Кэтрин Ласки - Легенды ночных стражей: Похищение
Работать наседкой оказалось совсем не так унизительно, как представлялось Сорену вначале. Во-первых, здесь до отвала кормили. А во-вторых, отношение было совсем другое. Не успеешь проглотить очередную порцию еды, как дежурный снова бежит, приговаривая: «Не хочешь жирненького червячка, только что из леса Тито? А может быть, кусочек змеи? Или полевку? Отведай бельчатины, тебе понравится!» Нет, что ни говори, кормежка здесь была отличная.
Гильфи действительно удалось устроиться на должность укладчицы мха. В те дни, когда друзья попадали в одну смену, они вдоволь болтали, а Гильфи еще ухитрялась притащить Сорену клочки мха и пуха для гнезда. В гнезде у него было четыре яйца, которые едва-едва там помещались. Насколько Сорен знал, в гнездах сипух одновременно бывает не более трех яиц. Хотя он, конечно, мог ошибаться.
Во вторую ночь он как раз размышлял над своей новой должностью и даже подумал, что вообще-то в Инкубаторе вовсе не так плохо, как вдруг сипуха, сидевшая в соседнем гнезде, громко забубнила монотонным голосом лунатика:
— Внимание — трещина! Внимание — трещина! Показался яйцевой зуб!
В тот же миг к ней подлетели еще две сипухи. Желудок у Сорена затрепетал от волнения. Он даже высунулся из своего гнезда, чтобы получше видеть. Яйцо у соседки уже начало знакомо подрагивать — совсем как то, из которого когда-то вылупилась Эглантина. Но почему-то никто не разделял его волнения. Никто не ахал над яйцом, никто не приговаривал: «Началось! Началось!»
А яйцо уже раскачивалось из стороны в сторону. Сорен отчетливо видел крошечное отверстие и проклюнувшийся из него яйцевой зуб, светлый и блестящий, совсем новенький.
— Прекрасно, — равнодушно сказала первая сипуха. — Яйцевой зуб показался, и этого довольно. Взламываем скорлупу.
И обе сипухи-надзирательницы принялись с силой колотить по яйцу копями. Скорлупа раскололась. Первая сипуха подцепила когтем крошечный белый комочек и грубо выдернула его из яйца, а вторая перевернула скорлупу донышком вверх, рявкнула: «Вверх дном!» — и удалилась.
Сорен не верил своим глазам. Никто не обрадовался, не воскликнул: «Это девочка!» Никто не сказал: «Какая прелесть!» или «Лапочка…» Никто вообще ничего не сказал, кроме равнодушного: «Номер 401-2».
Вторая сипуха-надзирательница удовлетворенно покачала головой.
— Итак, у нас уже больше четырех сотен амбарных сов.
— Какое высокое достижение! — благоговейно ахнула одна из тех, кто присваивал номера появившимся на свет птенцам.
Сорен почувствовал подступающую ярость. Достижение! Никакое это недостижение, а самая ужасная, самая отвратительная мерзость! Странный холод, родившийся где-то в желудке, пополз по его хвостовым перьям, добрался до кончиков крыльев и спустился вниз, к когтям. Сорен вдруг понял, что предпочел бы увидеть новорожденного птенца мертвым, нежели воспитанником Академии Сант-Эголиус.
Им надо во что бы то ни стало выбраться отсюда! Они с Гильфи просто обязаны научиться летать и спастись! Кстати, куда она запропастилась? Она ведь тоже сегодня работает в ночную смену. Скорее бы уж пришла! Сорен отчаянно завертел головой, но маленькой подруги нигде не было видно.
Наступило самое тихое время долгой безлунной ночи. Во время пересменки Гильфи украдкой покинула свое место, юркнула в глубокую трещину скалы и затаилась там, никем не замеченная. Она не боялась, что ее хватятся — в секции укладчиков мха было не до нее.
Гильфи следила за Гортензией. Номер 12-8 зарекомендовала себя такой опытной и благонадежной наседкой, что ей выделили на высоком склоне отдельное большое гнездо, где она пребывала в полном одиночестве. Гортензия славилась тем, что лучше всех умела высиживать по нескольку яиц одновременно. Вообще-то Гильфи давно заметила, что она довольно рослая и крупная для обычного совенка.
Тем временем пятнистая неясыть, которую когда-то звали Гортензия, делала что-то очень-очень странное. Она выбралась из своего гнезда и принялась вытаскивать оттуда яйцо. Гильфи моргнула. Потом снова моргнула. А потом едва не вскрикнула, потому что Гортензия покатила яйцо к самому краю каменного склона!
И тут вдали, в непроглядной тьме безлунной ночи вдруг появилось ослепительно-белое пятно, похожее на плывущую во мгле крошечную луну… Но разве бывают такие маленькие луны? Гильфи вытаращила глаза.
Это была никакая не луна, а огромный белоголовый орел! Гильфи частенько видела их в пустыне. Но этот орел был настоящим исполином с невиданным размахом крыльев. Он легко опустился на край скалы и молча схватил яйцо когтями. Они с Гортензией не сказали друг другу ни слова. Гильфи услышала лишь тихий вздох — это номер 12-8 снова забралась в свое гнездо.
С Сореном Гильфи удалось встретиться лишь на рассвете, когда оба они закончили работу. Им не терпелось рассказать друг другу о ночных событиях, поэтому они даже слегка заспорили, кто будет говорить первым. Наконец Гильфи свистящим шепотом заявила:
— Я выследила номер 12-8! Она — тайный агент!
— Кто-кто? — разинул клюв Сорен. Разумеется, рассказ об отвратительной рутине Инкубатора не шел ни в какое сравнение с этим открытием!
— Шпион, — шепотом ответила Гильфи.
— Постой-постой… О ком ты говоришь? О Гортензии? Номере 12-8?
— Она такая же номер 12-8, как я 25-2, а ты… Кстати, какой у тебя номер? Я все время забываю.
— 12-1, — ошеломленно ответил Сорен. — Тихо, она идет сюда! Проходившая мимо Гортензия вдруг остановилась.
— Доброе утро, номер 12-1, ты безукоризненно исполняешь работу наседки. Помни, что это очень почетная должность. Каждое высиженное яйцо наполняет мое сердце чувством глубочайшего удовлетворения, самого смиренного, разумеется.
— Спасибо, номер 12-8, — изумленно ответил Сорен. Пятнистая сова обернулась к Гильфи:
— А ты, как я вижу, стала усердной сборщицей мха. Возможно, в будущем ты тоже удостоишься высокой чести высиживать маленькие яйца. И тогда ты тоже испытаешь чувство глубокого удовлетворения.
Гильфи молча кивнула.
«Вот это актриса!» — восхищенно подумала она.
Следующие две ночи друзья придумывали, как вывести Гортензию на чистую воду.
— Я думаю, надо просто подняться туда, когда она будет одна, — предложила Гильфи. — И сказать: «Гортензия, мы случайно заметили…»
— Что значит: «Мы случайно заметили»? Ты выследила ее, Гильфи. От твоих слов она только перепугается! Решит, чего доброго, что и остальные совы тоже что-то заподозрили.
— Ты прав.
— И вообще, зачем нам нужно выводить ее на чистую воду?
— Как это — зачем? А если она участвует в каком-нибудь заговоре? Вдруг в этой Академии не одна, а целых двадцать таких же Гортензий? Что, если здесь целая тайная организация… необлученных сов? Может быть, они готовят революцию!
— Что такое революция? — перебил Сорен, возвращая Гильфи с небес на землю.
— Ну, это что-то вроде войны, только на ней стороны не равны. Грубо говоря, это когда славные, но слабые ребята восстают против злобных, но сильных.
— Ухты, — присвистнул Сорен.
— Слушай, — затараторила Гильфи. — Нам во что бы то ни стало надо подружиться с Гортензией. Ее гнездо расположено на самом высоком пике Сант-Эголиуса. Именно оттуда нам будет проще всего улететь, — Гильфи помолчала и принялась расхаживать под самым клювом Сорена. — Посмотри на меня, Сорен.
— Зачем?
— Сорен, я придумала! Мы должны научиться летать! И как можно скорее!
ГЛАВА XVI
Рассказ Гортензии
Но сначала нужно было поговорить с Гортензией. Выбрать подходящий момент оказалось несложно, гораздо труднее было найти нужные слова.
Случай не замедлил представиться. Следующей ночью друзья так ловко согласовали свои расписания, что час отдыха Сорена пришелся на рабочую смену Гильфи. Он вежливо попросил разрешения помочь подруге разносить мох и получил более чем благосклонное согласие, поскольку Яйцехранилище, так же, как Инкубатор, продолжало испытывать недостаток рабочих когтей. После этого двое друзей открыто полезли на дальнюю скалу, где Гортензия отрабатывала свою ночную смену, сидя на огромном гнезде с восьмью яйцами.
— Уф, — пропыхтел Сорен. — Ну и прогулочка!
— Пустяки! — отозвалась скакавшая рядом Гильфи. — Привыкнешь! Считай это тренировкой. Чур, ты первый с ней заговариваешь!
Сорен задумался. С чего бы начать? Первое слово он уже придумал: начать нужно с имени: «Гортензия!» И говорить как можно проще.
Они добрались до вершины. Дул сильный ветер. За время пребывания в Сант-Эголиусе Сорен успел отвыкнуть от ветра. Серебристо-серые тучи неслись по черному небу. Здесь был настоящий совиный мир — высокий-превысокий, рядом с ветром, небом и мерцавшими в ночи звездами. Впервые за долгое время Сорен почувствовал себя спокойно и уверенно.
