Эрнст Гофман - Неизвестное дитя
Что было потом при посещении знатных гостей
Приезжий гость, называвшийся Киприанус фон Бракель, приходился родственником нашему Бракелю, хотя и был родом значительно знатнее его. Он не только пользовался титулом графа, но носил на каждом из своих верхних платьев по большой, вышитой серебряной звезде; вышитая звезда была даже на его простыни для бритья, потому, наверное, когда он год назад посещал Таддеуса Бракеля, еще без толстой дамы, которая была его женою, и без обоих детей, Феликс его спросил:
— Вы, верно, почтенный господин дядюшка, король?
Феликс вспомнил одну виденную им картину, где был нарисован король с точно такою же звездой, потому и заключил, что дядюшка тоже король, если носит такие ордена. Дядюшка очень смеялся над этим вопросом и отвечал:
— Нет, любезный племянник, я не король, но верный его слуга и министр и управляю многими людьми. Если бы ты происходил от Бракелей по прямой линии, то мог бы надеяться со временем носить такую же звезду, как и я, но ты не более, как просто «фон», из которого многого выйти не может.
Феликс ровно ничего не понял из дядюшкиных слов, а господин Таддеус Бракель и не счел нужным ему их объяснять.
В этот свой приезд дядюшка, сидя за столом, вспомнил и рассказал историю о том, как Феликс решил, что он король, своей жене, и та с восхищением воскликнула: «О трогательная, святая невинность!» Мать позвала Феликса и Христлибу из их уголка, где они доедали остатки миндального пирога, утерла им рты и подвела к дядюшке и тетушке, которые поцеловали по разу обоих, приговаривая:
— О милые, милые дети! О деревенская простота! — а затем сунули каждому в руки по какому-то свертку.
Господин Таддеус Бракель и его жена чуть не заплакали от умиления при таком знаке милости от своих знатных родственников, а Феликс, открыв сверток и обнаружив в нем вкусные конфеты, стал с удовольствием их грызть, в чем ему охотно помогала Христлиба. Дядюшка, увидя это, воскликнул:
— Детки! Детки! Так нельзя! Вы можете испортить себе зубы; конфеты надо сосать, пока они не распустятся во рту сами, а не грызть.
Феликс, услышав его, громко захохотал и воскликнул:
— Ну что ты, дядюшка! Уж не думаешь ли ты, что я грудной ребенок и умею только сосать! Посмотри-ка какие у меня крепкие зубы! — и с этими словами он взял в рот несколько конфет сразу и так принялся их грызть, что зубы захрустели.
— О милая наивность! — воскликнула толстая дама вместе со своим мужем, но у господина Таддеуса Бракеля выступили капли холодного пота на лбу; так он был сконфужен поведением Феликса.
Госпожа Бракель поспешила шепнуть Феликсу на ухо:
— Да перестань же так хрустеть зубами, негодный мальчишка!
Это совсем обескуражило Феликса, совсем не понимавшего, что он сделал такого дурного. Потихоньку вынул он изо рта еще непережеванные конфеты, положил их опять в сверток и сказал, подавая его дядюшке назад:
— Возьми твой сахар себе, если его нельзя есть.
Христлиба, привыкшая во всем подражать Феликсу, сделала то же самое! Тут уже господин Таддеус Бракель не выдержал и громко воскликнул:
— Ах, многоуважаемый господин родственник! Прошу вас, не осудите моего дурачка! Где ему было здесь в деревне набраться хороших манер? Ведь воспитать детей так, как вы воспитали своих, могут очень немногие.
Граф Киприанус Бракель самодовольно засмеялся и важно посмотрел при этом на Германа и Адельгунду, которые уже давно съели свои сухари и чинно сидели на стульях, не шевеля ни пальцем, ни бровью. Толстая дама улыбнулась и прибавила:
— Да, любезный родственник, воспитание детей было всегда нашей первой заботой! — при этом она незаметно сделала мужу знак, и тот немедленно предложил Герману и Адельгунде множество вопросов, на которые они ответили, как по писаному, без запинки.
Тут речь была и о городах, и о реках, и о горах, лежавших за тысячи миль и носивших самые мудреные имена. Оба одинаково безошибочно рассказали о разных зверях, живущих в жарких странах, о невиданных деревьях, плодах и травах, рассказали так, будто сами видели те деревья и попробовали те плоды. Герман отлично описал битву, произошедшую триста лет тому назад, и назвал имена всех отличившихся генералов, а Адельгунда в заключение рассказала что-то о звездах, из чего дети поняли, что на небе будто бы есть какие-то странные звери и фигуры. Феликс слушал со смущением и наконец, не вытерпев, шепнул матери на ухо:
— Матушка! Что они за вздор городят?
— Молчи! — строго остановила его госпожа Бракель. — Это все науки.
Феликс замолчал, а господин Таддеус Бракель в восторге воскликнул:
— Это удивительно! Это непостижимо! В таком детском возрасте!
А госпожа Бракель прибавила почти со слезами:
— Господи! Какие ангелы! Что же может выйти из наших детей в этом захолустье!
Таддеус Бракель стал громко горевать о том же, а граф Киприанус, слыша это, любезно обещал прислать им через некоторое время ученого воспитателя, который займется образованием их детей.
Между тем карета гостей была снова подана. Егерь вынул из нее два больших ящика, которые Герман и Адельгунда, по приказанию родителей, передали Феликсу и Христлибе.
— Если вы, mon cher[2], любите игрушки, — сказал при этом Герман, — то вот вам самые лучшие.
Феликс, стоявший с очень печальным лицом, машинально взял ящик и сказал:
— Я не моншер, а Феликс, да и не вы, а ты.
Христлиба тоже готова была скорее заплакать, чем радоваться полученному подарку, хотя из ящика, который ей дали, несся такой чудный запах, что, казалось, он был наполнен самыми вкусными лакомствами. Когда гости выходили из дверей, Султан, верный друг и любимец Феликса, начал по обыкновению лаять и прыгать. Герман так этого испугался, что заревел во все горло и не знал, куда ему спрятаться.
— Что ты кричишь? — сказал Феликс. — Он тебя не укусит; это ведь только собака, а ты уверял, будто видел разных страшных зверей. Даже если бы он на тебя бросился, то на то у тебя есть сабля.
Слова Феликса, однако, не помогли, и Герман продолжал кричать по-прежнему, пока егерь, взяв его на руки, не посадил в карету. Адельгунда, глядя на брата, или Бог знает почему, нашла нужным расплакаться тоже, и в конце концов и добрая Христлиба, которая не могла видеть чужого горя, начала также потихоньку всхлипывать. Сопровождаемый криком и плачем детей граф Киприанус фон Бракель наконец уселся в карету и уехал; тем и кончилось посещение знатных родственников.
Новые игрушки
Едва карета графа Киприануса фон Бракеля и его семейства исчезла за поворотом горы, господин Таддеус поспешно снял свой зеленый кафтан с красным жилетом, а затем, надев свой обыкновенный камзол и расчесав раза два или три частым гребнем свои волосы, не мог удержаться, чтобы не воскликнуть:
— Ну слава тебе, Господи!
Дети тоже мигом сбросили свои праздничные платья, а Феликс, чувствовавший себя как-то особенно привольно и легко, радостно закричал:
— В лес! Теперь в лес! — и при этом начал прыгать чуть не на высоту своего роста.
— Разве ты не хочешь сначала посмотреть, что нам подарили Герман и Адельгунда? — спросили госпожа Бракель и Христлиба, которая уже давно с нетерпеливым любопытством поглядывала на ящик, полагая, что времени побегать в лесу будет довольно и потом. Феликса, однако, не так легко было убедить.
— Ну что! — воскликнул он. — Ну что могли нам подарить этот недотепа в красных штанах и его сестра в лентах? Болтает о каких-то науках, знает, где живут львы и медведи, умеет ловить слонов, а испугался моего Султана; ревет и прячется под стол, когда у самого висит на боку сабля. Хороший, нечего сказать, вышел бы из него охотник!
— Ах, милый Феликс, — возразила Христлиба, — позволь мне открыть ящик и взглянуть хоть одним глазком!
Феликс был всегда рад доставить сестре удовольствие, а потому, отложив прогулку в лес, тотчас же терпеливо уселся за стол, где стояли ящики. Матушка их отворила, и что же увидели дети! Без сомнения, мои любезные читатели, вы хорошо помните то счастливое время, когда в день ярмарки или в рождественский сочельник родители или добрые знакомые дарили вам множество разных интересных вещей. Вспомните, как вы радовались при виде всех этих блестящих солдатиков, шарманщиков, кукол, посуды, книжек с картинками и тому подобного добра! Вот точно так же обрадовались Феликс и Христлиба, увидя много прекрасных игрушек и лакомств, которые были в ящиках. Оба всплеснули руками от восторга и не могли удержаться, чтобы не воскликнуть:
— Ах! Как здорово!
Только одни свертки с конфетами Феликс презрительно оттолкнул в сторону, и когда Христлиба стала его упрашивать не выбрасывать их, по крайней мере, за окно, что уже он совсем готов был сделать, то, вынув несколько конфет, он бросил их Султану, вертевшемуся около стола. Султан, обнюхав конфеты, отвернулся с недовольным видом.
