Древневосточная литература - Тысяча и одна ночь. Том VII
И затем богомолец произнёс такие стихи:
«Ты думал, Уис-аль-Вуджуд, что духом свободен я,А страсть и любовь меня то скрутит, то пустит вновь.Я страсть и любовь позвал давно уже, с малых лет,Когда я ребёнком был, ещё молоко сосал.Любовью я занят был срок долгий, узнал её:Коль спросишь ты обо мне, так знает меня любовь.И выпил я чашу страсти, горя и худобы,И стад как бы стёртым я, так мягок я телом был.Имел прежде силу я, но стойкость ушла моя,И войско терпения разбито мечами глаз.Сближенья нельзя желать в любви без жестокости,Ведь крайности сходятся, ты знаешь, с начала дней,Свершила любовь свой суд над всеми влюблёнными,Забвенье запретно нам, как ересь мятежная».
А окончив говорить своё стихотворение, богомолец подошёл к Унс-альВуджуду и обнял его…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста семьдесят пятая ночь
Когда же настала триста семьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что богомолец, окончив говорить своё стихотворение, подошёл к Унс-аль-Вуджуду и обнял его, и они так плакали, что горы загудели от их плача. И плакали они до тех пор, пока не упали, покрытые беспамятством. А очнувшись, они дали друг другу обет быть братьями ради Аллаха великого. И затем богомолец сказал Унс-аль-Вуджуду: «Сегодня ночью я помолюсь и спрошу для тебя у Аллаха совета». И Унс-аль-Вуджуд отвечал ему: «Внимание и повиновение!»
Вот что было с Унс-аль-Вуджудом. Что же касается аль-Вард-фи-ль-Акмам, то её привезли к горе и привели во дворец, и, взглянув на него, она увидала, как он устроен, и заплакала и сказала: «Клянусь Аллахом, это прекрасное место, но как недостаёт здесь любимого!»
И она увидела на острове птиц и велела одному из своих приближённых поставить силки и изловить нескольких, и всякий раз, как поймает, сажать птиц в клетки во дворце, и слуга сделал так, как она велела.
И аль-Вард-фи-ль-Акмам села у окна и стала вспоминать, что с ней случилось, и усилились её любовь, страсть и волненье, и она пролила слезы и сказала такое стихотворение:
«О, кому же посетую на любовь я,На разлуку о возлюбленным и печалиИ на пламя внутри меня? Но все этоЯ не выдам, – боюсь доносчиков злобных,Зубочистке подобна я ныне сталаОт разлуки и пламени и рыданий,Где любимый, чтоб глазом мог он увидеть,Что лишённым ума теперь я подобна?Заточили они меня не по правуВ таком месте, что милому не добраться.Прошу солнце я тысячу пожеланийПередать, как взойдёт оно или сядет,Дорогому, что лик луны затмеваетКрасотою, а тонкостью – ветку ивы»Если роза напомнит мне его щеки,«Нет, – скажу я, – коль не моя, не похожа».Его губы слюны ручей источают,И несёт он в огне горящему влагу.Как забуду, когда он дух мой и сердце,Хворь, недуги несёт, и врач, и любимый?»
А когда спустился на землю мрак, её страсть усилилась, и она вспомнила о том, что прошло, и произнесла такие стихи:
«Спустился на землю мрак, и боль взволновала страсть,Тоска растревожила во мне все страдания,Разлуки волнение в душе поселилось,И мысли повергнули меня в небытие опять.Любовью взволнована, тоской сожжена я вся,И слезы открыли тайну, мною сокрытую.И – нет положения, которое знала б я –Так кости тонки мои, больна и слаба я так.И сердца моего ад огнями горит давно,И зной его пламени мне печень терзает, жжёт.Проститься я не имела власти с любимыми,Покинув их, о печаль моя и страдания!О нет, кто им передаст о том, что со мной теперь –Готова я выдержать все то, что начертано!Аллахом клянусь, в любви я век не забуду их,Ведь клятва людей любви есть клятва достойная!О ночь! – передай привет любимым ты от меняИ, зная, свидетельствуй, что я не спала совсем!»
Вот что было с аль-Вард-фи-ль-Акмам. Что же касается Унс-аль-Вуджуда, то богомолец сказал ему: «Спустись в долину и принеси мне лыка с пальм». И Унсаль-Вуджуд спустился и принёс лыка. Богомолец взял лыко и свил из него сеть, как для соломы, а потом сказал: «О Унс-аль-Вуджуд, в глубине долины есть кусты, которые растут и сохнут на корнях, – спустись туда и наполни эту сеть; завяжи её и брось в море, а сам сядь на неё и выезжай на простор моря, – быть может, ты достигнешь своей цели. Тот, кто не подвергает себя опасности, не достигнет того, к чему стремится».
И Унс-аль-Вуджуд отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» А затем он простился с богомольцем и ушёл от него и приступил к исполнению того, что он приказал, испросив благословение старца.
И Унс-аль-Вуджуд пошёл в глубь долины и сделал так, как велел ему богомолец. А когда он доплыл на сети до середины моря, подул ветер и погнал его далеко, так что он скрылся из глаз богомольца. И он не переставая плыл по морской пучине, то поднимаемый одной волной, то опускаемый другой, и видел, какие в море диковины и ужасы, пока не выбросили его судьбы через три дня к Горе лишившейся ребёнка. И он вышел на сушу, точно оглушённый цыплёнок, страдая от голода и жажды, и увидал бегущие потоки, и птиц, чирикающих на ветвях, и плодоносные деревья, росшие парами и отдельно. И он поел плодов, и напился из потоков, и пошёл бродить, и увидел вдали что-то белое, и пошёл по направлению к нему. И, подойдя ближе, Унс-аль-Вуджуд увидел, что это дворец, неприступный и укреплённый. И он подошёл к воротам и увидел, что они заперты, и просидел возле них три дня, и, когда он сидел, вдруг ворота дворца открылись и оттуда вышел евнух. И он увидел Унс-альВуджуда и спросил его: «Откуда ты и что тебя сюда привело?» И Унс-аль-Вуджуд ответил: «Я из Испахана. Я плыл по морю с товаром, и корабль, на котором я был, разбился, и волны выбросили меня на этот остров». И евнух заплакал и обнял юношу и сказал: «Да продлит Аллах твою жизнь, о лик любимых! Испахан – моя страна, и у меня там есть двоюродная сестра, которую я любил, когда был молод, и я сильно был влюблён в неё. И на нас напали люди сильнее нас и захватили меня вместе с прочей добычей (а я был маленький) и оскопили меня, а потом меня продали в евнухи, и вот я в таком положении…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста семьдесят шестая ночь
Когда же настала триста семьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что евнух, который вышел из дворца аль-Вард-фи-ль-Акмам, рассказал Унс-аль-Вуджуду обо всем, что случилось с ним, и сказал: «Люди, которые меня захватили, оскопили меня, и продали в евнухи, и вот я в таком положении».
И после того как евнух приветствовал Унс-аль-Вуджуда и пожелал ему долгой жизни, он ввёл его во двор дворца. Унс-аль-Вуджуд увидел там большой пруд, окружённый деревьями и кустами, и во дворе были птицы в серебряных клетках с золотыми дверцами, и клетки эти были повешены на ветвях, и птицы в них щебетали, прославляя владыку судящего. И Унсаль-Вуджуд подошёл к первой птице и вгляделся в неё, и вдруг это оказалась горлинка. И когда птица увидела юношу, она возвысила голос и сказала: «О благой!»
И Унс-аль-Вуджуда покрыло беспамятство. А очнувшись от беспамятства, он стал испускать вздохи и произнёс такие стихи:
«Горлинка, безумна ль тоже ты, как я?Так спроси владыку и скажи: «Благой!»Если б знать, – твой возглас от восторга ли,Или же от страсти, что в душе живёт?Ты поешь ли с горя, потеряв друзей,Иль забыта ими и болеешь ты?Или потеряла милых ты, как я?Ведь жестокость-признак, что была любовьТех, кто вправду любит, охрани Аллах!Их я не забуду, хоть бы я истлел».
А окончив свои стихи, он так заплакал, что упал, покрытый беспамятством, а опомнившись, он шёл, пока не дошёл до второй клетки, и там он увидел вяхиря. И когда вяхирь увидел его, он проворковал: «О вечный, благодарю тебя!» И Унс-аль-Вуджуд стал испускать вздохи и произнёс такие стихи:
«О вяхирь, что промолвил, воркуя, мне:«О вечный, благодарен я в горести!»Возможно, что Аллах своей милостьюСведёт меня с любимым в пути моем.Бывал со мной медовых властитель уст,И страсть мою ещё сильней делал он.И молвил я (а в сердце горел ужеОгонь любви, и душу он жёг мою,И токи слез как кровь лились из очей,И по щекам текли они струями):«Нет тварей здесь» не знающих горестей,Но все терпеть в беде моей буду я,Когда Аллах – клянусь его силою! –Сведёт меня с владыками, в светлый день,Я все отдам, чтоб угостить любящих, –Обычай их тадсов, каков обычай мой,И выпущу из их темниц птичек я,И горести докину для радости!».
А окончив свои стихи, он подошёл к третьей клетке и нашёл там соловья. И соловей защебетал при виде юноши, и тот, услышав его, произнёс такие стихи:
«Мне нравится соловьиный голое, – так нежен он,Как голос влюблённого, от страсти погибшего.О, сжальтесь над любящими! Сколько ночей ониОт страсти волнуются и горя и напастей,Как будто бы из любви великой сотворены, –Ни утра, ни сна им дет, от страсти и горести.Когда потерял я ум, влюбившись, прикован былК любимому страстью я, когда ж я прикован был,Ток слез полился, как цепь, и молвил я: «Цепи слезДлинней теперь сделались, и ими прикован я.Далеко они, и грусть все больше, и нет ужеСокровищ терпения; тоскою встревожен я.Коль будет рок справедлив и снова сведёт меняС любимым, и вновь покров Аллаха покроет нас.Одежду свою сниму я, милый чтоб видеть мог,Как тело изнурено разлукой моей вдали».
А окончив свои стихи, он подошёл к четвёртой клетке и увидел в ней соловья другой породы, и соловей застонал и защебетал при вида Унс-аль-Вуджуда, а тот, услышав его щебетанье, пролил слезы и произнёс такие стихи:
