Айно Первик - Чаромора
Моряк стал озираться вокруг и увидел Чаромору, присевшую на корточках у пылающего очага. На ее плечах и лохматой голове висели водоросли. С волос и одежды капала вода. Пламя в очаге было все еще зеленым и наполняло кухню зыбким зеленоватым светом.
— Неужто я попал в преисподнюю? — осторожно спросил моряк. — Если мне не изменяет память, то я утонул.
— Вот именно, утонул, — съязвила Чаромора. — Но я вернула тебя к жизни. И после этого мой дом кажется тебе преисподней!
Моряк не знал, куда деваться от стыда, и стал извиняться.
— Я и представить не мог, что волны унесли меня так далеко от места кораблекрушения. Я хорошо помню: судно пошло ко дну, наскочив на рифы в открытом море. Остальные спаслись в шлюпке, а меня волна смыла за борт.
— Знаю, знаю, — ответила Чаромора. — Потому-то я и отправилась разыскивать тебя. Я видела тебя там между камнями в прошлую пятницу.
— В прошлую пятницу? — удивился моряк. — Мы были в Амстердаме. Ты никак не могла видеть меня тут.
— Ах, не могла?! — захихикала Чаромора, да так, что моряка мороз по коже пробрал.
— Скажи хотя бы, где я теперь нахожусь? — спросил он, изо всех сил стараясь не поддаваться страху.
— В полумиле от того места, где твое судно пошло ко дну, — ответила Чаромора. — На моем острове.
— Не может быть! — воскликнул моряк. — Здесь поблизости нет ни одного острова, даже такого крохотного, на котором чайка могла бы свить себе гнездо. Я учился в нескольких мореходных школах, а потом плавал по всем морям-океанам. Уж я-то знаю! Такого острова нет.
— Вот-вот, — промолвила Чаромора. — О заморских делах все все знают, а до того, что у себя под боком творится, никому и дела нет. Еще когда твоего прапрадеда на свете не было, многие по секрету знали об этом острове, и в крайней нужде люди искали и находили здесь утешение и исцеление.
Обиженная Чаромора повернулась к моряку спиной и занялась своими делами.
Моряк хотел было встать, но руки и ноги не повиновались ему.
— Что это значит?! — воскликнул он испуганно.
— Судно твое пошло ко дну, — ответила Чаромора. — Ну, и тебя порядком потрепало. Косточки поломало, печенку да селезенку здорово порастрясло.
— У меня голова болит, — пожаловался моряк.
— Ах, «голова болит»! — передразнила его Чаромора. — Ведь у тебя на голове живого места не осталось!
— Так позови же ко мне врача! — взмолился моряк.
— На моем острове врачую я! — ответила Чаромора. Она уложила моряка в постель и дала ему выпить капли.
— А мои поломанные кости ты в лубок не положишь? — спросил моряк.
— Нет, — ответила Чаромора, — переломы я всегда лечу только каплями.
Моряк совсем приуныл, но перечить Чароморе больше не решался. Хоть он и старался всеми силами скрыть это, но она наводила на него страх. Однако Чароморе ничего не стоило прочесть его мысли.
— Странные эти люди, — говорила она чайке, поглаживая ее взъерошенные перышки. — Стоит сделать что-нибудь вопреки их привычкам, как им уже кажется, что все делается неправильно и плохо.
Чайка не ответила — ведь была она всего-навсего птицей.
Назавтра моряк почувствовал себя несравненно лучше. Трижды в день давала Чаромора ему какие-то капли, и скоро моряк совсем выздоровел.
Настал день, когда он поднялся с кровати и пошел по комнате. Увидев зеркало, моряк остановился перед ним и принялся разглядывать себя.
— Вот тебе раз! У меня же теперь половина волос черные! — воскликнул он, ощупывая свою голову.
Чаромора подошла к нему поближе и внимательно оглядела его.
— Н-да, — протянула она. — Бывает и так: как ни стараешься, все равно осечка. Если желаешь, я могу тебе все волосы в черный цвет перекрасить.
— А опять в светлый нельзя? — спросил моряк. Чаромора пожала плечами.
— Что ж, если ты так хочешь, можно и в светлый. Но поверь мне, черные волосы идут тебе куда больше.
Но моряк все же захотел стать снова светловолосым.
Чаромора велела ему натаскать полный чан воды, затем вскипятила ее. Не переставая ворчать, она бросила в чан щепотку какого-то белого порошка, который до этого долго искала по всем шкафам. Когда вода немного остыла, Чаромора предложила моряку вымыть ею волосы.
Моряк помыл голову и поспешил к зеркалу. Волосы его приобрели прежний цвет. Но произошло что-то совсем странное: волосы сияли и сверкали, образуя вокруг головы нимб.
— Спаси и помилуй! — воскликнул моряк. — Неужели моя голова будет теперь всегда сиять, как свеча?
Чаромора рассердилась не на шутку.
— Тебе ничем не угодишь! В старые времена люди были готовы отдать все, чтобы только обзавестись вот таким сиянием вокруг головы! — сказала она.
— Куда же я в таком виде пойду? Меня же засмеют!
— Ладно, будь по-твоему, — сказала Чаромора. — Пойди потри голову морским песком, он снимет это сияние.
Моряк опрометью выскочил из избушки и поспешил на берег. Схватив полные пригоршни песка, он тер и скреб голову до тех пор, пока до нее и дотронуться стало больно. Тогда он вернулся в дом и взглянул в зеркало. Сияние почти совсем исчезло. Непосвященный человек ни о чем бы и не догадался. Моряк успокоился.
— Если бы все это случилось не со мной, я ни за что не поверил бы, что от таких смертельных увечий можно вылечиться одними каплями. Врачи сделали бы мне не меньше семи сложнейших операций, — сказал он Чароморе.
— Ну что ж, — презрительно молвила Чаромора. — Иные не верят и тому, что видят собственными глазами. Никаких особо тяжелых повреждений у тебя не было. Руки-ноги да печенки-селезенки — все при тебе. Вот если бы чего-нибудь недоставало, то, пожалуй, я так легко не справилась бы.
Моряку не терпелось вернуться домой.
— Перевези меня на лодке, — попросил он. — А то родные волнуются.
Но Чаромора ответила, что лодки у нее нет.
— А как же ты попадаешь на материк? — удивился моряк. — Как ты можешь жить тут, отрезанная от всего света?
— Что за глупые вопросы ты задаешь! — воскликнула Чаромора. — Здесь мой дом. Я не смогла бы жить в том твоем мире вдали от моего дома.
— Но разве тебе не хочется иногда покататься на автомобиле? — спросил моряк. — Или посмотреть цветные телепередачи?
— Не знаю. Пока у меня такого желания не возникало.
— Неужели и мне придется навсегда остаться здесь? — приуныл моряк. — Или я все-таки попаду когда-нибудь домой?
— Поживем-увидим. Если от моего воздушного шара будет еще какой-нибудь прок, я смогу переправить тебя на материк, — ответила Чаромора и сразу же принялась вдевать нитку в игольное ушко.
От воздушного шара остались одни клочья, да и они, облепленные мокрым песком, слиплись в комок. Веревки частью оборвались, местами намертво перепутались, иные совсем исчезли.
Пришлось здорово над ним потрудиться. Не раз терпение Чароморы готово было лопнуть, и она в сердцах отбрасывала иголку в угол. Но моряк стойко продолжал распутывать веревки, и каждый раз ему удавалось уговорить и старуху снова заняться починкой. Наконец воздушный шар был приведен в пристойный вид. Пестрый от многочисленных стежков, он стал похож на лоскутное одеяло.
Оставалось дождаться темной ночи.
Чаромора и моряк уселись перед домом среди кустов шиповника и принялись ждать. Солнышко пригревало, и цветы шиповника сладко пахли.
— Послушай, Чаромора, скажи на милость, почему ты вообще решила меня спасти? — спросил моряк, удобно расположившись на траве.
— Не спаси я тебя, твоя гибель легла бы тяжким грузом мне на сердце, я бы просто места себе не находила.
Постепенно тени удлинялись. Скоро наступили сумерки, затем вечер перешел в ночь, и воздушный шар перенес Чаромору и моряка на материк.
Вернувшись домой, Чаромора почувствовала, что ее бьет озноб. Жестокие приступы кашля сотрясали все тело, нос заложило, горло опухло. В пояснице кололо, будто туда вонзили острый нож. Голова кружилась, ноги дрожали, и вся она горела, как в огне.
— Ах ты моя горемычная! Ну и продуло же тебя во время шторма! — причитала с восторгом старуха, дрожа в лихорадке.
А все дело в том, что Чароморе ужасно нравилось болеть.
Чаромора принялась стелить себе постель. Она вознамерилась поболеть подольше и в свое удовольствие, потому постелила чистые простыни и достала новое пуховое одеяло. Рядом с кроватью она взгромоздила целую гору носовых платков и положила полный туесок градусников. Болея, Чаромора то и дело измеряла себе температуру, в этом-то и состояла главная прелесть болезни. К тому же, когда у Чароморы поднималась высокая температура, ей бывало жаль стряхивать градусник, и поэтому каждый раз приходилось брать новый. После болезни градусники с ртутным столбиком за сорок градусов она складывала в отдельную шкатулку и иногда вечерами, попивая чай, с удовольствием разглядывала их.
