Юрий Греков - Там, на неведомых тропинках
— До свиданья, дядя Жук, спасибо, — спохватился Мурашка.
— Беги, беги, я тоже тороплюсь.
Мурашка хотел было снова к старому дубу отправиться, но так не терпелось прочитать, что же там написал Зучок, так не терпелось, что Мурашка устроился в тени первого попавшегося подорожника и осторожно надорвал край конверта.
«Ух, и длиннющее же письмо! — удивился Мурашка. — Целую неделю читать. Ну да ладно, почитаем!» Зучок писал:
«Здравствуй, Мурашка! Я тебе вот почему пишу. Во-первых, чтоб поздороваться, а во-вторых, чтоб про новость рассказать. Когда я тебе говорил, что книжкины сказки надо записывать, ты вроде сомневался. А вот теперь смотри, если бы так вот сомневался еще кто-то, то письма тебе я не написал бы такого. А он не сомневался, так что теперь и я, и ты прочитать можем».
Мурашка перечитал эти строчки и снова ничего не понял: кто другой? Что прочитать? — и решил: ладно, поглядим, что там дальше. А дальше Зучок писал: «Я тут у бабушки нашел книжку, которая называется «Сказки старого кувшина». Ребята нашли волшебный кувшин, ну, вроде нашей книги, и он им рассказал кучу сказок. А они не поленились и записали. Вот одну из этих сказок я переписал и тебе посылаю. А почему — ты и сам догадаешься».
«И что это Зучок все вокруг да около, — поморщился Мурашка. — О чем я догадываться должен?» Но, перевернув листок и прочитав заглавие сказки, Мурашка сразу все — ну, если и не все, то почти все — понял. Потому что сказка называлась: «Кузя, который жил под стрехой». И, уже не отрываясь, Мурашка стал старательно разбирать каракули Зучка:
«Вначале кузнечик — это его, как вы догадались, звали Кузей, жил в траве. Днем он подремывал под листком, а вечером принимался пиликать веселые песенки на своей старенькой скрипке. Все было хорошо, пока однажды на него не напали какие-то существа с фонарями. Наверное, это были светлячки, но Кузя не знал, что их фонарики только светятся, и испугался, что они могут сжечь его любимую скрипку. Поэтому, сунув ее под мышку, он одним прыжком — раз! — и на самую высокую ветку куста, а оттуда на крышу. Так и спасся. Нашел себе удобную щелочку и снова стал распевать веселые песенки. А дом, на крыше которого поселился Кузя, оказывается, был гараж, где жили автомобили. Кузя играл и пел от души, и очень надеялся, что машины лучше оценят его пение, чем светлячки.
Вечером автомобили приезжали с работы, и Кузя развлекал их, усталых.
— Какой ты прекрасный скрипач! — как-то сказал голубой автобус.
— А ты почему не играешь? Ведь у тебя есть радио, — спросил его Кузя.
— Хозяин взял с собой ключ, а без ключа я не могу вспомнить ни одной песни.
— А я, — сказал с огорчением большой грузовик, — вообще песен петь не умею. А те, что слышу, сразу забываю...
Кузя пообещал, что будет им играть, сколько они захотят, лишь бы слушали. Но усталые машины быстро засыпали, и веселить было некого.
И тогда расстроенный Кузя решил уйти отсюда. И ушел. В поле. И там ему удалось встретить настоящего друга — родничок, который тоже любил петь больше всего на свете. И с той поры долгими ночами они переговаривались песнями, и обоим было радостно и весело.
Но вот в один прекрасный вечер у родника остановилась машина. Кузя подумал: а не из того ли она гаража, где он когда-то пел? И запрыгнул в кузов — проверить. Тем временем человек, вышедший из кабины, напился родниковой воды, и не успел Кузя опомниться, как машина умчала его далеко-далеко.
Кузя приехал в какой-то город, в котором машин было больше, чем травинок в поле. И с грустью подумал Кузя: кто же играет всем этим машинам, кто помогает им уснуть? Наверное, никто, потому и носятся они всю ночь по улицам. Надо бы вернуться в гараж, очень уж их жалко...
Так Кузя и сделал. Но в какой именно гараж он попал, неизвестно, потому что было темно. И то ли в легковую машину он сел, то ли в автобус, тоже неизвестно. Так что не спрашивайте, где сейчас живет Кузя. Но если вы очень хотите это непременно узнать, прислушайтесь к вечерней тишине — может, вам повезет, и вы услышите далекую скрипку. Это играет Кузя».
Дочитал Мурашка письмо, и стало ему грустно. Да и как не загрустить? Пусть ненадолго, пусть всего на месяц уехал Зучок — но уехал же! И сколько разного повидает... А Кузя — что и говорить о Кузе... Полмира объездил, с машинами знаком... А он, Мурашка, никакой машины и в глаза не видел, а что такое город, и знать не знает. Может, это лес такой, а может, и что-нибудь другое...
Мурашка взбежал на высокую былинку, уселся на верхнем листке, свесив ножки, и задумался над тем, как ему не повезло в жизни... И так сильно задумался, что очень удивился, когда былинка вдруг вздрогнула и качнулась, едва не сбросив его. Мурашка вцепился в листок и осмотрелся — по траве волнами пробегала дрожь, ветки кустов перепуганно шелестели, а высоко в небе покачивались кроны деревьев.
«Ветер, — понял Мурашка и собрался было сбежать вниз, но тут вдруг неожиданная мысль заставила его еще крепче уцепиться за листок: — А вдруг это Синий Ветер?!»
«Как быть? — лихорадочно размышлял Мурашка, — спросить или не спросить?» — но тут качнулась ветка ближнего куста, и он решился:
— Ветер, а ветер!
В ветвях удивленно прошелестело:
— Чего тебе, козявка?
Мурашка не обиделся, не до того было, и торопливо спросил:
— Ты — Синий Ветер?
— Э, — прошелестело в листве, — Синий Ветер далеко... А зачем он тебе?
И Мурашка, у которого на душе стало еще горше, рассказал ветру о своем житье-бытье, и о том, что Зучок уехал, и Кузя где-то далеко, и что сам он на свете ничего такого не видал и даже в городе не бывал...
— Синий Ветер далеко, — снова качнулись ветки, — на морях-океанах волнами играет, паруса надувает, тучи гоняет... Далеко Синий Ветер... Ну, а город... В город я могу тебя подбросить.
— Как — подбросить? — удивился Мурашка.
— А вот так! — ближняя ветка резко согнулась и, распрямляясь, просвистела у самого уха. А Мурашку вдруг сорвало с былинки, взметнуло вверх, закрутило, зашвыряло из стороны в сторону так, что через мгновение он не понимал, где право, где лево, где верх, где низ. Спроси кто-нибудь Мурашку, сколько это продолжалось, он бы не сумел ответить — может, долго, а может, только казалось, что долго. Когда так крутит-вертит, что света белого не видишь, где уж тут на часы смотреть, даже будь они у Мурашки.
— Ну, козявка, будь здоров, мне дальше надо... — как сквозь сон донеслось до Мурашки, и только тогда он почувствовал, что стоит наконец на собственных ногах. Перед глазами еще вертелись круги, Мурашку слегка пошатывало, но вскоре он совсем пришел в себя и принялся осматриваться, пытаясь понять, куда это затащил его шальной незнакомый ветер.
Сидя на месте, немного увидишь, это Мурашка знал и раньше, так что и теперь недолго раздумывал, решая, что делать. Первым долгом осмотрел окрестности, если и не в два счета, то все-таки довольно быстро. И довольно быстро сообразил: ветер занес его на крышу дома, да такого огромного, что Мурашка и слыхом не слыхал о таких, — четыре дома один на другом! Слово «этаж» Мурашка не знал и, конечно, ничего удивительного нет в том, что он решил, будто четырехэтажный дом — это четыре дома, поставленных один на другой.
И уж конечно, не знал Мурашка, что приключения, о которых он так мечтал, уже начались, и каждый шаг приближает встречу с неизведанным.
На крыше ничего интересного не оказалось, и, еще раз обежав ее по карнизу, Мурашка нырнул в узенькую щелочку и, пробираясь на ощупь, отправился смотреть, что же там внутри — в этом огромном странном доме. Если бы он сразу сбежал на третий этаж, он попал бы в квартиру № 25 на целый день раньше. Но между крышей и третьим этажом есть еще чердак и четвертый этаж. И на их исследование у Мурашки ушли целый день и почти вся ночь. Так вот случилось, что в квартиру № 25 он попал именно в ту минуту, когда там... Впрочем, не станем забегать вперед, а сначала познакомимся с теми, кто живет в этой самой квартире...
Первым здесь, если, конечно, не считать Хозяина и Хозяйки, поселился Никита. Сначала он был совсем маленьким и больше всего на свете любил молоко. Потом Никита подрос и понял, что в детстве страшно заблуждался, думая, будто молоко — это самое-самое приятное.
«Молодо-зелено», — снисходительно размышлял Никита, потягиваясь и устраиваясь поудобнее. Теперь, когда он стал большим и умным, Никита больше всего на свете любил растянуться на солнышке и спать, спать, спать, спать... Если бы не надо было время от времени есть, Никита вообще предпочел бы не просыпаться. Но что поделаешь, есть-то надо... Впрочем, и тут нашелся выход. Какой? Хлеба Никита не ел. Да что хлеба — от колбасы нос воротил, ее же жевать надо! Другое дело баклажанная икра. Хоть и противно, зато никакого труда. Быстренько проглотил и спи себе снова.
И вот однажды Никиту разбудил настойчивый писк у самого уха. Он попробовал поплотнее прижать уши, чтобы еще хоть чуточку подремать. Но тут кто-то дернул его за ус. Никита приоткрыл один глаз. У самого его носа стоял... столбик. Никита открыл второй глаз и совсем проснулся. Столбик приподнялся на цыпочках и пискнул:
