Вениамин Каверин - Сказки
— Веселый Трубочист, почему вы такой невеселый? — спросил Митька. — Ведь вы, кажется, говорили, что вы — последний весельчак в этой стране! Ну-ка, на прощание, спойте нам вашу песню:
Пять рыцарей бесстрашных,Веселых пять сердец,Мы шею КощеюНамылим наконец!
И Митька ушел. Это был уже не Митька — и родная сестра его бы теперь не узнала! Это был маленький трубочист, запачканный сажей, с черным лицом, с черными руками. За плечом у него висели метла и веревка, в руке он держал мешок с сажей и большую складную ложку. Куда же он шел? В Кощеев дворец! Он решил узнать третье имя от самого Кощея…
***Не так легко попасть в Кощеев дворец, если очень долго думать — кого бы спросить, да как бы пройти, пустят ли, да ведь, наверное, не пустят! А Митька долго не думал — он просто постучался на кухню и сказал:
— А вот кому трубы почистить!
— Пошел вон, бездельник! — заворчал на него повар. — Знаем мы, какие трубы ты чистишь! Ты чистишь карманы, негодяй! Да здравствует Кощей!
— Дяденька, напрасно вы так думаете, — спокойно отвечал Митька. — Вы не смотрите, что я такой маленький. Я, поверьте, не меньше труб вычистил на своем веку, чем вы испекли пирогов.
— Ваше превосходительство господин тайный советник, — сказал повару его помощник. — Осмелюсь заметить, что в левом дымоходе главной печки вашего превосходительства сегодня загорелась сажа. Может быть, вы позволите этому негодяю, как вы изволили выразиться, посмотреть, в чем там дело, а потом доложить вам?
Главный повар нехотя кивнул головой, и Митька был допущен на кухню. А из кухни, как известно, можно пройти в столовую, из столовой в другую столовую, а из другой столовой в третью. Из восьмой столовой в девятую, а из девятой в десятую. Митька шел и не оглядывался. Оглянешься — оступишься, оступишься — заблудишься! И вдруг «рр-ав, ав, ав!» — где-то зарычала собака. Раз! — Митька нырнул в камин. Вот так камин! Он был выложен мрамором, и на каждой плите высечен Кощеев знак — две собачьих ноги крест-накрест. Но Митька не стал особенно удивляться. Подумаешь, камин!
Он спрятался в угол и стал ждать.
«Посмотрим, — думал он, — что будет дальше?»
И вот в столовую вошел — кто бы вы думали? Младший Кощеев брат. Он был все еще в клетчатых штанах, но уже без очков и с перевязанным глазом.
«Молодец бабушка, — подумал Митька. — Здорово угодила».
— Да здравствует Кощей! — сказал младший Кощей. — Позволь доложить, о великий Кощей! Поиски не привели ни к чему. Галка и мальчик исчезли бесследно.
«Вот так штука, — подумал Митьха. — С самим Кощеем разговаривает? Да где же он?»
Он осторожно выглянул из камина. Под столом? Никого. Под буфетом? Тоже. Митька взглянул наверх — и обомлел. Кощей, как муха, ходил по потолку.
— Убить всех галок, — сказал с потолка Кощей. — А мальчишку найти, ослепить и сжечь.
«Вот спасибо, — подумал Митька. — Как бы не так!»
— Позволь доложить, о великий Кощей, — сказал младший Кощей. — Щука сдохла по твоему приказанию. Она, оказывается, действительно была недовольна тем, что ты изволил за обедом съесть ее щуренка. Печной горшок положен в ларец и доставлен сюда. Мастер Золотые Руки ждет твоих распоряжений.
— Позвать его сюда, — сказал Кощей.
Только что он это сказал, как за дверью раздались шаги, и высокий человек с добрым и смелым лицом вошел в комнату. У него была широкая грудь, широкие, сильные плечи, но больше всего Митьке понравилась его короткая и кудрявая борода. Это и был Мастер Золотые Руки.
Трах-тарарах! Кощей скатился с потолка на стол и сел, кряхтя и потирая спину.
— Мастер, — глухим голосом сказал он и уставился на Мастера мертвыми глазами, — это ты заковал ларец?
— Да.
— И никто, кроме тебя, об этом не знает?
— Никто.
— А ты знаешь, что находится в этом ларце?
— Мне сказали, что Девочка Доброе Сердце возвращается на родину, что ты подарил ей этот ларец с чудесными подарками — скатертью-самобранкой и семимильными сапогами. Я заковал ларец, чтобы в далекой дороге никто не украл эти драгоценные вещи!
Кощей задумался.
— Ты заковал мою смерть, — сказал он. — А теперь я прикажу навеки заковать тебя в цепи, чтобы ты никогда и никому не мог передать эту тайну. Ты будешь сидеть в цепях до тех пор, пока ты ее не забудешь. Что же ты не кричишь: «Да здравствует Кощей!»?
Но Мастер Золотые Руки молчал.
— Гаус! — закричал Кощей.
— Рррр-ав-ав! — И тощая хромая собака вбежала в комнату и встала на задние лапы перед Кощеем.
«Ага, вот и ты, голубушка, — подумал Митька. — Вот как тебя зовут. Гаус!»
И он стал твердить в уме это имя.
— Надеть на Мастера цепи, — приказал Кощей.
И страшная собака принялась за дело.
— Ррр-ав! — зарычала она.
И горн с мехами вдруг очутился в комнате, как будто упал с неба.
— Ррр-ав-ав!
И три Кощеевых брата вбежали и схватили Мастера за руки.
Да, это было действительно страшно! Огонь так и перебегал по раскаленным кольцам цепи, искры вспыхивали и гасли.
Опустив голову, мрачный Кощей сидел на столе и смотрел на Мастера мертвыми глазами.
— Прекрасно закован, — сказал он наконец. — Отлично, великолепно закован. Уведите его. А ты можешь остаться.
И собака встала на задние лапы и подняла к нему тощую морду.
— Ав-ав-ррау, — прорычала она. Вероятно, она хотела сказать «Да здравствует Кощей!» по-собачьи.
— Посадить Мастера в подвал, — сказал Кощей. — Ларец поставить ко мне под кровать. Пусть Мастера сторожит Гнор. Ты будешь спать у дверей моей спальни.
«Запомним», — подумал Митька.
— У девчонки пускай останется Гарт, — продолжал Кощей. — Мне кажется, что скоро — очень скоро — она станет как две капли воды похожа на мою покойную дочку. Прощай!
И собака скрестила перед ним свои лапы и ушла. А потом ушел и Кощей, потирая спину.
— Так, — сказал Митька и вылез из камина. — Ну что ж, пора приниматься за дело.
Только что он это сказал, только что собрался на цыпочках перейти из девятой столовой в десятую, как…
Трах!
Дверь перед ним захлопнулась, и кто-то запер ее с другой стороны на ключ.
— Ага, попался, — раздался за дверью знакомый голос. — Теперь ты от меня не уйдешь, негодяй!
ГАЛКА РАССКАЗЫВАЕТ МАШЕ ТО, ЧТО ЕЙ РАССКАЗАЛ ТРУБОЧИСТ
Интересно, что же в это время делала Маша? Давным-давно она поняла, что младший Кощей обманул ее и привез не в Синюю, а в Коричневую страну.
«Он бы попался, — думала она, — если бы я попросила его показать Синюю страну на карте».
С каждым днем она спала все хуже и хуже. Она слышала по ночам, как стучит ее сердце, и думала: «Кажется, оно еще не стало злым и трусливым?»
«Я ослепну, — думала она, — и тогда Кощей отпустит меня. Тогда я буду совсем не похожа на его покойную дочку. Как все-таки хорошо, что я на нее не похожа!»
Она не плакала. Только однажды мышонок, который прибегал к ней по ночам, почувствовал, как слеза капнула ему прямо на нос. Но это была единственная слеза. Никто не узнал о ней, кроме мышонка.
В ее комнате было маленькое окно. В ясный, солнечный день она видела крышу Кощеева дворца: ее комната находилась в башне, высоко поднимавшейся над крышей. И вот однажды она заметила, что по этой крыше опрометью бежит Трубочист. Он был без шапки, без метлы и веревки и даже без своей складной ложки. Он очень торопился. Разбежавшись, он нырнул в трубу вниз головой, как в воду.
«Какой смешной», — подумала Маша.
Она не знала, что это Веселый Трубочист.
Потом она увидела птицу — что за чудеса! — настоящую птицу.
«Должно быть, она прилетела от нас, — подумала Маша. — Ведь в Кощеевой стране всем птицам подрезаны крылья!»
Она не знала, что это была старая, умная Галка…
Вот, наконец, и Трубочист. Он вылез из трубы, и Галка сейчас же полетела к нему — можно было подумать, что она только его и дожидалась.
«Ручная», — подумала Маша. Она не знала, что Трубочист и Галка говорили о ней.
Но вот Галка сделала два больших медленных круга над крышей, как будто раздумывая о чем-то, и вдруг села у Машиного окошка.
— Милая девочка, привет и привет, — сказала она. — Привет от твоего брата. Привет от твоих новых друзей. Не удивляйся и не пугайся — Митька в Кощеевом дворце. Он пришел, чтобы освободить тебя, но его схватили, и теперь он сидит под стражей. Он мог бы убежать через камин, но младший Кощей следит за каждым его движением. Однако мы перехватили этого негодяя и узнали все, что нам нужно было узнать.
Митька в Кощеевом дворце! Маша удивилась, испугалась и обрадовалась, — право, можно было подумать, что она гордится таким храбрым братом.
