Владимир Даль - Похождения Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета
Усталый Христиан бросился на кушетку и уснул. Встав на другое утро, он позабыл отчасти все вечерние неприятности и сел весело для обработки голоса за фортепиано. Для большей свободы и простору он сбросил верхнее платье и сидит перед вами в положении такого человека, которого все умственные и телесные силы сосредоточились в одной глотке. Ноги протянуты, туловище далеко подалось назад, голова закинута, словом, певец почти лег навзничь, прищурился и кричит изо всей силы, подымаясь все выше и выше. Судя по этому положению, он поднялся высоко и едва ли не до головного голоса. Если бы он спустился голосом пониже, подался бы может быть всем телом вперед, приклонил голову и нажимал бы на грудь подбородок. Если вы любитель или знаток музыки, в чем не смеем сомневаться, то вам, конечно, известно, что такое называется вырабатывать голос; это значит кричать во все горло до, ре, ми, фа, соль, ля, си, переливаясь во все лады и удерживая протяжно каждый звук столько времени, на сколько хватит сил и духу. Вот что делает теперь Христинька и вот что делает бессменный товарищ и сподвижник его Аршет; он служит, желая этим угодить барину и склонить его на взаимную услугу: Аршет умоляет барина своего не выть таким страшным голосом, будто с него с живого лыки дерут; а когда служба или служение это не обратило на себя внимание занятого своим делом барина, то Аршет не нашел другого способа облегчить сколько-нибудь обидчивый слух свой, как затянуть, по собачьему обычаю, такую же плачевную песню. Так трубочники уверяют, что в комнате, где усердные курильщики пускают дым в пять, шесть чубуков, нельзя усидеть не задохнувшись, если не закурить своей трубки.
Между тем на Малой Болотной улице произошла тревога. Новый жилец ее занял вышку, сколоченную из барочного лесу, обшитую снаружи тесом и обклеенную снутри зелеными шпалерами; каждое слово его было слышно не только в целом доме, но и на улице, особенно летом, при одинаких рамах. В Болотной не случалось как-то доселе жильца, который бы жил так громко; прохожие и соседи останавливались на улице и глядели с состраданием в полукруглое окно вышки, осведомляясь, кто и кого сечет или колотит. "Должно быть,- заметил мещанин в сибирке, – какой-нибудь хозяин хозяйку свою учит".
– – Какой хозяин,- возразил другой,- тут вдова живет, а там у нее сам по себе один постоялец.
– – Нет, отцы мои,- отозвалась работница приходской просфирни, – это, воля ваша, кто-нибудь по покойнике голосит.
– – Какой покойник тут, коли тебе говорят, один-одним постоялец стоит, так из себя, черноватый и молодой парень.
– – Что вы это, господа,- сказала баба, которая вышла из ворот насупротив, с засученными рукавами рубашки и с руками по локоть в тесте, потому что она покинула квашню, – что вы это, будто не слышите, ведь в два голоса плачут, коли не в три, а вы говорите один по себе постоялец: слышь, вот,- ровно сестра с братом: один большинькой, один меньшинькой; да ведь как жалобно заливаются! Господи, боже мой, помилуй нас, грешных!
– – Что за притча,- сказал солдат, остановившись в полоборота против кучки, – чего тут народ сбился? Эт-то ровно волки, что ли, какие воют, а люди, видно, слушают…
Между тем Христиан Христианович, взглянув из-за фортепиан в окно, не без удовольствия заметил собравшуюся под окном публику и старался по силам своим ее утешить.
Надобно заметить, что хозяйки не случилось в эту пору дома; поэтому никто музыканта нашего не тревожил; но народу православного собралась толпа непроезжаемая и запрудила всю улицу. Первые три, четыре человека остановились, чтобы прислушаться; к ним пристали другие, больше и больше, и наконец народ сбегался, глядя издали на толпу, со всех концов, каждый пялился, тянулся, пробивался, и многие спрашивали: пожар ли, или вора поймали, или сам частный какое-нибудь учиняет разбирательство.
Христинька между тем окончил преспокойно урок свой и, поглядывая украдкой на слушателей, принялся за скрыпку. Лишь только вой замолк и раздался всем знакомый звук веселой скрыпки, как в толпе со всех сторон раздался хохот; каждый поумнел на полголовы и, указывая на прочих, говорил: "Эки дураки, какого дива не видали, человек на скрыпке играет, а они толкутся, ровно на пожар!" Шумная толпа зашевелилась, начала расходиться, все толковали об этом случае, а новые прохожие, не зная в чем дело, останавливались и допытывались, какая тут была сходка. В это самое время хозяйка возвращалась домой, испугалась толпы перед домом своим, полагая, что у нее пожар, и колени у нее начисто подкосились. Христинька стоял перед нотами своими, закинув ножку за ножку, и выводил чистенько смычком двойные нотки, улыбаясь от удовольствия; ему казалось, что он играет весьма порядочно, а бедная хозяйка его лежала между тем на углу Большой и Малой Болотной, припав на колени, перебирала поочередно всех святых и причитывала: "Ох, бедная ты, моя головушка! хоть с плеч снять да в землю положить!"
Наконец дело объяснилось, хотя и не без труда, потому что перепуганная насмерть хозяйка и в своем уме не могла похвалиться большою понятливостью, а теперь ей и подавно тяжело было разобрать этот запутанный случай. Дело женское; не трудно расплакаться, а уняться трудно. Ей что ни говори, она слушает, будто слушает; а там опять и зальется и пойдет причитывать да приговаривать. Наконец хозяйка перекрестилась, поднялась на ноги и отправилась прямым трактом к постояльцу своему, пересказать ему, как он ее напугал, спросить, не потребуется ли чего, и допросить, для чего он наделал такого страшного крику, не обижал ли кто его, и прочее. Собрав по пути все нужные сведения от словоохотливых зрителей и слушателей, от соседей, от дворника и стряпухи, хозяйка, прихватив правою рукою платье спереди, чтобы на него не наступить, и хватаясь левою за крутые перила, пошла отсчитывать деревянные ступени, и под ногами ее раздавался глухой звук, подобный тому, коли кто слышал, как когда верблюд пройдется по мосту. Христиан Христианович сидел уже в это время за виолончелью, спустившись низехонько на аппликатуру; струна иногда присвистывала, смычок срывался, пальцы переплетались, не слушались хозяина, особенно тяжелую службу нес большой палец, лежа поперек струн; он уже дрожал и повертывался, выбившись из сил; Виольдамур был не совсем доволен; аппликатура его затрудняла, он хотел добиться чистоты и упорно повторял, сто раз сряду, одну и ту же переборку. Громкое арпеджио увлекало все внимание его: стук, стук в двери – Христиан не слышит. Тук, тук, тук!- не слышит ничего, и один только Аршет приподнял немного уши и обратил внимание на дверь. Хозяйка, полагая, что она в собственном доме своем вольна распоряжаться и надеясь на силу и дородство свое, налегла немного, и березовое полено выскочило; оно полетело в средину комнаты и заставило углубившегося в аппликатуру артиста опомниться и оглянуться.
– – Не прикажете ли чего, батюшка? Я ходила вот, признаться, на Конную, так зашла к вам понаведаться…
– – Помилуйте, хозяйка, ведь у вас житья нет; вы постояльцам покою не даете: как же можно этак в двери ломаться! Это уж ни на что не похоже: воля ваша!
– – Батюшка, честь ваша перед вами, это что и говорить, а только что извините безобидному слову: всяк в своем добре волен; я и сама не хотела было беспокоиться, батюшка, да вы насмерть меня напугали, а то я бы и не изволила вас потревожить.
– – Чем я вас напугал?
– – Да богу известно, как это сталось, батюшка, что там у вас было такое, а громко больно, говорят, про меж собою забавляться изволили, инно народ под окнами сбежался, а у меня ноги-то и подкосись; ведь опричь домишка покойник ничего мне не оставил, почитай; ну, сохрани бог, беда какая…
– – Отвяжитесь вы от меня, пожалуйста, хозяйка; и я в своем добре волен: и в голосе своем, и в скрыпке, и словом во всем, и в квартире своей, потому что я плачу за нее деньги по уговору и за месяц уплатил вперед.
– – Для безопасности только, батюшка, для безопасности; ведь всякие на свете люди есть, а в хозяйском добре без хозяйского глазу проку не живет; сами изволите знать. Ведь не одни вы на свете постояльцы есть и сказывали, что одни жить будете, спокойно, а вот с собакою вдвоем перебраться изволили, да и голосок-от больно беспокойный, сказывают, да вот и собаку свою как громко обучать изволите, и скрыпок-то много больно навезли с собою: и что вам в них, батюшка, только что одно беспокойство; и стену всю гвоздями исколотили, так я и зашла только понаведаться, из чести, не потребуется ли чего-нибудь?
– – Ничего мне больше не требуется, как чтобы вы с богом убирались отсюда и оставили меня в покое, только.
– – Не извольте бесчестно беседовать, батюшка, не за что; муж мой, конечно, простой человек был, покойник, да ведь перед богом все мы дворяне, батюшка, али, бишь, все мы люди простые; только что вот, изволите видеть, у меня был здесь в третьем году постоялец, тоже человек холостой, а в те поры и дочка была у меня: пристроила ее, благодаря бога, и хорошохонько-таки замуж отдала – а пол-от у нас без накату постлан был, уж после того, для осторожности, польский потолок подшила: пол одинакий, изволите видеть, да из барочного лесу; известное дело, покойник хлебом торговал, ну и барки свои приходили: так он, постоялец-от, всё в щелочки полу и посматривал, что у нас деется.
