Надежда Белякова - Сказки Надежды
Вот такие чёрные мысли гнали его по белу свету. А желание отомстить, наказать брата-забияку подгоняло. Но что делать, коль от рождения был он и хиловат, и трусоват…
Поэтому, куда бы ни забрёл он, в какой бы стране ни очутился, первым делом принимался за расспросы: не живёт ли где-нибудь поблизости злой волшебник? А если есть такой, то сколько берёт за свою пакостную работу? Не дорого ли возьмёт за то, чтобы наслать какую-нибудь напасть по желанию заказчика?
Бывало, что и находил брат-простак то, что искал. Но то денег слишком много запросят за это дело местная какая-нибудь ведьма или злой чародей… То жаловались на то, что-де, мол, слишком далеко от их мест его брат-обидчик проживает. И потому чары их злодейские в полной силе не долетают. А уж ежели долетают, то уж очень ослабшие в перелёте. И, долетев до его обидчика, принесут лишь лёгкие огорчения, не сильнее насморка.
Очень огорчался, слыша всё это, разобиженный брат-простак. И то верно, как не огорчаться: столько дорог пройти, столько трудностей испытать – и всё ради лёгкого насморка! Да ещё и плата!..
Ох, как жалко было брату-простаку и денег, и времени, и ног своих, и сапог, истоптанных в пути.
Так в пути не один год пролетел. А то, чего надо, то есть и по деньгам, и по силе чародейской, так и не нашёл младший брат-простак.
Страны все чужие, ненашенские, и всем он вокруг чужой. И всю-то Землю нашу круглую он обошёл. Идёт, не сворачивает.
Идёт как-то младший брат и видит: вроде места какие-то знакомые становятся. Народ на родном языке изъясняется. Сначала даже взгрустнул, а потом призадумался: а может быть, к лучшему? В родных местах и объясняться проще, и выжить как-то легче. Да и колдунам, живущим поближе к его местам, сподручнее его обидчика наказать будет. Чары злодейские силу терять зря не станут. Птица в перелёте, и та устаёт. Дело легче, денег меньше платить придётся.
Эти рассуждения ободряли и поддерживали братца-простачка в его, как оказалось, обратном пути. Земля-то круглая! Поэтому и вернулся он в родные места. Шёл он по родным местам и понимал, как же долго отсутствовал он. Как изменилось всё вокруг. Те же поля… но заброшенные, заросли бурьяном. Дома обветшали. Покосились. Не летят из садов, как в дни его юности, весёлые, зовущие в пляс песни. Как-то приуныло всё вокруг.
Задумался брат-простак: не случилась ли беда? Не напал ли мор на родные его места, пока бродил он по белу свету?
Размышляя над увиденным, он вошёл в густой лес. Ещё раз подивился тому запустению, что царило вокруг. Чувствовалось, что давненько забросил лесник этот лес.
И так, продираясь сквозь чащобу, вдруг услышал брат-простак горький плач. Время от времени этот плач прерывался сетованиями и причитаниями.
Брат-простак, раздвигая ветки, внимательно посмотрел по сторонам, но никого не увидел. Только маленькая птичка сидела на ветке перед самым его носом. Братцу-простаку показалось, что этот громкий мужской плач вырывается из пушистой грудки этой хрупкой птички.
– Бог весть что от голода мерещиться стало! – решил брат-простак. Но, приглядевшись, он увидел, что действительно птичка плачет. И по её тонкому клювику стекала слеза за слезой.
– Что ты уставился на меня? – спросила птичка неожиданно грубым мужским голосом и продолжила плакать и причитать: – Проклятый злой чародей! Эх! Судьба моя, злодейка! Ах! Украденный злодеем-чародеем мой дивный голосок! На каких сценах, в каких прославленных театрах, в какой стороне мира звучишь ты?!
Брат-простак как услышал о злом волшебнике, о каких-то чёрных чарах, аж подпрыгнул от радости. И принялся расспрашивать птичку:
– Птичка, милая птичка! Умоляю, не улетай! Расскажи мне всё по порядку. А главное – где мне найти злого волшебника? Он мне так нужен! И почему ты говоришь человеческим голосом? Может быть, ты вовсе не птичка? – вдруг сам испугался брат-простак, когда птичка, распушив пёрышки, приготовилась поделиться пережитым.
– Да птичка я! Я – птичка. Вернее, была я птичкой. Беззаботной певуньей. А теперь и сама не пойму, кто я. Я была поймана ловким птицеловом. Продана на рынке одному певцу. Этот певец был одним из тех неудачников, кто учился своему ремеслу всю жизнь, но чем глубже погружался в глубины мастерства своего дела, тем всё больше удалялся и от радостей жизни, и от наслаждения своими навыками и удачами в избранном им занятии. От этого он становился всё мрачнее и мрачнее. Голос его, и без того не бог весть какой силы от рождения, стал с годами к тому же ещё и скрипучим и злым. Но упрямство не позволяло ему отступить от однажды выбранной цели. И вот, не будучи в состоянии своими силами добиться желаемого, он решил обратиться к…
– К злому волшебнику! – догадался брат-простак.
– Вовсе нет! – удивилась птица. – Как раз наоборот – к доброму волшебнику! Завелся у нас один такой. Добрый волшебник! Кто с чем ни обратится, всем берётся помогать. А от его помощи чёрт знает что выходит. Так случилось и со мной. Меня, нежную беззаботную пташку, купил у птицелова тот самый певец. Посадил в плетёную клетку и отнёс к этому добряку-волшебнику и сказал ему: «Желаю петь таким же нежным голосом! И, как эта птичка, день-деньской выводить вот такие же радостные трели без устали и заботы!»
Вспомнив это, птичка всплакнула, но продолжила:
– Правда, сначала тот волшебник пытался уговорить оставить эту безумную затею. Но… певец не желал отказаться от задуманного! И добрый волшебник, хоть и был против таких грубых превращений, но по глупой своей доброте был совершенно не в силах никому отказать. И в этот раз ему показалось, что легче уступить настойчивой просьбе певца-неудачника. И… поменял наши голоса. Мой нежный заливистый птичий голосок – на его грубый голос. Певец был очень доволен и в благодарность подарил меня волшебнику, а тот посадил меня в клетку, в которой я сидела, чтобы грубым голосом ругать каждого, кто приблизится к его замку. Выкрикивать всякие бранные слова и прогонять просителя прочь, уверяя, что доброго волшебника нет дома. В то время как певец, одарённый моим дивным голосом, блистал на подмостках в театрах и концертных залах, утопая в роскоши. Билеты на его концерты стоили очень дорого. Ещё бы, такая диковинка. Мужчина представительной внешности распевает, как птичка, хрустальным голоском различные арии из концертных опер и оперетт. Публика буквально на руках его выносила после каждого концерта.
Но кончилось всё весьма плачевно и для певца. Он был приглашён на концерт в далёкую заморскую страну. Деньги за эти гастроли посулили ему огромные. Недолго думая, он принял выгодное приглашение и отправился в путь. Переплыть океан показалось ему столь заманчивым приключением, что мрачные опасения просто не пришли ему на ум. Посередине его океанского путешествия разыгрался ужасный шторм. Корабль разлетелся в щепки. Его едва живого выбросило на берег, и… он попал в плен к африканским дикарям. Избалованный публикой, желая пробудить расположение и встретить сочувствие к своей беде, певец запел. Вернее, засвистал, увидев приближающихся разъярённых дикарей. И действительно, их лица осветила улыбка. Но кто-то из них тотчас же ловко набросил на него плетённую из лиан сеть. С тех пор он сидит в большой плетёной клетке. Он гордость и диковинка вождя еще не известного науке племени. А когда ему не поётся, чтобы заставить его засвистать и защебетать весенней птичкой, кто-нибудь из слуг немилосердно колет его копьём. И он щебечет, проклиная день и час, когда впервые ему захотелось петь как птичка.
Я так устала от посетителей, пытающихся заставить доброго волшебника осуществить их желания, ведь я должна была своими страшными ругательствами отгонять их от ворот его замка. Я устала уверять посетителей, что доброго волшебника нет дома. Так вот однажды я использовала мгновенное замешательство волшебника, когда, насыпая мне корм и меняя воду в клетке, он оставил дверцу клетки открытой… Словом, вот я на свободе! Но, оказавшись на свободе, я обнаружила, что так растолстела от вкусного корма, которым угощал меня волшебник, что совершенно разучилась летать и самостоятельно кормиться. А мой грубый голос распугивал собратьев, не говоря уж о весенних кавалерах. О! Я так одинока! Я так страдаю!
Больше она не смогла произнести ни слова. Она рыдала, не останавливаясь ни на минуту. Глядя на птичку, брат-простак задумался:
– Наверное, я схожу с ума! Мало мне говорящей птички, так кто-то ещё где-то совсем рядом, словно дразнясь или подпевая, тоже плачет. Но женским голосом!
И он посмотрел в ту сторону, откуда доносился плач. И ему стало легче на душе, потому что плакала не какая-нибудь злая медведица, а женщина. Обыкновенная женщина, плачущая в чаще леса. Она плакала и причитала:
– Да! Да! Он говорил: «Я добрый, я добрый волшебник!» Хуже любого злодея этот добряк! Как я понимаю тебя, бедная птичка!
И, раздвинув кусты, на поляну вышла женщина. Её лицо так распухло от слёз, что и понять было невозможно – молодая она или старая, дурнушка или красавица, богатым или бедным было когда-то её платье, уж так оно было ободрано от долгого блуждания по лесу. И безобразно стоптанная обувь ничего не могла рассказать о своей хозяйке. Одно было ясно, что надолго какая-то беда загнала в лес подальше от людей её хозяйку.
