Айно Первик - Баба-Мора
— В прошлую пятницу? — удивился моряк. — В прошлую пятницу мы были в Амстердаме. Здесь ты никак не могла меня видеть.
— Ишь ты, не могла, — усмехнулась Баба-Мора, и моряку стало не по себе.
— Скажи хоть, где я сейчас, — спросил он, изо всех сил стараясь казаться спокойным.
— В полумиле от того места, где твой корабль пошел на дно, — ответила Баба-Мора. — На моем острове.
— Не может быть, — возразил моряк. — Здесь поблизости нет ни одного острова, даже такого маленького, чтобы чайка могла свить себе гнездо. Я окончил не одно мореходное училище, объездил все моря и океаны. Уж я-то знаю, никакого острова здесь нет.
— Ну конечно, — заметила Баба-Мора. — Про заграницу все всем известно, а того, что дома, никто не замечает. Еще и прадедушки твоего на свете не было, когда про этот остров все знали, хотя и помалкивали, и не один отчаявшийся бедолага находил здесь приют и утешение.
Баба-Мора повернулась спиной к моряку и занялась своими делами.
Моряк хотел встать, но руки и ноги не слушались его.
— Что со мной? — спросил он испуганно.
— Корабль твой пошел ко дну, — сказала Баба-Мора. — Вот тебе слегка досталось. Кости твои все перебиты, печенки-селезенки перепутаны.
— И голова болит, — пожаловался моряк.
— Ишь ты, болит, — сказала Баба-Мора. — А у самого полголовы не хватает.
С большим трудом моряк поднял руку и прикоснулся к голове. И впрямь осталось только полголовы!
— Выходит, я все-таки умер! От такой раны смерть наступает мгновенно! — с ужасом проговорил он.
— Тсс! — шепнула Баба-Мора. — Ты должен лежать тихо-тихо.
— Позови же хоть доктора! — взмолился моряк.
— На моем острове я сама доктор, — ответила Баба-Мора.
Она уложила моряка в кровать и дала ему капель.
— Разве ты не наложишь лубки на переломанные кости? — спросил моряк.
— Нет, — отрезала Баба-Мора. — Переломы я лечу только каплями.
Моряк испугался, но больше ни о чем спрашивать не решился. Он боялся Бабу-Мору, хотя и пытался скрыть это. Он ведь не знал, что Баба-Мора умеет читать чужие мысли.
— Странный все-таки народ эти люди, — сказала она чайке, поглаживая ее взъерошенные перья. — Если что не по-ихнему, сразу начинают ворчать, что все, мол, неправильно, все плохо.
Чайка ничего не ответила, ведь она была всего-навсего птица.
На другой день моряк чувствовал себя гораздо лучше.
Баба-Мора давала ему три раза в день капли, и вскоре он совсем поправился.
Он встал с постели и принялся ходить по комнате. У зеркала моряк остановился и стал разглядывать себя.
— Ах ты дьявол! У меня же теперь половина головы черная! — воскликнул он, ощупывая голову.
Баба-Мора подошла поближе и внимательно осмотрела его.
— М-да, — сказала она. — Не всегда все идет гладко, как ни осторожничай. Если хочешь, можно покрасить все волосы в черный цвет.
— А в светлый, как были, нельзя? — спросил моряк. Баба-Мора пожала плечами.
— Ну, если тебе так хочется, можно и в светлый. Только, поверь мне, черные волосы тебе куда больше к лицу.
Но моряку все-таки хотелось, чтобы волосы стали прежнего цвета.
Тогда Баба-Мора велела натаскать полный котел воды и вскипятила его. Затем после долгих поисков нашла в шкафу какой-то белый порошок и, приговаривая, кинула горсть этого порошка в воду. Когда вода чуть остыла, она сказала моряку, что он может, если хочет, помыть этой водой голову.
Моряк помыл голову и кинулся к зеркалу. Волосы стали такими же, как раньше. И все-таки что-то было не так: теперь голову моряка венчало нежное сияние.
— Господи! — воскликнул моряк. — Неужели моя голова так и будет сиять, как свеча?
Баба-Мора рассердилась.
— Все не по тебе! В старину люди готовы были не знаю что отдать, лишь бы заполучить такое божественное сияние! — сказала она.
— Так ведь я же не святой чудотворец, — пришел в отчаяние моряк.
— Ах, вот что. Но ведь ты воскрес из мертвых. Разве, по-твоему, это не чудо?
— Куда я пойду с таким чудом? Друзья засмеют меня.
— Ну ладно, — успокоила его Баба-Мора, — Ступай на берег и потри голову песком, уж он-то снимет с тебя это сияние.
Сломя голову выскочил моряк из дому и помчался к берегу. Он набрал полные пригоршни песка и принялся тереть и драить голову, пока не защипало кожу и она не стала красной, как клюква. Тогда он вернулся в дом и посмотрелся в зеркало. Нимб почти исчез. Тот, кто о нем не знал, ничего бы ни не заметил. Моряк остался доволен.
— Если бы не сам я оправился от смертельных увечий, благодаря одним только каплям, никогда бы я этому не поверил. Врачи сделали бы мне не меньше сами сложнейших операций, да и то при условии, если с до этого я не умер, — сказал он.
— Что ж, — презрительно заметила Баба-Мора. — Иные люди собственным глазам не верят. С тобой в общем-то ничего страшного и не случилось, руки и ноги были почти целы. Если бы у тебя не хватало чего-нибудь более важного, то, пожалуй, так гладко бы все не обошлось.
Моряку захотелось немедленно отправиться домой.
— Перевези меня на лодке, — попросил он. — А то мои дома беспокоятся.
Но Баба-Мора ответила, что лодки у нее нет, да никогда и не было.
— На чем же ты добираешься до Большой Земли? — удивился моряк. — Как ты живешь здесь, оторванная от всего мира?
— Не задавай глупых вопросов, — отрезала Баба-Мора. — Здесь мой дом. Я не смогла бы жить в мире, оторванная от своего дома.
— Неужели тебе не хочется иногда прокатиться на автомобиле? — поинтересовался моряк. — Или посмотреть цветной телевизор?
— Не знаю. Во всяком случае, до сих пор мне было как-то не до этого.
— Значит и мне придется теперь остаться здесь? — грустно спросил моряк. — Или я все-таки смогу вернуться домой?
— Там видно будет. Если мне удастся починить воздушный шар, я перевезу тебя, — ответила Баба-Мора и принялась вдевать нитку в иголку.
На шаре, как говорится, живого места не было — сплошные дыры, веревки спутаны, а сам он насквозь мокрый и перевалян в песке.
С шаром пришлось повозиться. Не раз у Бабы-Моры лопалось терпение и она швыряла в угол нитку с иголкой. Но моряк не сдавался и заставлял Бабу-Мору снова браться за работу. Наконец была залатана последняя дыра. Шар теперь походил на пасхальное яйцо — такой он был пестрый от заплат и штопки.
Осталось дождаться темной ночи.
Баба-Мора и моряк уселись перед домом среди кустов шиповника и стали ждать. Ласково светило солнце, сладко пахли цветы шиповника.
— Послушай, Мора, а почему ты все-таки решила спасти меня? — спросил моряк, нежась на солнце.
— Смерть занесла над тобой свою руку, — ответила Баба-Мора. — Мне стало известно об этом. А если я узнаю про такое, то не могу не вырвать у курносой ее жертвы. Тогда и я чувствую, что у меня есть свое место на земле. Если бы я не спасла тебя, это тяжким бременем легло бы мне на сердце, и я не смогла бы найти покоя.
Постепенно тени стали длиннее. Вскоре сгустились сумерки, ветер сменился, и ночью Баба-Мора на воздушном шаре перенесла моряка на Большую землю.
Вернувшись домой, Баба-Мора совсем расклеилась. Она задыхалась от кашля, нос заложило, горло распухло. В поясницу ударил прострел, в животе начались колики. Голова кружилась, ноги подкашивались, ее била жестокая лихорадка.
— Бедная Морушка! Здорово ты простыла в эту бурю! — обрадовалась Баба-Мора.
Она принялась стелить себе постель, болеть она собиралась долго и всласть и потому достала чистые простыни и новое пуховое одеяло. Рядом с кроватью она положила целый ворох носовых платков и кучу градусников. Когда у Бабы-Моры бывала высокая температура, она то и дело ставила себе градусник, и каждый раз новый. В этом-то и заключалась особая прелесть болезни. Градусники с самой высокой температурой она потом убирала в специальный ящик стола и время от времени по вечерам, когда пила чай, любовалась ими.
Сегодня она решила лекарств еще не принимать. У нее имелись очень сильные средства, и если принять их, так к утру от болезни и следа не останется. Приготовила отвар шиповника с медом, но и его пить не стала, чтобы не мешать нормальному течению болезни. Она поставила отвар на столик у кровати — теперь все было как полагается. Нужно сказать, Баба-Мора обожала болеть.
Она легла в постель и сунула под мышку градусник. Температура была за сорок, так что ртутному столбику уже некуда было ползти. Бабу-Мору кидало то в жар, то в холод.
— Бедна Морушка, до чего ж у тебя высокая температура, — произнесла она с радостным огорчением.
Бабе-Море было очень хорошо. Ее сотрясали приступы сильнейшего кашля.
— Бедная Морушка, — хрипела она, задыхаясь, — даты кашляешь, как лошадь!
Кашлять было очень приятно, но в конце концов это надоело Бабе-Море. И хоть ей и было жалко расставаться с таким исключительным кашлем, она не выдержала и приготовила настой из трав. Она решила испробовать одну давно задуманную смесь, которой до сих пор еще не пользовалась. Баба-Мора взяла листьев болотной мяты, шалфея, корень лапчатки, медуницы, зверобоя и полыни и чуть-чуть нераскрывшихся почек тимьяна. Из всего этого она сварила крепкий-прекрепкий и такой горький напиток, что слезы брызнули из глаз, а кашель как рукой сняло. От медуницы она пропотела, а от этого падает температура. Зверобой снял колики в животе, шалфей вылечил горло, а тимьян, как ни мало его было, прогнал прострел.
