Владимир Озеров - Плутишкина сказка
Убрав со стола, Кот с Мариной принялись обсуждать положение в Перчилии и чем можно было бы помочь Буратино и его друзьям, а Плутишка уселась на крыльце вместе с Роной и стала разбираться с рукописью романа. Где-то через полчаса она решила, что привела все в порядок, и начала читать.
Роман был ужасно интересный и, несмотря на то, что сюжет временами совершал какие-то невероятные и не всегда понятные скачки — то ли Марина так писала, то ли Плутишка не все правильно разложила — чтение было увлекательное. Приключений и подвигов тут хватило бы на целую эпопею и свержение доброй дюжины диктаторов.
Когда Плутишка с рукописью возвратилась в дом, Марина показала ей кучу рисунков — свои иллюстрации к роману. Все положительные герои были юны и прекрасны, а враги — отвратительны, причем не каким-то особым внешним уродством, а в основном лежащей на их физиономиях печатью сытого самодовольства в смеси с наглостью и скрытым страхом.
— Здорово! — сказала Плутишка. — Если над всем этим хорошенько поработать — получится замечательная книжка!
— Правда?! — обрадовалась Марина и глаза ее заблестели. — А то ведь я все пишу, пишу… Это, конечно, чертовски интересно — писать, ведь когда пишешь — как-будто живешь вместе со своими героями и все, все, все, что с ними происходит, переживаешь, как наяву — и смеешься, и плачешь, и сражаешься…
Только пишешь так, пишешь — и вдруг подумаешь: боже мой, да кому все это надо?…
— Надо, надо! — воскликнула Плутишка. — И даже очень-очень надо! Вашей Хунте надо! Чтобы им хотелось быть такими же, как герои книжки, чтобы они всяких Брусов ЛИ перед домом не вкапывали и фантики к ним не носили!
— Правильно, — сказал Кот. — Только для этого надо над книжкой очень и очень поработать.
— Я знаю, — кивнула Зеленая. — Только не знаю, получится ли у меня…
— Получится! Получится! — сказала Плутишка. — Обязательно должно получиться! Ведь в этой вот главе так здорово написано! И в этой тоже, и здесь! А какие у вас рисунки! У вас непременно получится! А то ведь Хунта так и останется Хунтой и никогда не превратится в Трех Сыновей!
Марина Зеленая улыбнулась и, обняв Плутишку, поцеловала ее.
— Значит, мне придется постараться! — сказала она.
— Придется, — подтвердил Кот. — Но для тех, кто помнит свой Долг, видит цель и верит в себя — нет невозможного!
— До чего же я тебя люблю, Котище! — улыбнулась Марина. — И тебя, милая Плутишка, я тоже ужасно люблю! Вот моя раздолбанная гитара, давай мы ее настроим и споем какую-нибудь нашу боевую песню!…
Ночевать Плутишка, Рона и Кот устроились в мансарде. Плутишка — на музыкально-скрипучей кровати, Рона — под кроватью, а Кот — на коврике под окном.
В час, когда уже просыпается предчувствие рассвета, Плутишку разбудил льющийся в окно лунный свет. Она села в серебристом потоке и осмотрелась. Коврик у окна был пуст, а само окно распахнуто.
— Вот ведь вредный Котище, — подумала Плутишка. — Сам, небось, на крыше рассвет встречать собрался, а меня не разбудил!
Она подошла к окну и выглянула на крышу. И точно — растянувшись навзничь на черепице чуть ниже конька, лежал Радужный Кот и, закинув лапы за голову, смотрел на звездное небо.
Выбравшись из окна, Плутишка на четвереньках полезла к Коту. Он протянул ей лапу и вот она уже устроилась рядом с ним.
— Гнусный тип! — сказала Коту Плутишка. — Ты почему меня не разбудил? Я тоже хочу смотреть на звезды и встречать рассвет!
- Спящая, ты была так прекрасна, что мне не хотелось будить тебя, — улыбнулся Кот. — Хотя, честно говоря, я попробовал сделать это — самым известным сказочным способом для Спящих Красавиц. Но ты не проснулась…
Плутишка сделала вид, что надулась. Кот потерся об нее носом и тихо сказал:
— Слушай!…
Плутишка прислушалась… И вот в предрассветной тишине запела самая первая птица. Ей откликнулась вторая, третья — и вот уже целый хор зазвучал с невидимых еще кустов и деревьев.
Этот хор словно разбудил небо — на востоке оно из черного постепенно стало фиолетовым, потом начало синеть… Цвета менялись один за другим, расходясь по небу волнами — фиолетовая, синяя, голубая, зеленая… Одна за другою бледнели и гасли в этих набегающих волнах света звезды… А небо на востоке становилось все ярче и ярче — зеленое сменилось золотым и над вершиной недалекого холма вспыхнул ослепительный край солнца. Лучи его коснулись Плутишки и Кота, как нежные теплые руки…
Плутишка и Кот зажмурились — до того это было хорошо, а потом они залезли на трубу и, взявшись за руки, запрыгали там, крича «Ура! Солнышко!»
Потом они съехали с крыши, как с горки, в копну сена и побежали умываться к журчавшему рядом ручью. Там они стали плескать водой друг на друга и подняли такую тучу брызг, что над ручьем на миг вспыхнула маленькая радуга.
— Ой! — закричала Плутишка. — Вот она, радуга! Сейчас я ее…
Но в этот миг брызги опали и радуга исчезла.
— Ну вот, — вздохнула Плутишка, — близок был локоток…
— Как знать, — отозвался Кот, — быть может, он еще ближе, чем ты думаешь…
— Да не укусишь…
— Кто знает? Ведь наша с тобою сказка далеко еще не закончена. Посмотри: дорожка бежит дальше и, значит…
— Значит, надо по ней идти! — улыбнулась Плутишка.
И Кот потерся об нее носом.
7
Попрощавшись с Мариной Зеленой и ее Хунтой, Плутишка, Кот и Рона снова зашагали по дорожке. Хунта, жуя пирожки, которыми Плутишка обеспечила их впрок, махала им вслед руками, стоя на крылечке, и даже сам небритый Предводитель Хунты вылез из кустов и «сделал ручкой» на прощанье. Он тоже жевал пирожок.
Дорожка бежала себе и бежала — по лугам, по холмам, через зеленые рощи, через синие ручьи. Светило солнце, плыли по небу редкие белые облака, навстречу никто не попадался и можно было бы даже сказать, что совсем ничего не происходит, если бы не попадались время от времени дорожные указатели:
«ДО МОРИИ 15 КМ»…
«ДО МОРИИ 2 ЧАСА ХОДУ»…
«ДО МОРИИ УЖЕ БЛИЗКО»…
— А мимо этой самой Мории нам никак нельзя? — спросила Плутишка.
— «Умный в Морию не пойдет, умный Морию обойдет»? — отозвался Кот.
— Там темно и Барлог! — сказала Плутишка.
— Ты боишься темноты?
— Немножко…
— Когда я был маленький, — сказал Кот, — я тоже ужасно боялся темноты. Но если б я так и продолжал ее бояться, то никогда не стал бы настоящим Котом. Видела ты где-нибудь Кота, который боялся бы темноты?
— Не видела…
— И не увидишь. Потому что настоящие Коты знают, что в темноте не встретишь ничего страшнее того, что можно увидеть и при свете дня.
— А Барлог?
— А что Барлог? Великое Лихо короля Дарина. А насчет лиха есть, помнится, соответствующие указания.
— «Не трогай лихо, покуда оно спит»?
— Хотя бы. И вообще — у каждого, как известно, свои недостатки. Один, что ли, Барлог не ангел?
— Глядя на тебя, могу присягнуть, что не один! — улыбнулась Плутишка.
— От такой и слышу! — ехидно отозвался Кот.
К вечеру дорожка пошла между гладким, как зеркало, озером и отвесными серыми скалами.
Перед одной из скал на берегу озера лежали два толстых бревна, а между ними темнело костровище.
— Привал! — объявил Кот.
— А давай костер разведем, — сказала Плутишка, потому что вечером на берегу озера было довольно прохладно.
Кот тут же извлек из-за бревна кучу хвороста и уложил ее на костровище.
— Спички есть? — спросил он Плутишку.
— Нету…
— Все это оттого, — заметил Кот, — что дырки у некоторых не только в джинсах.
Плутишка надулась.
— Ничего, — сказал Кот, — сейчас мы у кого-нибудь попросим огонька.
— У кого? — удивилась Плутишка. — Тут же никого нет.
— Ну уж так-таки и никого, — отозвался Кот. — Во-первых, в озере есть Водяной Страж. Впрочем, у него огоньком не разживешься… Но ведь — во-вторых! — мы у ворот Мории, а там…
— У ворот Мории? — испуганно спросила Плутишка.
— Да. Они вон в той скале.
— И там Барлог?!
— Дался тебе этот Барлог! Прежде всего — там мой друг, Мастер Гимли.
— А-а… — сказала Плутишка. — Мастер Гимли — это совсем другое дело. Он добрый, я знаю! А как ворота открываются?
— Ты ведь читала об этом. Вспомни…
— Надо сказать… Надо сказать… Вспомнила! Надо сказать «Друг!»
И, повернувшись лицом к скале, Плутишка громко сказала:
— Друг!
В тот же миг в скале возникли светящиеся ворота. Створки их неторопливо распахнулись и оттуда вышел гном. Выглядел он так, как и положено гному — окладистая борода, шерстяной колпак с кисточкой, суконная куртка и туфли с золочеными пряжками. В руке у гнома был большой боевой топор — видимо, он стоял у ворот на страже.
