Галина Красовская - Серебряное дерево
— Что ж, — согласился Гематоген. — Лечение музыкой, правда, требует длительного времени, единичные дозы вряд ли дадут результат... Однако попробовать можно...
Тромбус собрал сводный оркестр, решив, что дирижировать он сможет и одной рукой. Все, у кого в карманах нашлись свирели, выстроились и приготовились репетировать.
Но тут из-за леса донеслись топот и гром каменных барабанов, закрутили знойные вихри. Это двигалось булыганское подкрепление.
— Оружие к бою при-и-иготовить! — раздалась команда Гарпуна.
— А как же музыка?.. Оркестр получился вполне приличный... — огорчённо прижимая руку к груди и умоляюще подмаргивая, произнёс маэстро.
— Отставить свирели! Гром и молния! Что может сделать свирель в этой схватке не на жизнь, а на смерть? — рассердился Гарпун.
— Когда грохочут барабаны, свирели молчат, — глубокомысленно произнёс Пятьюпять.
Ещё три дня и три ночи шёл бой.
Теперь даже свирельские мальчишки вышли из безопасного места и сражались наравне со взрослыми, Они не спускали восхищённых глаз с Гарпуна и Пятьюпять, они таращили глаза и выпячивали губу, как Пятьюпять, они восклицали: «Гром и молния!», как Гарпун. Дома, на чердаках, мальчишки разыскали рогатки и стреляли из них в каменных воинов.
Сам учитель Минус одолжил у Пятьюпять его старую рогатку и старался не ударить лицом в грязь перед своими учениками.
Отрядом стрелков из рогаток взялся командовать Пятьюпять.
— Метить в глаза-щёлки! — кричал он, краснея и дымясь. — Бить в Булыгана! Бить в предателя Гнилушку!
Но Гнилушка был осторожен и изворотлив, его надёжно прикрывали каменные спины воинов. Булыганцы шли на свирельцев сплошной стеной. Они были раскалены, и след их устилался горячей пылью и песком. Опять Ядозуб поднимал знойный ураган и сушил ненавистный Булыгану лес.
Но тут, к счастью, Минус попал из рогатки в глаз самому Булыгану, и тот взревел и попятился, сея панику.
Слуги подхватили своего повелителя под руки и повели за горку, чтобы вытащить у него из глаза камешек. За ними отошло и всё булыганское войско.
Было заключено перемирие.
Воспользовавшись затишьем, обессилевшие свирельцы расположились на отдых. Караулить зелёное знамя Свирелии поставили силача Коренька с Осечкиным ружьём.
Краем рубашки Коренёк усердно тёр дуло ружья, чтоб оно блестело, перезаряжал его, щёлкая затвором, и так увлекся, что не замечал ничего вокруг.
Художник Карало с сынишкой Караликом на одном колене и этюдником — на другом устроился в большом Плошкином шкафу неподалёку от Коренька.
На войне Карало неузнаваемо преобразился. Он, хоть и был толстоват, довольно ловко бросал в неприятеля пики, а в минуты затишья брал на руки сынишку, застревал где-нибудь в укромном уголке баррикады и открывал этюдник. В глазах художника горело воодушевление, а рука прямо-таки летала над альбомными листами. Теперь под его кистью ярко синело небо Свирелии, светило ослепительное солнце, трепетно зеленели леса. И на этом ярком фоне зловеще реяли чёрный цвет смерти и ядовито-жёлтый, как картуз Гнилушки, цвет измены, вспыхивал алый цвет геройски пролитой крови.
А портреты свирельцев! Теперь это были не розово-голубые физиономии простачков с тянучками за щекой — теперь с портретов Карало смотрели свирельцы-герои.
— Похоже! — удовлетворённо кивали головами свирельцы, разглядывая портреты. — Неужели мы и правда такие красивые?
Карало уже закончил рисовать командира Гарпуна и взялся раскрашивать грязно-серой краской бока Булыгана, как вдруг нечаянно глянул в сторону знамени и вскрикнул.
За спиной Коренька по-кошачьи карабкался к знамени Гнилушка, а вслед за ним крался небольшой отряд булыганцев. Коварный враг нарушил перемирие и напал исподтишка.
На крик Карало Коренёк обернулся и выстрелил в Гнилушку, отмахнув злодею кончик длинного носа.
Сразу же в свирельцев полетели вражеские пики, а из-за горы показалось всё войско булыганцев.
Ловко отражая пики дверцей Плошкиного шкафа, украшенной резьбой, силач Коренёк едва успевал сталкивать вниз каменных воинов одного за другим. Рыжий чубчик его огоньком полыхал на солнце, а нос с сорока четырьмя веснушками бесстрашно глядел вверх.
— Знамя! Спасайте знамя! — кричал Коренёк.
Пятьюпять и Минус бросились к знамени, а Коренёк прикрывал их, отвлекая на себя внимание булыганцев.
Художник Карало вдруг посадил Каралика на дно Плошкиного шкафа, вылез на самую верхушку баррикады и, выпрямившись во весь рост, стал напряжённо следить за картиной сражения. — Назад! — хрипло кричал ему Гарпун.
Но Карало не слышал.
Ветер трепал его седую гриву, концы красной косынки в горошек бились за плечами, как флажки, а пронзительный взгляд его цепко схватывал самые интересные моменты битвы.
Потом Карало стал быстро делать зарисовки. При этом он вдруг заговорил сам с собой, и речь его полилась плавно и складно:
— О, это будет моя главная картина!.. Наконец-то! Эта битва должна быть запечатлена на холсте — пусть узнают о ней наши внуки... О, это будет грандиозное полотно! Теперь я по-наст...
Карало не договорил — вражеское копьё пронзило ему горло, и художник стал медленно оседать.
Вражеская лавина хлынула на свирельцев. Коренёк уже не смог сдерживать натиск булыганцев. Баррикада затрещала, рассыпалась, и Коренёк оказался под её обломками.
Сначала Коренёк слышал только тяжёлый топот каменных воинов, а когда булыганцы миновали баррикаду, он услыхал доносящиеся из-под обломков стоны и детский плач.
Расшвыряв доски, колёса и поломанные кровати, Коренёк пробрался к Плошкиному шкафу.
Смертельно раненный Карало истекал кровью, а Каралик тоненько плакал и дёргал отца за косынку на шее.
Коренёк нагнулся к Карало. Художник открыл глаза, несколько раз повёл ресницами на маленького Каралика и снова закрыл их.
Коренёк прижался ухом к груди Карало — тот не дышал. И тут Коренёк, забыв, что он воевал как большой, вдруг начал всхлипывать, жалостно морща нос и размазывая слёзы по щекам широкими, как лопатки, ладонями.
Глядя на него и Каралик расплакался вовсю. Тогда Коренёк взял его на руки, и малыш крепко прижался к нему, уцепившись ручонками за шею, и успокоился.
Коренёк снял с Карало красную косынку в горошек и повязал её себе на шею, чтоб казаться Каралику похожим на отца. Прислушавшись, Коренёк вылез из своего укрытия и поглядел в ту сторону, где пылило войско Булыгана.
Поняв, что он отрезан от своих, Коренёк усадил Каралика себе на спину и пополз в противоположную сторону, к Грушкиным садам, надеясь оттуда пробраться к свирельцам.
Каралик думал, что с ним играют, и дёргал Коренька за рыжий чуб. А Коренёк чувствовал, что с каждой минутой привязывается к малышу все сильнее.
Глава тринадцатая.
СВИРЕЛЬЦЫ ПОКИДАЮТ СТРАНУ
Каменные воины шли по свирельским городкам, размахивая топорами. А Ядозуб, когда вблизи не стало людей, осмелел и начал вовсю мести своим хвостом с кистью.
Но как ни старался Ядозуб, как ни трепал листву знойный ураган, деревья крепились. Пропустив свирельцев, лес сплёл ветви и встал на пути врага неожиданной преградой. Кустарники опутывали неуклюжие ноги булыганцев, ветви цеплялись за неповоротливые каменные туши. Лес сопротивлялся изо всех сил, потому что под его защитой была Серебряная роща. Каждое дерево приходилось брать штурмом.
— Рубить всё подряд! — приказал рассвирепевший Булыган, — Чтоб ни одного сучка не осталось на пути к дубинковой роще!
И забугрились яростной силой мускулы дикарей, стали они кромсать, уродовать стройные тела деревьев.
Свирельцы укрылись в Серебряной роще. Здесь же в братской могиле были похоронены погибшие.
Над могилой сидели Осечкины Гавка и Гонка и, подняв морды к небу, жалобно выли. Обычно неунывающий Гарпун сейчас даже не помышлял развлекать свирельцев морскими историями — он лежал на траве и тихо стонал. Сестричка Ампулка проливала слёзы прямо на лекарства. А маэстро Тромбус, скорбно подмаргивая, пытался писать ноты левой, здоровой рукой и изредка напевал себе под нос что-то очень грустное.
Серебряные деревья чуть слышно отзывались на мелодию Тромбуса, стряхивая вниз серебристый звон, но тут же смолкали: они были измучены зноем. Напрасно старательный Хвойка подбеливал розовые стволы и подвязывал ветки, чтоб облегчить их страдания, напрасно смелый Лягушонок по ночам, рискуя жизнью, пробирался к Свирельке и носил драгоценную воду, чтобы поить деревья.
Однажды Гнилушка подсмотрел, как Лягушонок добывает воду, и прошипел: — Надо задушить реку...
— Я сам терпеть не могу эту мерзкую воду, задушить речку! — вздрогнув при упоминании о воде, рявкнул Булыган и повернул каменную голову к своему советнику. — А как задушить?
