Чарльз Кингсли - Дети воды
Глава восьмая и последняя
И вот Том попал на знаменитый остров, во времена великого путешественника капитана Гулливера он назывался остров Лапута, а старая фея назвала его по-новому: остров Томтодди — людей с головами, но без тел.
Приблизившись к острову, Том услышал странный шум: ворчание, рычание, пыхтение, сопение, вой и плач, и визг, и треск, и он подумал, что там, должно быть, взялись кольцевать крошечных поросят, или подрезают уши породистым щенкам, или топят нежеланных котят. Но, подойдя совсем близко, он стал различать в общем шуме отдельные слова. Это Томтодди пели единственную песенку, какую они знали, и пели они ее с утра до ночи и с ночи до утра:
— Я не выучил урока, а учитель уже здесь!
Добравшись до берега, Том увидел большой столб, на одной стороне которого было начертано:
«Игрушки запрещены».
Эта надпись так поразила Тома, что он не стал читать, что там на другой стороне. Он огляделся, ища жителей острова, но вместо мужчин, женщин и детей увидел лишь редьку да редиску, свеклу да брюкву, однако все они были сморщенные, высохшие, и из них росли поганки. Те, что еще не поросли поганками и сорняками, принялись кричать Тому на десятке разных языков (и на всех с ошибками):
— Я не выучил урока, помоги мне!
Тут Том споткнулся о самую большую репу, какую когда-либо можно было встретить на грядке, и репа завопила:
— Эй, расскажи мне что-нибудь!
— О чем? — спросил Том.
— О чем угодно. Стоит мне что-то узнать, я тут же все забываю. Моя матушка утверждает, что мой интеллект не годится для усвоения методической науки и что мне надо потреблять информацию в целом, генерально.
Том отвечал, что он не знает никаких генералов и даже с солдатами незнаком. Но он принялся рассказывать о том, что повидал во время путешествия. И чем больше репа слушала, тем больше она забывала. Из нее все время вытекала какая-то жидкость, Том думал, что это слезы, но оказалось, что это вытекают мозги — от перегрузки. Вскоре все соки из репы вытекли, осталась лишь шкурка, и Том бежал оттуда в испуге: вдруг решат, что он съел бедный овощ!
Том был напуган и изумлен всем, что увидел вокруг, и он не мог понять, куда же он попал. Кого бы спросить? Наконец он споткнулся о старую трость, она была полузасыпана землей, но когда-то знавала лучшие времена — ведь вместо головы у нее был набалдашник с королевской головой.
— Видишь ли, когда-то все они были нормальными детьми, и если бы им позволили нормально расти, то из них бы выросли нормальные взрослые. Но глупые папы и мамы не позволяли им заниматься всем тем, что так любят дети: собирать полевые цветы, лепить пирожки из глины, искать птичьи гнезда и плясать хоровод по вечерам, как все малыши. Нет, родители каждый день задавали им кучу уроков и заставляли их зубрить, зубрить, зубрить, всю неделю они готовились к каким-нибудь экзаменам, а по воскресеньям занимались в воскресных школах. Каждую субботу они сдавали экзамены за неделю, в конце каждого месяца — экзамены за месяц, в конце каждого года — экзамены за год. Все-то они зубрили по семь раз, как будто бы недостаточно выучить что-то однажды, но хорошо. И вот мозги у них непомерно раздулись, головы выросли, а все остальное сморщилось и исчезло. И все они превратились в свеклы, брюквы, репы и прочее, знаешь, такие овощи, у которых есть лишь голова и ничего больше. А их глупые родители продолжали настаивать на своем и обрывали даже листья, стоило появиться какой-нибудь зелени. Все знают, что зелень — это свежесть и юность.
— Ах, если бы наша добрая фея знала об этом, она прислала бы волчки, мячи, камешки, куклы, и все они стали бы жизнерадостными детьми! — сказал Том.
— 'Увы, поздно, теперь они никогда не смогут играть. Посмотри, ноги их превратились в корешки и вросли в землю, они ведь никогда даже не гуляли, все учились да учились, сидя в темных душных домах. А, вон и экзаменатор, тебе лучше скрыться с глаз долой. А то он начнет экзаменовать и тебя, и твоего пса заодно, а потом примется за остальных детей воды. От него не сбежишь, нос у него может вытягиваться на девять тысяч миль, он вынюхивает детей где угодно — сквозь замочные скважины и дымоходы, сверху и снизу, в любой комнате, и он постоянно экзаменует детей и их учителей тоже. Но наша добрая старая фея обещала мне, что настанет день, когда его хорошенько выпорют, уж тут-то и я смогу принять участие.
Том отошел в сторону и стал ждать, когда же появится главный экзаменатор.
Но когда он появился и заметил Тома, то стал кричать на него так громко, требуя, чтобы Том подошел ближе и сдал экзамены, что Том развернулся и кинулся прочь изо всех сил, а пес мчался за ним. И вовремя: бедные редиски, репки, брюквы, свеклы вокруг начали лопаться от испуга, и шум стоял такой, как на поле боя во время пушечной атаки, так что Том решил, что они вот-вот взлетят на воздух.
Он прыгнул в море и быстро-быстро поплыл прочь, распевая:
— Прощай, несчастный остров! Как хорошо, что я не знаю больше ничего, кроме чтения, письма и счета!
Наконец Том добрался до большого здания, выбрался на берег и пошел к нему, думая, не там ли мистер Граймс. Однако навстречу ему с воплями «Стой! Стой!» кинулись три или четыре… полицейские дубинки!
Однако Том даже не удивился, он уже устал удивляться. И он не испугался — он ведь не сделал ничего дурного.
Он остановился, и, когда передняя дубинка поравнялась с ним, грозно вопрошая, что ему тут надо, он показал пропуск, который дала ему матушка Кэри. И дубинка воззрилась на пропуск, изо всех сил выпучив свой единственный глаз, торчавший сверху.
— Ну ладно уж, проходи, — сказала наконец дубинка. — А я, пожалуй, пройду с тобой.
Том не стал возражать, сказать по правде, ему даже стало спокойнее рядом с дубинкой в незнакомом месте.
— А где же твой полицейский? — спросил Том.
— Мы не похожи на те неуклюжие глупые дубинки, сделанные людьми в наземном царстве. Тем беднягам нужен целый человек, чтобы он их носил, а мы выполняем свою работу сами, и хорошо выполняем.
— А почему у тебя такая петля на рукоятке? — спросил Том.
— Как почему? Кончив дежурство, мы идем домой и подвешиваемся на гвоздь.
Том не знал, что на это можно сказать, и они пошли в молчании, пока не добрались до больших железных дверей. Это была тюрьма. Тогда дубинка наклонилась и дважды стукнула в дверь головой.
В двери приоткрылось окошечко, и из него выглянуло огромное старинное ружье, начиненное зарядами. Том слегка отшатнулся при виде такого привратника.
— За что его осудили? — спросило ружье глубоким низким голосом, шедшим из его широкого дула.
— Извините, сэр, его не осудили, этот молодой человек явился к нам от ее превосходительства, ему нужен трубочист Граймс.
— Граймс? — переспросило ружье.
Оно исчезло за дверью, может быть, для того, чтобы сверить список заключенных.
— Граймс находится в трубе триста сорок пять, — раздался вновь голос. — Молодому человеку лучше проследовать на крышу.
Том посмотрел вверх, на стену, и подумал, что ему никогда туда не забраться — она была, наверное, миль девяносто длиной. Но стоило ему поделиться своими опасениями с дубинкой, как она развернулась и так лихо поддала Тому снизу, что он мигом взлетел на крышу, едва успев прихватить пса.
Там ему попалась навстречу еще одна дубинка, Том объяснил ей, зачем пришел, и дубинка повела его к Граймсу.
— Боюсь, что это все бесполезно, — предупредила она Тома по дороге. — Он ни в чем не раскаивается, это самый жестокий, самый грубый, самый бездушный субъект из всех, за какими мне приходится присматривать. Он мечтает лишь о пиве да трубке с табаком, а у нас ничего такого, конечно, не позволяют.
Они пошли по свинцовым полоскам, которыми была выстелена крыша, и все вокруг было так перепачкано сажей, что Том подумал: «Да, давненько тут ничего не чистили!» К его удивлению, сажа не прилипала к его ногам и он оставался чистым.
Вот они и пришли к трубе 345. Из нее торчали плечи и голова мистера Граймса, он был такой грязный, такой заплывший, что Том еле признал его. Во рту его торчала давно потухшая трубка.
— Внимание, мистер Граймс, — позвала дубинка, — к вам посетитель.
Но мистер Граймс выругался и закричал:
— Трубка-то потухла!
— Не выражайтесь тут, да слушайте, что вам говорят! — крикнула дубинка. Подпрыгнув, она стукнула Граймса по голове, совсем как Петрушка лупит по голове своих врагов в кукольном представлении, так что мозги мистера Граймса затрещали, как сухие орехи в скорлупе. Он попытался выдернуть руку из трубы, чтобы потереть голову, но не мог, и потому ему пришлось послушать, что говорят другие.
— Ну и ну! Это же Том! Ах негодник, ты что, явился сюда, чтобы посмеяться надо мной?
— Нет, я хочу помочь вам! — отвечал Том.
— Мне ничего не нужно, кроме пива, да здесь этого не дадут, а еще я бы с радостью разжег эту проклятую трубку, по и этого тут не разрешат.
