Софья Прокофьева - Босая принцесса
Отчаянно взмахивая крылышками, на дорожку слетел Придворный Воробей.
— Глупцы, безмозглые и бесхвостые! — отчаянно прочирикал он. — Невежи, никто не знает воробьиного языка! В этом дубе течёт благородный королевский сок. Узнать бы, какой негодяй превратил моего короля в дуб, так бы и клюнул его прямо в глаз!
Глава 2
Что случилось на заброшенном кладбище
Граф Мортигер на своем чёрном коне ехал по ночной Южной Дороге. Когда он въезжал в тень густых деревьев, он словно бы сливался с темнотой, только шелковистая грива коня изредка поблескивала бледным серебром.
— Славная ночка, чудная ночка, — время от времени каркал ворон Харон, сидя на плече своего господина. — Напоминает мой родной Аид. Такой же тусклый безрадостный свет, леденящий душу.
Граф Мортигер подъехал к церкви и спешился. В открытые двери было видно, как в глубине одинокая свеча озаряет тихо сияющие иконы.
Рядом с церковью были видны кресты и надгробные памятники. Кое-где ветер раскачивал язычки свечей. Здесь веяло тишиной и покоем, словно церковь охраняла мирный сон кладбища.
Мортигер миновал церковную ограду. Его сразу окутал сырой застывший мрак. Из-за тучи выглянула мутная луна, но свет её словно бы не доходил до земли. Звёзды втянули в себя озябшие лучи.
Теперь Мортигер шёл мимо заброшенных могил, заросших бурьяном и горькими травами. Ни крестов, ни памятников. Здесь были похоронены разбойники и убийцы, не раскаявшиеся, не отпетые церковью.
Изредка над одинокой осыпающейся могилой витало туманное облачко.
— Приглядись получше, Харон! Это память покойника. Она будет летать над его могилой, пока кто-то из живых ещё помнит о нём, — негромко проговорил Мортигер. — Да, значит, кто-то ещё вспоминает этих злодеев.
Мортигер, прихрамывая, шёл между еле различимыми могилами. Иногда из-под земли доносились еле слышные стенания и вздохи.
— Посмотри на эту белесую дымку, вот над той могилой, — Мортигер протянул руку. — Сразу видно, здесь похоронен злобный убийца, лиходей, висельник! Зарезал молодую мать, троих детишек и старика отца. Видишь, внутри дымки мелькает призрак окровавленного ножа и чуть видны тела убитых. Сейчас мы подыщем память для моей девочки, моей невесты-красавицы.
— А эта чем не подойдёт? — каркнул Харон. — Где ты еще отыщешь память такого злодея?
— Нет, эта память слишком тяжела для моей нежной принцессы, — Мортигер усмехнулся. — Тебе не понять. Ее душа слишком чиста и светла. И тело хрупкое и тонкое. Малышка подломится под тяжестью такой памяти… Постой! Вон над той далёкой могилой вьётся совсем бледное облачко. Подойдём поближе.
Харон взлетел и забил крыльями.
— Эта память слишком прозрачна!
В глазах Мортигера зажегся тусклый огонь.
— Где тебе понять, глупая птица! — Мортигер не сводил глаз с расплывчатого облачка. — Убийца! Присмотрись и увидишь ее длинные туманные косы. Она боролась с нищенкой на мосту. Она столкнула нищенку в воду за то, что та хотела отнять у нее кошель с медяками. Видишь, утопающая молит протянуть ей руку и спасти. А в ответ — тихий злобный смех. Нет, она не протянула ей руку…
— Так это как раз то, что надо! — Харон уселся на сук высохшего дерева. — Хватай эту память!
— Не знаю, не знаю… — проворчал Мортигер, подходя поближе. — Смотри-ка, сбоку петля и флакон с ядом. Слишком много убийств, слишком много убийств на её совести…
— А ты разруби эту память пополам своим колдовским мечом! — Харон снова пристроился на его плече.
— Что ж! Пожалуй, ты не так уж глуп, перевозчик мёртвых! — усмехнулся Мортигер. — Половина этой памяти может и подойти моей красавице!
Мортигер вытащил из бесчисленных складок своего чёрного плаща большую перламутровую жемчужину, даже в темноте сияющую всеми цветами радуги. Он раскрыл её и, ловко орудуя её створками, поймал, словно большую бабочку, призрачную дымку.
Жемчужина захлопнулась с тихим звоном.
Мортигер протянул руки над могилой, крепко держа жемчужину.
Зловеще прозвучал его голос:
Призываю мрак и тьму!Память тёмную возьмуИ в жемчужную тюрьмуВластью чёрной заточу!Будет всё, как я хочу!
Было слышно, как отчаянно бьется в жемчужине пойманная память.
— Вор, негодяй! — послышался из-под земли полный ярости и отчаяния приглушенный голос. — Отдай мне мою память! Подлый грабитель! Я не могу с ней расстаться! Это единственное, что у меня осталось… Отдай!..
Из могилы поднялись две зелено-желтые костлявые руки. Рассыпающиеся пальцы были унизаны медными кольцами. Руки, дрожа, потянулись к жемчужине, но граф Мортигер отшатнулся, и руки скелета успели ухватить только край плаща.
Мортигер вырвал плащ из мёртвых пальцев, взмахнул им и взлетел вверх. Он пронесся над оградой заброшенного кладбища и вскоре скрылся за верхушками леса.
— Держись покрепче за мое плечо, — приказал Мортигер, прижимая жемчужину к груди.
Ветер бил в лицо. Колдовской плащ, надувшийся парусом, мчал их так быстро, что всё, над чем они летели, слилось в одну тёмную полосу.
Мелькнуло круглое озеро. В нём, покачиваясь, собираясь складками, плавало отражение луны.
— Две луны! — завистливо прокаркал Харон. — Мог бы подарить одну луну мне, ну хотя бы её отражение. Вот бы осветить мёртвые волны Стикса…
— Не много ли хочешь? — резко оборвал его Мортигер.
Теперь они снизились и летели над влажными верхушками леса. Донесся запах горьких ночных трав.
Но вот перед ними вырос высокий тёмный замок. Издали он казался чуть призрачным. Неподвижные окаменевшие слуги стояли у ворот. Двери распахнулись навстречу хозяину.
Драгоценные ковры, устилавшие мраморный пол, были покрыты корочкой инея и похрустывали под ногами графа Мортигера. С заледеневшего потолка тянуло промозглым холодом. Колонны, колонны, засыпанные снизу снегом.
Ворон Харон съёжился на плече графа Мортигера, видно, и его достал холод.
Граф Мортигер вошёл в высокий зал с камином, украшенным каменными драконами. Над замёрзшими поленьями плясали бледные языки холодного пламени. Искры, улетавшие в трубу, больше напоминали рой снежинок.
В самой сердцевине огня свернулись клубком ядовитые саламандры. Они извивались, отталкивали друг друга, их спины отливали тусклым золотом. С раздвоенных языков капал янтарный яд. На заснеженном полене гордо возлежала королева саламандр, самая крупная из них, с изящной плоской короной на голове, сверкающей бесценными изумрудами.
Мортигер положил жемчужину на стол, покрытый окаменевшей парчовой скатертью. С её углов свисали прозрачные сосульки.
Саламандры с любопытством вытянули головы, рассматривая жемчужину. Руки Мортигера слегка дрожали, когда он открыл перламутровые створки. Он крепко ухватил бледную дымку и осторожно вытащил её из жемчужины.
— Разруби её, разруби пополам! — прокаркал Харон, кружась над столом.
— Хозяин, хозяин, отдай нам хотя бы кусок этой памяти! — королева саламандр с шипением подняла голову. Её выпуклые глаза жадно горели. — Для нас нет ничего вкуснее грешной памяти. Давненько мы не лакомились. Отруби нам с того конца, где парочка убийств, окровавленный нож и топор. Вот уж мы попируем сегодня на славу! А себе возьми остальное. Слышишь, хозяин?
— Надо же, как вы все мудро рассудили! — усмехнулся граф Мортигер. — Да, пожалуй, мне хватит небольшого куска этой памяти. То-то изумится принцесса Мелисенда, когда вспомнит, как она дралась на мосту и не протянула руку тонувшей нищенке!..
Еле видные тени внутри бледной дымки, трепеща, заметались, не зная, куда спрятаться.
Но в тот же миг одним движением меча Мортигер разрубил сжавшееся от ужаса облачко пополам.
Брезгливо, двумя пальцами, он схватил кусок памяти, где сцепились несколько теней и мелькали призраки окровавленного ножа и топора. Он небрежно бросил кусок памяти в камин саламандрам. Они с визгом и шипением принялись рвать его на части.
Граф Мортигер усмехнулся:
— Что ж, ешьте, наслаждайтесь. Тут много лакомых кусочков. Вон петля, и флакон с ядом, и кое-что повкуснее…
Граф Мортигер бережно спрятал оставшийся кусок памяти в жемчужину. Послышался тихий плеск воды, скрип деревянного ветхого моста, приглушенный вскрик, и жемчужина закрылась.
В камине наступила сытая тишина. Саламандры развалились животами кверху, окружив свою королеву. Холодный огонь тихо гудел. Королева саламандр закрыла глаза, прижав лапой к полену призрак окровавленного ножа.
— Оставлю себе на ужин, — сонно прошипела она.
— А как же я? — с робкой надеждой спросил Харон, раскрывая свой клюв, обведенный кроваво-красной полосой. — Может, на радостях ты вернёшь мне мой древний облик и отпустишь меня, а? Я так скучаю по моему веслу и лодке…
