Наталья Филимонова - Кто живёт на чердаке? Сказки про домовых
– Тёть Свет, – дернула она соседку за рукав, – там ваш Миша толстеет.
Тётя Света поперхнулась.
– То есть как это – толстеет?!
– Ну обыкновенно. Сидит и толстеет. Как жаба. И знаете, он такой крапчатый стал…
Тетя Света побледнела и выронила бокал. Однако на это никто не обратил внимания, потому что все взрослые, как по команде, вскочили со своих мест и кинулись в Любину комнату.
– О, боже! – воскликнула тётя Света и едва не лишилась чувств, взглянув на сына.
Любина мама потрогала Мишин лоб.
– Ещё и температура, – объявила она. – Болит что-нибудь?
Миша помотал головой.
– Только дышать трудно…
– О, боже, о, боже! – повторяла тётя Света.
– Надо «скорую» вызвать, – догадалась наконец Любина мама.
– О боже! – тётя Света схватилась за сердце. – Они ведь будут ехать не меньше получаса!
– Погодите! – воскликнула Люба. Ей пришла в голову отличная мысль. – Я сейчас.
Она незаметно постучала по шкафу и выбежала из комнаты. Впрочем, на неё всё равно никто не обратил внимания: все хором ахали и охали вокруг Миши.
В прихожей рядом с Любой возникла Нюся.
– Ну что, побежали? – спросила она, мгновенно обо всем догадавшись.
Через минуту обе они уже барабанили в дверь на первом этаже.
– А я думаю, кто это мне дверь выносит, – благодушно заулыбалась Аделаида Семёновна. – Ну проходите, милые. Мы тут с Маруней и Соколовским-Квартирным чай пьём. На кухню проходите. И кошки вам рады будут…
– Аделаида Семёновна! – наперебой закричали Люба и Нюся. – Аделаида Семёновна, скорее! Там Мише Славину плохо!
– Ага. – Аделаида Семёновна надела очки и выпрямилась. – Одну минуту. Я возьму халат.
* * *– Ну, где наш больной? – спросила она спустя две минуты, входя в Любину комнату.
Взрослые одновременно подняли головы и уставились на невесть откуда взявшегося доктора. Тогда Аделаида Семёновна молча отстранила тётю Свету от кровати и принялась осматривать Мишу, который лежал с умирающим видом и выразительно постанывал.
– Ага, – сказала она наконец. – «Скорой» не надо. Что ели?
– Торт… – робко сказала Любина мама.
– Ага. Раньше приступы бывали? Что ели сегодня нового?
– Не бывали, – замотала головой тетя Света. – Ничего… постойте. А чем это торт был украшен?
– Мандаринами… и ананасами ещё….
– Ананасы! Мы их не покупали никогда… – Тетя Света снова прижала руки к груди. – Доктор! А это опасно?
– Конечно, опасно, – усмехнулась Аделаида Семёновна. – Сами понимаете, какая нынче смертность от ананасов. Вот что, дорогие мои. У мальчика – обычная крапивница. Ну и аллергический отёк, конечно. Мамы! Пойдите на кухню и заварите чаю. Всё больше пользы. Ананасов он больше не ест. Папы! Вы тоже можете прекратить стоять столбами, а сходите в аптеку. Купите одноразовый шприц и «тавегил» в ампулах. Да! И валерьянки, пожалуй.
– У него сердце! – вскрикнула тетя Света.
– Хм. Ну сердце у ребёнка, несомненно, есть. Как и у большинства детей мужского пола в его возрасте. Но валерьянка – это для вас. С него достанет и укола от аллергии.
– Уколы? – Миша мгновенно прекратил умирать и открыл глаза. – Я не дамся.
– Ну куда же ты денешься, милый? – ласково спросила Аделаида Семёновна.
– Ни за что! – решительно объявил Миша и гордо поднял голову. И тут же заметил, наконец, обступивших его кровать квартирных – Нюсю, прибежавшего на шум Тешу Закроватного и пришедших с Аделаидой Семёновной Маруню и Соколовского-Квартирного.
– А-а-а-а-а-а-а-а!! – завопил Миша нечеловеческим голосом.
– Ему больно!! – не менее отчаянно завопила тётя Света.
– Кто это? Что это? Эта зелёная?! И этот? И… это?! – Миша поочередно тыкал пальцем в квартирных.
– У него галлюцинации!! – голосила тетя Света.
– Я же не знала, – жалобно оправдывалась Любина мама за ананасы.
– Он бредит? – недоумевал дядя Костя.
– И, как назло, машина в гараже… – сетовал Любин папа.
– ТИИИИХО! – Люба до сих пор и не подозревала, что Аделаида Семёновна умеет кричать таким грозным и властным голосом.
На самом деле такой голос был секретным оружием Аделаиды Семёновны, которым она пользовалась обычно, только когда её студенты совсем отбивались от рук. На студентов медицинской академии это действовало безотказно. На Зайченковых и Славиных, впрочем, подействовало ничуть не хуже. Они разом замерли и замолчали. – А теперь – марш по местам все! – уже тише, но всё тем же непререкаемым тоном скомандовала Аделаида Семёновна: – Мамы – на кухню! Папы – в аптеку!
– Ага, – сказали хором мамы и папы и гуськом потянулись к выходу из комнаты.
– Ну вот, – уже спокойно сказала Аделаида Семёновна, – а теперь можно и поговорить по-человечески.
И вместе с Любой они рассказали Мише о квартирных, и о том, что взрослые их не видят, и о том, что Теша живет прямо у Миши за кроватью.
– Ничего себе! – изумлялся Миша. Умирать он как-то уже забыл и даже чесался не так сильно. – И как это я раньше его не видел! А ты меня возьмёшь с собой сквозь стены ходить?
Теша в ответ что-то нерешительно мямлил. Он очень стеснялся, но в то же время был и рад состоявшемуся наконец знакомству со «своим» мальчиком.
Оказывается, вполне себе нормальный Миша, думала Люба. И даже при случае и поиграть с ним можно будет.
По крайней мере одно обстоятельство её весьма порадовало: от торта осталась почти половина, и вряд ли кто-то ещё будет его сегодня есть – значит, Нюсе кусочек достанется. У неё-то точно нет аллергии на ананасы.
* * *После укола (укол пришлось делать совместными усилиями – Аделаида Семёновна колола, Миша извивался, папы держали Мишу, мамы страдали и угощали друг друга валерьянкой – в общем, каждый делал что мог) Миша очень быстро начал становиться похож на самого себя – то есть обретать нормальные размеры и окраску.
Потом все вместе пили чай на кухне у Зайченковых – уже без всяких тортов, а просто с малиновым вареньем, принесённым Аделаидой Семёновной. Мишины родители без конца благодарили её и называли ангелом-хранителем. А потом Миша заснул на коленях у своей мамы, и все стали расходиться по домам.
– Она немного странная, правда? – сказала Любина мама, закрыв дверь за Аделаидой Семёновной. – Но очень хорошая. И откуда только она взялась?
– Знаешь, мам, – серьёзно ответила Люба, – о некоторых вещах вам, взрослым, лучше не думать.
* * *«Интересно, – думала Люба, засыпая. – Почему говорят „поправился“, когда человек потолстел, и „поправился“, когда болел и выздоровел? Вот Миша выздоровел и похудел одновременно – так он поправился или все-таки нет?..» – додумать мысль она не успела, потому что заснула, и ей приснилась пятнистая Аделаида Семёновна, делающая укол толстой Нюсе.
Глава восьмая
Первый снег
Новый год начинается с ёлки. По крайней мере для Любы новогоднее настроение всегда начиналось именно тогда, когда папа доставал с антресолей маленькую искусственную ёлочку и обтрёпанную картонную коробку, в которой, переложенные слежавшейся ватой и выцветшими газетами, хранились настоящие сокровища.
Здесь были старые, ещё из маминого и папиного детства, прозрачные стеклянные шары с мишурой внутри, и жёлтые стеклянные же сосульки, и новые игрушки, более лёгкие и небьющиеся, с нарисованными звёздочками и усыпанные блёстками. Были разноцветные металлические колокольчики, позолоченные шишки – бледно-жёлтые, шершавые и будто покрытые инеем. И старый-престарый ватный заяц; и ещё более старая голова Черномора из дутого стекла; и несколько новеньких пластиковых фей и эльфов; и тряпичный ангел, которого Люба сшила вместе с мамой в прошлом году; и конечно, Дед Мороз, чуточку похожий на Соколовского-Квартирного в голубой шубе; и длинная гирлянда из прозрачных снежинок с разноцветными лампочками внутри; и ещё одна гирлянда – с цветными фонариками. Два жёлтых и один зелёный фонарик не горели никогда на Любиной памяти, но она всё равно очень любила эту гирлянду.
Там, в этой коробке, было ещё много всего – разного и удивительного, и каждый раз всё это становилось открытием. Потому что каждый раз между двумя новогодними праздниками проходило невероятно много времени, Люба успевала забыть о половине из хранящихся в коробке сокровищ и потом радовалась им, как старым и долгожданным друзьям.
Это было немного похоже на летнее дачное ощущение, возникавшее каждый раз при первом приезде на дачу на выходные.
У соседей по даче, Коганов, был сын всего на год старше Любы. Звали его почему-то Валей, хотя был он вполне себе мальчиком. Весь год Зайченковы и Коганы жили в разных концах города и между собой практически не общались. А летом, на даче, они начинали ходить друг к другу в гости, вместе жарили шашлыки и загорали на речке. И каждое лето Люба и Валя Коган начинали дружить заново. Обычно они некоторое время присматривались друг к другу и не сразу заговаривали. Каждый раз оказывалось, что Валька за год вырос и стал каким-то чужим и незнакомым. А потом как-то так само собой получалось, что знакомы они сто лет, и что недоспелая клубника в этом году такая же вкусная, как и всегда, и уж этим-то летом совершенно точно они предпримут экспедицию по лугу до самой фермы.
