Лемони Сникет - Огромное окно
– Но тот, кто сидит там, – Клаус показал на мерцающий огонек, – не даст нам напрокат парусную лодку.
– Там не знают, что мы Бодлеры, – возразила Вайолет. – Как бы там ни было, скажем, что мы дети Джоунзов и хотим покататься.
– В разгар урагана? – хмыкнул Клаус. – Так они нам и поверят.
– Им придется поверить, – веско произнесла Вайолет (здесь это слово означало «словно она сама в это верила, хотя уверенности вовсе не испытывала») и повела за собой брата и сестру в сторону лачуги. Клаус прижал атлас к груди, а Солнышко, в свой черед получившая пальто Клауса, завернулась в него поплотнее. Бодлеры уже скоро стояли, дрожа от холода, под вывеской «Прокат парусных лодок Капитана Шэма – каждой лодке ее парус». Однако высокие металлические ворота оказались наглухо заперты, так что Бодлерам пришлось остановиться, хотя неудача и не отбила у них желания попасть в лачугу.
– Давайте заглянем в окно, – прошептал Клаус, однако ни ему, ни Солнышку было не достать до окна. Тогда Вайолет встала на цыпочки и заглянула внутрь и с одного взгляда поняла, что у них нет никаких шансов получить напрокат парусную лодку.
В тесной комнате умещался только небольшой стол с мерцающей над ним голой лампочкой и стул. А на стуле спал некто такой неимоверной толщины, что вся лачуга, казалось, была заполнена громадной тушей. Существо это спало и храпело и при этом держало бутылку пива в одной руке и кольцо с ключами в другой. Когда громадина издавала храп, бутылка тряслась, ключи брякали, а дверь в лачугу приоткрывалась каждый раз на несколько сантиметров. Хотя все эти звуки были достаточно жуткими, не они напугали Вайолет. Напугало ее то, что невозможно было понять – мужчина это или женщина. Подобных людей на свете не так много, и Вайолет сразу догадалась, кто это. Быть может, вы успели забыть о злобных сообщниках Графа Олафа, но Бодлеры-то видели их близко, во плоти (а в данном случае плоти было ох как много), и помнили их во всех жутких деталях. Все сообщники Графа Олафа были грубые, все до единого были хитрые и делали то, что он (в данном случае Капитан Шэм) им велел, и сироты по опыту знали, что те могут всегда объявиться в любой момент. И вот пожалуйста – один из них объявился в лачуге, опасный, коварный и громко храпящий.
Должно быть, на лице у Вайолет отразилось разочарование, потому что Клаус сразу спросил:
– Случилось что-то плохое? Ну, кроме урагана Герман, притворного самоубийства Тети Жозефины и охотящегося за нами Капитана Шэма и всего остального?
– Тут в лачуге один из труппы Графа Олафа.
– Который?
– Который не то мужчина, не то женщина, – ответила Вайолет.
Клаус содрогнулся:
– Самый кошмарный?
– Я не согласна, – возразила Вайолет. – По-моему, самый кошмарный – лысый.
– Васе! – прошипела Солнышко, возможно желая сказать: «Обсудим это в другой раз».
– Он тебя заметил? То есть она заметила? – поинтересовался Клаус.
– Нет. Он, то есть она, спит. Но в руке держит связку ключей. Они нам наверняка понадобятся, чтобы отпереть ворота и отвязать лодку.
– Ты хочешь сказать, мы украдем лодку? – спросил Клаус.
– У нас нет выбора, – ответила Вайолет.
Разумеется, кража – преступление, и, кроме того, это невежливо. Но как большая часть невежливых поступков, кража простительна при определенных обстоятельствах. Она непростительна, если вы, скажем, находитесь в музее и решили, что та или иная картина будет смотреться лучше в вашем доме и вы попросту хватаете картину и уносите домой. Но если вы очень, очень голодны и не можете раздобыть денег, то простительно будет схватить картину, унести ее домой и съесть.
– Мы должны добраться до Гиблой пещеры как можно скорее, – продолжала Вайолет, – а единственный способ – украсть парусную лодку.
– Да, понимаю, – согласился Клаус, – но как заполучить ключи?
– Не знаю, – призналась Вайолет. – Дверь в лачугу скрипучая, и, если мы попробуем открыть ее пошире, боюсь, мы разбудим его или ее.
– Ты могла бы залезть в окно, – предложил Клаус, – если встанешь мне на плечи. А Солнышко покараулит.
– А где Солнышко? – нервно спросила Вайолет.
Они с Клаусом посмотрели вниз и увидели только пальто Клауса, сиротливо сгорбившееся на земле. Они оглядели пристань, но увидели только билетную будку и пенящиеся воды озера, которое темнело в надвигающихся сумерках.
– Ее нет! – закричал Клаус, но Вайолет приложила палец к губам и, встав на цыпочки, снова заглянула в комнату. В приоткрытую дверь на четвереньках вползала Солнышко, стараясь по мере возможности ужать свое тельце, чтобы дверь не открывалась шире.
– Она уже внутри, – прошептала Вайолет.
– В лачуге? – Клаус задохнулся от ужаса. – Нет, нет, надо остановить ее.
– Она очень медленно подползает к спящему. – Вайолет боялась даже моргнуть.
– Мы же обещали родителям заботиться о ней, – шепнул Клаус. – Мы должны удержать ее.
– Протягивает руку к связке ключей, – задыхаясь проговорила Вайолет. – Осторожно вынимает ключи из его руки…
– Не рассказывай мне больше ничего, – пробормотал Клаус, когда молния прочертила небо. – Хотя нет, рассказывай. Что там сейчас?
– Ключи уже у нее, – продолжала Вайолет. – Она берет их в рот и ползет обратно к двери. Она вся съеживается и протискивается в приоткрытую дверь.
– Она справилась! – в изумлении произнес Клаус.
К ним с торжествующим видом подползла Солнышко с ключами в зубах.
– Вайолет, она справилась! – Клаус крепко обнял девочку как раз в ту минуту, когда прогремел раскат грома.
Вайолет улыбнулась Солнышку, но улыбка тут же исчезла, как только Вайолет заглянула в окно лачуги. Гром разбудил олафовского приспешника, и теперь Вайолет с тревогой наблюдала, как громадное существо уставилось на пустую руку, потом на пол, на котором Солнышко оставила следы своих мокрых от дождя коленок, а затем перевело взгляд на окно и увидело лицо Вайолет.
– Он проснулся! – завопила она. – Она проснулась! Оно проснулось! Клаус, скорей, открывай ворота, я попробую отвлечь его!
Не теряя ни секунды, Клаус выхватил связку ключей у Солнышка изо рта и бросился к высоким металлическим воротам. На кольце болталось три ключа – один тощий, второй толстый, а третий зазубренный, с блестящими зубцами, похожий на пики у них над головой. Клаус положил атлас на землю и попробовал вставить тощий ключ в скважину, но тут, неуклюже переваливаясь на своих толстых ногах, из лачуги вышел сообщник Графа Олафа.
Сердце выскакивало у Вайолет из груди, но она встала перед громадиной и улыбнулась ему деланой улыбкой.
– Добрый день, – сказала она, не зная, что добавить – «сэр» или «мадам». – Я, кажется, заблудилась на пристани. Не могли бы вы показать мне дорогу к Хлипкому парому?
Существо ничего не ответило и продолжало, шаркая, надвигаться на сирот. Тощий ключ вошел в скважину, но не повернулся, и Клаус взялся за толстый.
– Простите, – сказала Вайолет, – я, наверно, не расслышала. Не скажете ли вы…
Не проронив ни звука, громадное существо схватило Вайолет за волосы и с легкостью перекинуло себе за плечо, точно тюк. Клаусу не удалось вставить в замок толстый ключ, и он стал пробовать зазубренный, между тем как громадина сгреб Солнышко другой рукой и поднял перед собой, как держат стаканчик мороженого.
– Клаус! – завопила Вайолет. – Клаус!
Зазубренный ключ тоже не подошел, Клаус в отчаянии тряс и тряс металлические ворота. Вайолет колотила ногами громадину по спине. Солнышко кусала державшую ее руку, но существо было подобно жителю Бробдингнега[1], что в данном случае означало «оказалось неимоверно толстокожим», и все удары и укусы, причиняемые детьми, наносили ему минимальный урон, что в данном случае можно назвать «нулевым». Олафовский сообщник двинулся тяжелым шагом в сторону Клауса, продолжая крепко держать двух других сирот. Б полном отчаянии Клаус еще раз вложил тощий ключ в замок, и, к его удивлению и радости, ключ повернулся и высокие металлические ворота распахнулись. Всего метрах в двух от ворот на воде колыхались шесть парусных лодок, привязанных к пристани толстой веревкой, – лодок, которые могли доставить детей к Тете Жозефине. Но поздно. Клаус почувствовал, как его сгребли за рубашку сзади и подняли в воздух. Что-то слизкое потекло у него по спине, и он с ужасом понял, что существо держит его в зубах.
– Пусти меня! – завизжал Клаус. – Пусти!
– Пусти меня! – завопила Вайолет. – Пусти!
– Пода риш! – пискнула Солнышко. – Пода риш!
Однако неуклюжему существу не было никакого дела до желаний Бодлеров. Шлепая своими огромными ногами, оно медленно повернулось и захлюпало по грязи в сторону лачуги, унося с собой сирот. Дети слышали чавкающие звуки, раздававшиеся из-под его толстых ног; он брел, тяжело ступая, по лужам – шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. И вдруг вместо очередного «шлеп» послышалось «шлип» — существо наступило на Тети-Жозефинин атлас и поскользнулось. Олафовский сообщник взмахнул руками, чтобы не потерять равновесия, уронил Вайолет и Солнышко, но затем все равно грохнулся на землю. Рот у него от удивления открылся, и Клаус вырвался на свободу. Сироты, несмотря ни на что сохранившие неплохую физическую форму, проворно вскочили на ноги, причем значительно быстрее, чем отвратительное существо, и бросились через распахнутые ворота к ближайшей парусной лодке. Громадное существо с трудом поднялось и устремилось вслед за ними. Но Солнышко успела перекусить веревку, привязывавшую лодку к пристани, и когда неповоротливое существо еще только достигло остроконечных ворот, сироты уже качались на бурных волнах озера Лакримозе. В тусклом предвечернем свете Клаус стер грязь с обложки атласа и углубился в его изучение. Атлас Тети Жозефины однажды уже спас их, указав на карте местоположение Гиблой пещеры, теперь он их спас вторично.
