Памела Треверс - С днем рождения, Мэри Поппинс
Осторожно, чтобы не побеспокоить её, дети подползли поближе. Парковый сторож плюхнулся на плед и, не мигая, уставился на застывшую Мэри Поппинс.
— Мэри Поппинс! — деликатно подёргала её за рукав Джейн. — Расскажите нам о той самой Пастушке.
Майкл доверчиво прижался к ней, чувствуя прохладу льняной юбки, и приготовился слушать. Мэри Поппинс мельком взглянула на детей и снова устремила свой взгляд в далёкую даль. Густая тень от шляпки падала ей на лицо, и не разобрать было, улыбнулась она или недовольно поморщилась.
— Да-а, день за днём… — раздумчиво начала Мэри Поппинс, и в непривычно мягком, тёплом голосе её не было ни одной стальной нотки. — День за днём сидела она на лугу в окружении своих гусей, от нечего делать расплетая и заплетая косу. Иногда она срывала ветку папоротника и обмахивалась им, как веером, воображая себя женой Лорд-канцлера, а то и вовсе принцессой.
Она сплетала из цветов венок, надевала его на голову и любовалась собой, глядя в зеркальную воду ручья. «Ах, — радовалась Пастушка, — глазки мои синие-пресиние — куда там луговым колокольчикам! А щёчки розовые, словно пёрышки малиновки! А уж ротик и носик — их и сравнить не с чем, такие они красивые!»
— Она прямо как вы, Мэри Поппинс! — воскликнул Майкл, опрометчиво оборвав её на полуслове. — Любуется собой…
Мечтательный взгляд Мэри Поппинс отвердел, и она свирепо посмотрела на наглеца.
— Я хотел сказать, Мэри Поппинс… — испуганно запнулся Майкл. — То есть я имел в виду, — заюлил он, — что ваши щёки розовые, как леденцы, а глаза… так и вовсе синее всяких там колокольчиков!
Взгляд её смягчился, на губах промелькнула довольная улыбка. Майкл облегчённо вздохнул, а Мэри Поппинс продолжала:
— Каждый раз, глядя на своё отражение, гусиная Пастушка жалела всех тех, кто был лишён этого прекрасного зрелища. Особенно ей было жаль пригожего Пастуха, который пас свиней по ту сторону ручья.
«Ах, почему я только снаружи простая пастушка? — сетовала она. — Была бы я на самом деле тем, чем кажусь, позвала бы Свинопаса. Но, увы, в душе я настоящая принцесса, и пастух мне не пара!»
И она с сожалением отвернулась. Вот удивилась бы она, если бы знала, о чём думает Свинопас!
А он тем временем тоже смотрелся в чистую воду ручья, любуясь своими смоляными кудрями, безупречным овалом лица и аккуратными ушками. Он искренне жалел каждого, кто не может полюбоваться на его отражение. Особенно жаль было ему гусиную Пастушку, которая и не ведала, что рядом с нею настоящий принц!
«Наверняка эта миленькая Пастушка просто умирает от одиночества», — думал Свинопас. Он исподтишка разглядывал её простенькое платьице, золотистую косу и вздыхал: «Она действительно прелестна. Если бы я на самом деле был тем, чем кажусь, то непременно заговорил бы с нею».
И он с сожалением отворачивался.
«Удивительное совпадение!» — скажете вы. Но это ещё пустяки. Так думали не только девочка-Пастушка и Свинопас, но и все обитатели этой страны.
Гуси, щипавшие не просто травку, а цветы лютики и оставлявшие на песке следы своих перепончатых лап, похожие на звёздочки, были убеждены, что они вовсе и не гуси, а кое-кто поважнее.
А попробовали бы вы намекнуть свиньям, что они всего-навсего свиньи! Да они бы вас на смех подняли!
То же самое было и с серым Ослом, который возил повозку Свинопаса на рынок. Не уступала ему и Жаба, жившая в ручье под гладким камнем. А уж что воображал о себе тот босоногий Мальчишка с игрушечной обезьянкой, вы и представить себе не сможете!
Каждый из них верил, что невооружённым глазом не заметить, какие они особенные и, может быть, даже великие!
Мохнатый и толстобокий Осёл полагал, будто он роскошный, изысканный и стройный скакун с блестящими боками и лаковыми копытами.
Жаба была уверена, что она маленькая, зелёненькая и весёленькая квакушка, но не простая, а настоящая царевна-лягушка. Она могла часами глядеться в прозрачную воду, нисколько не огорчаясь при виде своей безобразной внешности, выпученных глаз и сморщенной, бородавчатой морды.
— Такая я только снаружи, — толковала она.
Но хоть Жаба и верила, что она прекрасна, всё же быстра пряталась, когда на мостик являлся босоногий Мальчишка. Стоило ему заметить лишь край лапки несчастной Жабы, как он принимался свирепо выкрикивать:
— Готовьсь! По правому борту враг! Бутылку рому — и о-го-го тому, кто распорет ему брюхо!
Вы уже, конечно, догадались, что и Мальчишка считал себя не просто маленьким мальчиком. В глубине души он был настоящим пиратом, который тысячу раз бороздил моря и океаны, знает Магелланов пролив как свои пять пальцев, а имя и громкая слава о его жутких подвигах заставляют бледнеть самых бывалых моряков. За одно утро он мог ограбить дюжину кораблей и так ловко и хитро припрятать сокровища, что найти их не сумел бы никто на свете.
Человеку постороннему, случайному могло показаться, что у Мальчишки, как обычно, два глаза. Но сам-то он считал себя одноглазым, потерявшим один глаз в рукопашной схватке где-то в Гибралтаре. Когда Мальчишку окликали его обычным детским именем, он только ухмылялся.
«Знали бы они, кто я на самом деле, — думал он, — поостереглись бы иметь со мной дело».
Да и его облезлая обезьянка была не просто игрушкой.
«Это моя старая добрая шуба, — говаривал он. — Она согревает меня в самые лютые холода!»
Вот так и сидели они однажды, каждый сам по себе, витая в мечтах о воображаемой жизни. Жаркое солнце пекло и парило, как накрытый полотенцем чайник с кипятком. Луговые цветы застыли в неподвижности, точно фарфоровые. В небе, как заведённые, пели и пели жаворонки, будто ничего другого делать не умели.
Гусиная Пастушка сидела со своими гусями, Свинопас — в окружении своих свиней. Осёл пасся на лугу, а Жаба дремала под камнем в ручье. Мальчишка лежал на мосту, обсуждая со своей обезьянкой планы будущих сражений.
Вдруг Осёл фыркнул и насторожённо повёл длинными ушами. Всё, казалось, было как обычно. Жаворонки щебетали над головой, ручей журчал у ног. И всё же к этим привычным звукам примешивалось эхо незнакомых шагов.
И верно! Вскоре на тропинке, ведущей к ручью, показался человек, одетый в такие лохмотья, что и живого места на них не найти — заплата на заплате, дыра на дыре. Из-под полей его шляпы свисали седые пряди, а лицо было бурым от солнца. Он легко шёл, припадая на одну ногу. Мнимая хромота его объяснялась очень просто: на правую ногу был напялен изодранный башмак, а другая шлёпала в дырявой тапочке. Да, такого оборванца ещё поискать!
Но убогий вид не смущал его нисколько. Наоборот, незнакомец будто гордился своими обносками. С беспечной улыбкой, весело насвистывая, он грыз на ходу чёрствую корку и заедал её маринованной луковицей.
Завидев собравшуюся на лугу компанию, человек остановился. И мелодия, что он насвистывал, разом оборвалась на самой высокой нотке.
— Отличный денёк! — вежливо обратился он к Пастушке, сняв шляпу и раскланиваясь.
Она смерила его высокомерным взглядом и не удостоила ответом. Но Бродягу это не смутило.
— Вы что, поссорились? — спросил он, кивая на Свинопаса.
— Поссорились? Какие глупости! Я даже не знаю его! — с негодованием воскликнула Пастушка.
— Пустяки! — весело улыбнулся Бродяга. — Да я вас мигом познакомлю!
— Ни за что! — замотала она головой. — Я и Свинопас? Вы не думайте, на самом деле я принцесса!
— Вот так штука! — изумился Бродяга. — В таком случае не смею задерживать! У вас во дворце, наверное, работы невпроворот!
— Какой ещё работы? — не поняла Пастушка.
Теперь настала её очередь удивляться. Она была уверена, что принцессы целыми днями валяются на подушках в окружении слуг, готовых тотчас выполнить любое их желание.
— А как же! Терпеливо вышивать с утра до вечера! Соблюдать этикет! Благосклонно принимать ухаживания надоедливых кавалеров. В сотый и тысячный раз выслушивать три загадки Короля, одна ovnee другой! Не всякая принцесса может выкроить минутку, чтобы от так беззаботно посидеть на солнышке с гусями.
— А жемчужная корона? А танцы с прекрасным сыном заморского Султана? — не унималась Пастушка.
— Жемчужная корона? Танцы? Ха-ха-ха! Ой, уморила! — корчился от смеха Бродяга. — Все эти короны тяжелы, как свинцовые. На лбу от них остаются рубцы да мозоли. А про танцы и говорить нечего. Уж вам-то должно быть хорошо известно, что принцесса обязана сначала танцевать со старыми друзьями Короля-отца. Потом с Камергером двора его величества. Потом с Лорд-канцлером и, конечно же с Хранителем Королевской Печати. Когда наконец дойдёт очередь до сына Султана, ему пора будет отправляться домой.
Очень смутили Пастушку слова Бродяги. А вдруг он говорит равду? Конечно, в сказках все пастушки оказывались заколдованными принцессами. Но ведь ни в какой сказке не сказано, что у принцесс есть ещё и такие трудные обязанности! Да, Камергер или Лорд-канцлер не гуси. На них не прикрикнешь: «Кыш, негодные!» А какой-то этикет? А терпение и благосклонность ко всякому надоеде? Может быть, лучше уж оставаться простой пастушкой, чем мучиться, как эти несчастные принцессы?
