Мария Крюгер - Голубая бусинка
Но, пока что, тётя всё ещё находится под влиянием шоколадного сердечка, потому что соглашается, чтобы Каролинка, сразу же, как выпьет молоко, шла во двор. И даже предлагает Каролинке, чтобы та надела новое голубое платьице. Гм, таким предложением нельзя пренебрегать. Надеть новое голубое платьице очень приятно. А, кроме того, — и это необычайно важно — у нового голубого платьица имеются большие карманы, такие, из которых наверняка ничего не выпадет.
— Тётя, ты ужасно, страшно добрая! — восклицает поэтому Каролинка. — Сейчас я оденусь, только скажу сначала Петрику, чтобы он подождал меня.
Тётя согласилась, ласково покачивая головой, и достала из шкафа платьице, а Каролинка выбежала на балкон и крикнула Петрику:
— Жди меня! Я сейчас приду! Мне нужно сказать тебе что-то очень важное!
— Ладно! — кричит Петрик. Он очень весел и у него такой вид, как будто у него нет никаких забот или важных дел, а вот у Каролинки… Ах! Да что тут говорить! Дело очень важное. Но сейчас, однако, нужно надеть новое платьице. Тётя Агата завязывает ей на голове бантик, тоже из новой голубой ленты, а Каролинка засовывает глубоко в карман… голубую бусинку. Потому что всё дело именно в этой бусинке. Но всё это сейчас выяснится.
— Только гляди, Каролинка, не порви чего-нибудь, — всё так же ласково напоминает тётя Агата. — А может быть, дать тебе и Петрику что-нибудь на второй завтрак? Вы куда собираетесь? Может быть, у вас есть охота сходить в сад?
Да, это прекрасная мысль!
— Да, да, мы пойдём в сад, — горячо заявляет Каролинка, — и прошу тебя, тётя, приготовь какую-нибудь еду, чтобы хватило на нас двоих.
— Конечно, рыбка моя, — соглашается тётя, — сейчас сделаю. Я вам всё заверну в красивый, аккуратный пакетик.
Когда тётя Агата говорит «рыбка», это означает, что у неё самое чудесное в мире настроение. А это, в свою очередь, означает, что завёрнутый в бумагу завтрак тоже будет самым чудесным в мире.
Петрик, конечно полный нетерпения, дожидается во дворе.
— Ну, так что же мы сегодня будем делать? — спрашивает он с интересом. А у самого — глаза так и блестят.
— Погоди, — очень серьёзно отвечает ему Каролинка, — произошла ужасная вещь! У меня страшная неприятность!
— Что-о-о! Ты её потеряла? — спрашивает вконец перепуганный Петрик.
Каролинка отрицательно качает головой — нет, не потеряла. Но… Как бы это объяснить… она стала какая-то светлая, как будто побледнела…
Каролинка достала из кармана маленькую коробочку из-под лекарств. На подушечке из розовой ваты, накрытая, как одеяльцем, другим кусочком ваты, лежала голубая бусинка.
— Что ты говоришь? — обеспокоился Петрик. — Что бы это могло означать? Слушай! А может, это — не та бусинка? Может, какая другая. Может быть, тебе её подменила Филомена? — Петрик даже подпрыгнул от возбуждения.
— Ну, что ты, никак она не могла подменить!
— А когда ты спала?
— Ты думаешь, что она могла влезть через окно? Ой-ой! Может и вправду. Она ведь такая бледная, просто совсем другая! Бусинка — отзовись! — И Каролинка вынула бусинку из коробочки.
Но бледная бусинка молча лежала на раскрытой ладони Каролинки.
— Лучше всего — проверить! — решительно, по-мужски сказал Петрик. — Попроси её о чём-нибудь! Если исполнится, значит это — та самая. Так всегда делают во всех сказках.
— Может быть, ты и прав. Только, о чём её попросить?
— Всё равно! Ну, хотя бы, чтобы здесь выросло деревцо, тут, прямо перед нами!
— Хорошо! — соглашается Каролинка и произносит желание.
И в ту же минуту перед ними вырастает стройное молодое деревцо.
— Ну, видишь? Та самая! — радостно кричит Петрик. Но Каролинка всё ещё неспокойна. Она держит бусинку на ладони и приглядывается к ней.
— Гляди, гляди — она, кажется, ещё больше побледнела! Что-то с ней происходит! Говорю тебе! А может быть, она, бедняжка, больна?
Одна только мысль об этом так разволновала девочку и расстроила, что она расплакалась.
— Бусиночка, — шептала она нежно и даже не заметила, как одна, не вытертая вовремя слеза, капнула на бусинку.
— Не плачь, Каролинка, — раздался шёпот.
— Кто это говорит? Неужели это ты, бусинка? — удивилась и одновременно обрадовалась Каролинка.
— Я, я! Я могу говорить только тогда, когда я влажная… Я и забыла тебе сказать об этом. И ещё об одной важной вещи я забыла тебе сказать — слушай! Каждое желание, которое я исполняю, ослабляет меня настолько, что я теряю окраску. Итак, запомни — когда я стану совсем бесцветной, я не смогу уже исполнять желаний.
— Бусиночка… — Каролинка хотела ещё о чём-то спросить, но лучик солнца, который как раз упал на Каролинкину ладонь, высушил, по-видимому, окончательно капельку слезы: бусинка лежала теперь молча, неподвижно, бледно-голубая, как бледная незабудка или весеннее небо.
— Ты слышал, Петрик? — отозвалась наконец Каролинка.
— Слышал! — Петрик в эту минуту тоже выглядел до крайности серьёзным и озабоченным. — Нам обязательно нужно об этом потолковать… Только где бы это можно было спокойно сделать?
— Лучше всего — в саду, — решила Каролинка, — да я ведь и сказала тёте Агате, что мы идём в сад.
— Чудесно! Мы там и вправду сможем поговорить на свободе, а если придёт охота — покатаемся на карусели или на качелях.
— Вот, я как раз об этом и подумала, — заметила Каролинка, — а завтрак у меня есть на двоих.
— Хорошо, но только знаешь, что я тебе скажу? У меня от всех этих забот даже аппетит пропал!
Сад, о котором говорила тётя Агата, был тут же, поблизости. Он, собственно говоря, находился рядом, на другой стороне Цветочной улицы. Он был не так уж и велик, но зато обладал множеством достоинств. Самым важным, в первую очередь, было то, что дети со всего района могли в тёплые дни проводить в этом саду всё время на воздухе и прекрасно играть. Были здесь кусты, в которых удобно жить индейцам, были узенькие тропинки, которыми пробирались великие вожди могикан и сиу, были площадки, где вволю можно кататься на велосипедах и самокатах, было здесь наконец, четверо качелей и гигантские шаги, и одна карусель, и две горки, не говоря уже о парочке больших песочниц для малышей. Если случалось, что кто-нибудь из ребятишек не мог выехать на каникулы в деревню, он проводил здесь всё лето. Матери в таких случаях говорили: — «Если бы не этот наш сад, я буквально не знала бы, что делать!»
Вот какой это был сад! И если речь о нём не зашла в самом начале, то только потому, что история с бусинкой произошла слишком неожиданно и необычно, и у нас попросту не хватило времени на обсуждение многих других вопросов. А теперь кстати будет поговорить и о саде, потому что именно туда направились Петрик и Каролинка.
Оба они были поглощены тем, что их бусинка бледнеет, и даже не заметили, что на сетке ограды сада вывешено какое-то объявление, а вокруг него толпятся дети и взрослые. Не обращая ни на что внимания, Петрик с Каролинкой прошли в сад и сразу же направились в тенистую аллею, где стояла каменная скамья. Там всегда бывало мало детей, и там можно было спокойно поговорить о занимавшем их деле. Когда они уселись и удостоверились, что вокруг никого нет, Петрик попросил:
— Дай-ка мне ещё раз поглядеть, действительно ли она так сильно побледнела.
— Смотри!
— Да, кажется, она на самом деле намного бледнее, — сказал Петрик через минуту.
— Вот видишь, — грустно вздохнула Каролинка, — бедняжка! Мне её страшно жалко!
— Не знаю, сможем ли мы её ещё о чём-нибудь попросить! — Петрик был в отчаянии.
— Разве только — о чём-нибудь необычайно важном. О самом, самом, самом важном!
— Конечно — только в этом случае, — согласился Петрик. — Но на свете есть столько важных вещей!
— Ещё бы! Вот мне, например, хотелось бы иметь новую куклу!..
— Ну знаешь! Этакую чепуху!
— И вовсе не чепуху! И в конце концов бусинка-то моя!
— Ну, твоя, твоя, — вздохнул Петрик. — Да я для себя ничего и не хочу, я только говорю, что даже если и для тебя кукла — это далеко не самая важная вещь. Ведь куклу всегда можно купить! Правда?
— Можно, — и Каролинка со вздохом спрятала коробочку с бусинкой в карман, — конечно можно. Я ведь взаправду об этих вещах и не думаю. И о кукле сказала просто так… Если бы я подумала, то попросила бы что-нибудь поважнее.
— Гм! Вот с невидимками это у нас здорово получилось! — отдавая дань вчерашнему, пробормотал Петрик и даже ухмыльнулся во весь рот. — Как ты думаешь, — прибавил он через минуту, — от такой невидимости она сильно бледнеет?
— Не думаю, может, даже и не очень сильно, но только нам-то нельзя всё время оставаться невидимыми!
— Если бы это пригодилось для чего-нибудь невероятно важного, тогда ещё можно было бы, правда?
— Ну, понятно, ради чего-нибудь важного, можно было бы…
