руками, несколько приседаний у открытого окна, а король Толстопуз тяжело упал в кресло. Нагретая корона соскользнула на пол. Весь двор бросился поднимать Корону передавали из рук в руки, дуя на пальцы, и целовали, извиняясь за неловкость. Однако это длилось недолго, потому что короли предвкушали близкий триумф. Но, усевшись на места, оба разом подняли головы и посмотрели друг другу в глаза. «Что это значит?» — воскликнули они гневно. На доске не хватало шашки из миндаля в сахаре.
В глазах у обоих мелькнуло подозрение, особенно злобное у короля Цинамона, который смотрел на живот короля Толстопуза так, словно он уже разглядел в недостающую шашку.
— Король Цинамон, у меня пропала шашка!
— Ты был близок к проигрышу и сам съел — Клянусь короной… — простонал Толстопуз VII.
— Так, значит, я выиграл, и не будем вспоминать об этой глупости.
— Это не глупость, это гнусное преступление! — Толстопуз VII оглядел суровым взором побледневшие лица придворных: — Ха, кто из вас смел, бездельники?
Наступила глубокая тишина. Только слышно было, как с тихим шуршаньем вставали волосы на головах онемевших от ужаса дворян. У одного камергера началась икота, он прижимал руки к животу, в котором — хип! хип! — что-то скакало, словно надоедливая лягушка.
— Видишь, Цинамон, лучше признайся сам, ведь никто из них не подходил к доске…
— Что!? Я знаю этих негодяев! Они могли съесть глазами.
— В таком случае убирайтесь вон! — крикнул разгневанный Толстопуз. Голос его прозвучал так, будто он чихнул в пустую бочку. Перепуганные придворные постарались незаметно исчезнуть.
— Слушай, король Цинамон, это нужно выяснить, ведь тут задета моя честь.
— А моя не задета?
— В таком случае повернёмся спиной к доске и сосчитаем до трёх. И прошу тебя… Пусть миндалина найдётся.
— Я тоже тебе советую поискать в карманах.
Они повернулись друг к другу спинами.
Как раз в этот момент ключник заглянул в замочную скважину.
— Раз, два, три!
— Ох! — крикнули оба короля, с ужасом поглядев друг на друга. На доске не хватало одной миндальной шашки.
— Украл один из нас, — многозначительно произнёс король Цинамон.
— Только не я, — прохрипел, снимая корону, красный, как свёкла, Толстопуз.
— Так это, значит, я! — прошипел Цинамон и устремил на противника взгляд острый, как вилка, нацеленная на жаркое.
— Сам признаёшься?
— Ха, хорошенькое дельце!
Трудно порой приходится и королям.
— Ты оскорбил меня, — крикнул Цинамон, — только кровь смоет эту обиду!
— Я могу пустить тебе кровь, — простонал, плюхаясь в кресло, Толстопуз и тотчас вскочил, — в его тело вонзились зубья брошенной на сиденье короны.
— Я вышибу у тебя из головы эту мысль, — крикнул Цинамон и щёлкнул Толстопуза скипетром по темени.
— А я тебя… — поперхнулся Толстопуз и ударил пухлой ладонью по щеке Цинамона.
— Так его, так его! — закричал обрадованный попугай и захлопал крыльями.
Тут в комнату вбежал ключник и, упав на колени, завопил громким голосом: «Ваше величество, я видел вора!»
— Это он!
— Это он! — короли показали друг на друга.
— Нет, ваше величество, это попугай!
Ара, услышав обвинение, ринулся ввысь, к подсвечнику, и начал клювом дёргать за фитили. Свечи погасли. Комната окуталась мраком. Под самым потолком метался попугай: — «Каррра! каррра!»
— Слишком поздно, король Цинамон.
— Слишком поздно, король Толстопуз.
— Молчи о том, что здесь произошло, или я прикажу сделать из тебя паштет! — крикнул Толстопуз ключнику.
— Я буду нем, как могильный камень, как рыбка. Я буду молчать, ваше величество.
Тогда в зловещей тишине были произнесены слова, которые возвестили страшное время для двух народов.
— Так, значит, война.
— Война.
Той же ночью король Цинамон тайно уехал из Тулебы, а на стенах города, на рассвете, были расклеены афиши:
