Нил Шустерман - Глаза Мидаса-младшего
По воздуху пронесся сюрикэн — стальная четырехконечная звездочка едва не задела голову говорившего — и глубоко вонзился в стену. Чудом спасшегося мальчика передернуло:
— У тебя здорово получается избавляться от людей, которые тебе не нравятся. Бертрам, потом Хэл… Я следующий, да?
— Прости, — сказал горе-волшебник, — это вышло случайно. — Извиниться-то он извинился, да что толку? — Мы ведь все еще друзья, правда, Джош?
— Ну конечно, — ответил тот, избегая встречаться с Кевином взглядом.
— Может быть, я смогу разрядить очки, — прошептал их владелец, как будто боясь, что волшебный предмет его услышит. — Ну, батарейки же разряжаются.
— И как же? — в полный голос спросила Тэри.
Брат опустил глаза:
— Нужно, чтобы было холодно… и темно.
— Гараж! — осенило Джоша.
Горе-волшебник медленно вылез из-под одеяла. Это могло сработать! Пусть ненадолго, но у них появится передышка. В коридоре его взору предстала полная картина расстройства собственного мозга. Дело было не в свисающей с гвоздя «Моне Лизе», не в жареной индейке на книжной полке и даже не в средневековых доспехах. Перемены, постигшие сам дом, были гораздо хуже. Углы перестали быть прямыми. Пол, казалось, пошел пузырями, оконные рамы искривились, да и стены стояли не очень-то ровно. Потолок стал как-то выше, а в удлинившемся коридоре возникли двери, которых раньше не было.
Такой дом мог появиться только в ночном кошмаре.
Тэри растерянно огляделась:
— Похоже, я схожу с ума, — призналась она. — Я не помню, что на своем месте, а чего быть не должно.
Никто, кроме Кевина, Джоша и Хэла Хорнбека, больше не мог видеть мир таким, каким он был. Если не говорить сестре, что что-то не так, она ничего и не заметит — как и родители, когда придут с работы. С мамы станется повесить на доспехи полотенца, а с папы — разделать индейку на ужин, как будто она появлялась из ниоткуда каждый день. Поразительно, как всем вокруг может казаться нормальной любая дикость.
— Можешь мне поверить, — вздохнул горе-волшебник, — здесь все не на месте.
Они спустились по кривой лестнице, открыли скошенную дверь гаража и вошли внутрь.
Здешняя обстановка тоже походила на кошмарный сон. Потолок терялся где-то в темноте, сделанные из шлакоблоков стены стали влажными и покрылись плесенью. Воздух был затхлым, как в склепе, а печь в углу оскалилась драконьей пастью.
Очки вспыхнули, и в дальней стене возникла новая дверь.
— Что за ней? — спросил Джош.
— Диснейленд, — вздохнул владелец очков.
Проверять никому не хотелось.
— Выжми очки до дна, братишка, — попросила Тэри.
Одним усилием мысли Кевин выключил печь и заставил перегореть единственную лампочку. Из пола выросли сорняки и заслонили свет, пробивавшийся из-под двери. Ребята уселись в кружок посреди комнаты.
— Скоро вернется мама, — заметила сестра.
— Тс-с, — шикнул Мидас-младший. — Должны успеть.
Комната уже охлаждалась. Очки все еще вспыхивали каждые несколько секунд, как замедленный стробоскоп, а предметы вокруг ломались, звенели и шуршали. Никто не шевелился. Никому не хотелось знать, какие страшные создания — животные, растения или камни — населяли дом.
— Кто-нибудь знает хорошие страшилки? — спросила Тэри.
— Даже не думай, — предупредил брат.
Через пятнадцать минут все уже тряслись от холода. В темноте громко стучали три пары челюстей, но идея, кажется, была верной. Теперь очки вспыхивали не больше пары раз в минуту.
Кевину казалось, что его конечности превратились в голые кости со слабым воспоминанием о мускулах. Суставы ныли, голова пульсировала болью. Мальчик спрашивал себя, не придется ли ему так страдать всю жизнь, чтобы спасти мир от сумасшествия. Сколько он продержится? Горе-волшебник пытался представить себе, что с ним будет через много лет после того, как все это кончится, но не верил, что вообще доживет до этого мгновения.
Вспышка озарила лицо Джоша. В неестественном свете его кожа казалась фиолетовой, и Кевин задумался, не перекрасил ли ненароком лица друга. Он был уверен, что не делал этого.
Джош подал голос, звучавший гулко, как будто ребята сидели в пещере, а не в гараже на две машины:
— Помнишь, как мы иногда болтали о путешествиях во времени, космических кораблях, вселенной и прочем?
Горе-волшебник хорошо помнил эти беседы. Время от времени, в подходящем настроении, они садились у него в комнате, закрывали шторы и пугали друг друга великими мыслями — дикими, невозможными фантазиями, которым почти ничто не мешало оказаться правдой.
— То есть вы действительно треплетесь не только о девочках и бейсбольных карточках? — поинтересовалась Тэри.
— Иногда, — тонким и слабым голосом ответил брат.
Друг продолжил:
— Ну да. Однажды мы придумали, что вселенная может оказаться одним-единственным атомом в чьем-нибудь ногте из другого, действительно огромного мира. Потом мы представляли себе, что происходит с душой и прочим, когда ты добираешься до небесной канцелярии. А еще — что, умерев, ты проживаешь свою жизнь задом наперед.
— Глубокомысленно, — хмыкнула Тэри. — Ребята, вы, кажется, отстаете в развитии.
— А помнишь, Кев, мы придумали, что вселенная может оказаться одной-единственной мыслью в голове у Бога?
— Да, и что?
— Так вот, ты, похоже, украл эту мысль, и мы теперь в твоей голове.
Очки перестали вспыхивать. Силы Кевина истощились полностью.
— Я не Бог, — прохрипел мальчик.
— Нет, — согласился Джош. — Ты не Бог.
Очки так до конца и не разрядились. Возможно, они подпитывались от радиоволн, гамма-излучения и прочей неведомой энергии, струившейся в воздухе. Но они истощились достаточно, чтобы больше не похищать мысли из мозга владельца.
На последнюю энергию, оставшуюся в очках, мальчик вообразил баржу в бескрайнем океане. Потом он перенес на нее все, что создал, сделал в судне пробоину и потопил его. Когда волны в его сознании поглотили последние осколки, волшебник понял, что дело сделано. Все предметы, которые он вообразил, исчезли, но дом не стал прежним. Загадочные двери остались на месте. Кривые стены и идущие волнами потолки никуда не делись.
Добравшись до спальни, совершенно разбитый Кевин немедленно заполз под одеяло. Джош присоединился к нему.
— Знаешь, — прохрипел горе-волшебник, — что хуже всего? Мне за это ничего не будет. Меня могли бы посадить под домашний арест, исключить из школы… Но никто даже не догадывается, сколько я всего начудил.
— Я понимаю, — прошептал друг.
Внизу хлопнула дверь гаража: мама вернулась домой. Скоро придет и папа, но к тому времени их сын погрузится в глубокий сон, который, если повезет, унесет его на другой конец вселенной и позволит задержаться там на подольше.
Тэри его прикроет, придумав какое-нибудь правдоподобное объяснение тому, что брат лег спать в пять часов дня. Родители поверят или сделают вид, что поверили — в любом случае, они не станут задавать вопросов. Мама пощупает ему лоб и будет беспокоиться об эпидемии гриппа. Папа пообещает поговорить с сыном о его странном режиме дня, но к утру, если Кевин еще чего-нибудь не учинит, все обо всем забудут.
Они не спрашивают, потому что боятся ответов.
Ледяные когти Морфея утащили мальчика в царство сна без сновидений.
* * *Этой ночью Джош практически не спал. Он боялся, как бы проклятые очки снова не начали искрить. Тогда ему не спастись от порождений друга даже в собственной спальне. Правила изменились: теперь то, что могло произойти, ограничивалось исключительно пределами чересчур живого воображения Кевина Мидаса. Кто угодно мог пострадать.
До того, как они залезли на гору, мальчик всегда гордился тем, что ничего не боится, но теперь он, кажется, начинал шарахаться от собственной тени. Хуже всего было ужасное ощущение, что, даже просыпаясь, он продолжает спать или попадает в то, что мистер Киркпатрик назвал временем снов.
Ему снова захотелось ударить кулаком в стену, просто чтобы почувствовать нормальную, физическую боль в костяшках. Но теперь Джош боялся это делать: что, если он стукнет стену, а она окажется не гипсовой, а сырной? Пока Кевин не избавится от очков, возможно всё, от влезшего в дымоход Санты Клауса до питающегося детьми монстра в шкафу. Как тут заснешь? Как вообще можно закрыть глаза?
— Ты съезжаешь с катушек, дружище, — сказал себе мальчик. — Должно быть, так и становятся психами.
Джош не смыкал глаз до первых лучей восхода, а потом наконец позволил себе заснуть.
14. Колесница Гелиоса
В семь утра будильник вырвал Кевина из объятий сна. Еще не раскрыв глаз, мальчик понял, что очки начали потихоньку заряжаться. Они подпитывались от солнца, светившего в лицо. Вчерашняя пригибающая к земле слабость уже прошла, и с миром, похоже, все было в порядке.
