Максимилиан Дюбуа - Восточное путешествие
— Что с тобой, любимый? Ты, кажется, чем-то опечален, — стала допытываться царица.
— Моя матушка больна, — впервые солгал ей юноша. — Она умоляла меня остаться с ней хотя бы еще на один день, но я не мог, ведь я дал тебе слово вернуться утром.
— Что стряслось с твоей матушкой?
— Ее укусила какая-то ядовитая тварь, — ответил юноша, не уточняя, жертвой какой именно твари стала его мать, боясь допустить промашку.
— В таком случае это очень серьезно, — ответила царица. — По счастью я знаю, как тебе помочь.
Она прошла в соседнюю комнату и вскоре вернулась, держа в лапках небольшой грушевидный сосуд из темно-серого, почти черного, обсидиана.
— Вот, возьми это и отнеси своей матушке.
— Что это?
— Это изумруд, растертый с розовым маслом. Это снадобье помогает от укусов ядовитых гадов. Его приготовил для меня отшельник по имени Мефодий. Ты не мог не слышать о нем.
Мавродий кивнул. Конечно, ему приходилось слышать о Мефодии, ученом старце, жившем в полном уединении в одной из двенадцати пещер, высеченных монахами три столетия назад в холмах, расположенных к западу от столицы, неподалеку от храма богини Фетаксы. В городе отшельник никогда не появлялся, но страждущим помогал охотно. Он излечил немало подданных Маврикии от слепоты, проказы и даже от сумасшествия.
— Можешь побыть с матушкой еще немного, но послезавтра ты должен вернуться, — продолжала царица. — Я буду очень без тебя скучать.
Мавродий обещал. В глубине души он понимал, что его поступок по отношению к царице сродни предательству. Положение усугубляла искренняя готовность царицы помочь ему. Если бы она отказалась пойти ему навстречу, все было бы гораздо проще. В какой-то момент Мавродий чуть даже не признался в обмане, но новое, неиспытанное доселе чувство оказалось сильнее, и он поспешил домой.
Вернувшись через два дня, он предстал перед царицей, которая только что закончила свой утренний туалет. Царица сделала знак служанкам оставить их одних.
— Твоей матушке не стало лучше? — спросила она, вглядываясь в бледное лицо юноши.
Мавродий опустился на колени перед своей госпожой и поцеловал край ее платья. Не дождавшись от него ответа, царица взяла возлюбленного за подбородок и заглянула ему в глаза. Их взгляды встретились, и от непонятного предчувствия у Маврикии вдруг защемило сердце.
— Что случилось? — спросила царица. — Говори!
— Отпусти меня, Маврикия!
— Что случилось? — повторила свой вопрос царица.
Юноша продолжал теребить подол ее платья.
— Я больше не люблю тебя, — выдохнул он наконец. — Я полюбил другую. Умоляю, отпусти меня!
Царица поднялась со стула и вырвала подол платья из лап юноши.
— Убирайся! — только и смогла произнести она, чувствуя, что еще чуть-чуть, и сердце ее разорвется.
Когда паж ушел, Маврикия без сил опустилась на стул и безмолвно уставилась на свое отражение в зеркале, вернее, на расплывчатое пятно, которое, должно быть, было отображением ее лица: царица поняла, что плачет.
Сколько она так просидела, она бы не могла сказать. Может быть полчаса, может быть час. Из оцепенения ее вывел сначала робкий, затем более настойчивый стук в дверь. Не дождавшись ответа, стучавший приоткрыл дверь и просунул голову в образовавшуюся щель, беспокойно оглядывая комнату в поисках государыни.
— Что случилось, Митрофан? — спросила царица, пытаясь вернуть голосу привычную твердость.
— Прошу прощения у Вашего Величества, — нерешительно начал слуга, — но вас уже полчаса дожидается верховный жрец храма богини Фетаксы. Он, похоже, очень нервничает.
— Где он?
— В тронном зале.
— Скажи, что я сейчас буду. Пусть не уходит.
Визит верховного жреца не предвещал ничего хорошего. За все время правления Маврикии это был лишь второй случай, когда этот служитель культа переступил порог царского дворца. Первый раз жрец приходил, чтобы предупредить Маврикию о страшном пророчестве, сделанном священной ослицей, появившейся за два дня до этого у дверей храма. Ослица предсказала, что корабль, на котором Маврикия собиралась отправиться на континент, закончит свое плавание в чреве морского чудовища. Жрец уговорил Маврикию остаться, и корабль ушел без нее. Из плавания он не вернулся. С тех пор священная ослица поселилась при храме, где для нее оборудовали стойло, по роскоши убранства не уступавшее покоям царского вельможи.
Завидев царицу, верховный жрец бросился к ней:
— Беда, царица! Жизнь твоих подданных в опасности!
— Что случилось? — четвертый раз за утро спросила царица.
— У священной Офелии опять было видение. Скоро на наш остров обрушится страшное землетрясение, которое сотрет с лица земли целые города, под развалинами останутся тысячи мышей. Другие сойдут с ума от ужаса. Землетрясение будет продолжаться несколько дней и ночей. Офелия видела руины твоего дворца и всех окружающих его зданий.
— Что же делать? Разве можно предотвратить землетрясение?
— Предотвратить, может быть, и нельзя, но можно смягчить его последствия.
— Каким образом?
— Нужно принести жертву богине Фетаксе. Взойдя на трон, ты запретила приносить в жертву мышей. Сними свой запрет, царица.
— Ты хочешь принести в жертву богине живую мышь?
— Так советует ослица, и мы должны ее послушать, иначе быть беде. Ослица говорит, что жертва непременно должна быть девственницей.
Царица задумалась.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Будь по-твоему. Я согласна, но у меня есть одно условие.
Жрец поклонился, давая понять, что заранее согласен на все условия. Он не ожидал, что ему так быстро удастся сломить сопротивление царицы.
— Девицу я выберу сама, — сказала Маврикия, и недобрая усмешка искривила ее красивый рот.
— Воля царицы — закон для ее подданных, — опять поклонился жрец. — Но нужно торопиться. Катастрофа может нагрянуть изо дня на день.
— Девицу доставят в храм еще до наступления полночи.
Когда жрец удалился, Маврикия велела позвать Мавродия, после чего стала медленно подниматься по ступенькам, ведущим к трону. Никогда раньше, даже в момент ее торжественного возведения на престол, она не делала этого с таким удовольствием. «Вряд ли во дворце найдется более подходящее место для разговора с неверным возлюбленным», — думала Маврикия, расправляя складки на своем царственном одеянии. Нужно дать этому глупцу понять, чего он лишился, променяв ее на простую смертную.
Как и положено этому символу монаршей власти, золотой трон Маврикии находился на достаточном возвышении над мраморным полом — собравшиеся в тронном зале подданные ни на минуту не должны забывать о близости их государыни к богам. Он представлял собой подлинное произведение искусства. Высокую спинку кресла венчала корона, вырезанная рукой великого мастера из цельного изумруда — предмет вожделения многих заморских гостей.
Расчет Маврикии оказался верным. Удивление и плохо скрываемый страх на лице вошедшего Мавродия тут же сменились выражением благоговейного восторга перед красотой и величием восседавшей на золотом троне мыши.
— Не бойся, подойди поближе, — молвила царица, в душе аплодируя своей выдержке и надеясь, что боги дадут ей сил сыграть нелегкую роль до конца. — Я решила сменить гнев на милость. Я отпускаю тебя.
Юноша припал к ее ногам.
— О, благодарю тебя, прекрасная и милостивая Маврикия! Я всегда знал, что ты — само благородство.
«Ничего-то ты не знаешь, дурачок», — подумала царица, но вслух сказала:
— Я даже приду поплясать на твоей свадьбе. Или ты не собираешься жениться?
— Нет ничего на свете, чего бы я желал больше! — восторженно ответил юноша, не понимая, что только что вонзил еще один клинок в кровоточащее сердце царицы.
— А твоя новая возлюбленная, она тоже согласна выйти за тебя замуж?
— Да. Она любит меня так же сильно, как и я ее.
— Тогда остается лишь назначить день свадьбы.
Царица сняла с пальца кольцо с бирюзой и протянула его юноше.
— Это кольцо — мой подарок невесте. Оно будет охранять вашу любовь, потому что бирюза — это камень влюбленных. Я слышала, этот замечательный камень не только приносит счастье в любви, но и отводит царский гнев. Вот и представится случай проверить, так ли это.
Последняя фраза вылетела из уст царицы помимо ее воли, но юноша не уловил скрытого подтекста в ее словах. Он воспринял их лишь как свидетельство доброй воли царицы, которая не держит на него зла.
— Благодарю тебя, царица! — воскликнул он, не в состоянии скрыть свою радость. — Я счастлив, что ты на меня больше не гневаешься.
— Не гневаюсь. Я уже нашла выход своему гневу. А теперь беги к своей невесте. Думаю, тебе не терпится сообщить ей хорошую новость. Но к восьми часам непременно возвращайся. У меня будет для тебя небольшое поручение.
